Бой при Пеллс-пойнт

Battle of Pell's Point
Основной конфликт: Война за независимость США
Бой при Пеллс-пойнт, карта, 1776
Дата	18 октября 1776 года
Место	мыс Пеллс, Бронкс
Итог	тактическая победа британцев
Противники
Великобритания Великобритания Гессен-Кассель США США
Командующие
генерал Хау вице-адмирал Хау генерал Клинтон генерал Вашингтон полковник Гловер
Силы сторон
ок. 4000 человек; 6−8 кораблей ок. 750 человек
Потери
3 убитых, 20 раненых 8 убитых, 13 раненых

Бой при Пеллс-пойнт — британская высадка и стычка с Континентальной армией 18-22 октября 1776 года на территории, где ныне находится Пелем-Бей-парк в Бронксе, в ходе Американской войны за независимость.

Предыстория

В ходе штурма Нью-Йорка в августе-сентябре 1776 года британский главнокомандующий в Северной Америке, генерал сэр Уильям Хау несколько раз успешно пользовался обходом и охватом, заставляя Вашингтона покидать позиции и отходить, чтобы избежать уничтожения. При этом он использовал возможности Королевского флота, совершая фланговые маневры то с суши, то с моря — возможности, которых Вашингтон был лишен. Так было с высадками на Стэтен-Айленд и в Грейвсенд-бей, затем в бою при Бруклин-Хайтс и при высадке в бухте Кип. И каждый раз Вашингтон выполнял тактический отход, не желая вступать в упорные бои.

Так произошло и при Гарлем-хайтс: после короткой стычки 16 сентября Хау сделал паузу и стал искать путь для обхода, с тем чтобы окружить Континентальную армию под Нью-Йорком, и наконец её уничтожить. На этот раз узкий остров Манхэттен не давал места для обхода по суше. Не было иного выбора, как сделать ещё одну высадку во фланг Вашингтону. Тем временем Континентальная армия начала переправляться с Манхэттена на материк в районе Кингсбридж.

Трог-нек

Было решено совершить широкий обходной манёвр через пролив Лонг-Айленд Саунд и графство Вестчестер. Поскольку так называемый Хелл-Гейт, проход из Ист-Ривер в пролив, считался слишком опасным для глубокосидящих кораблей, они совершили переход вокруг Лонг-Айленда. Но плоскодонные десантные баркасы и лодки не нуждались в кружном пути. Их исходной точкой стал Флашинг.

Американцы понимали, что благодаря высокой мобильности британцы могут высадиться в одном или нескольких местах, но предугадать точно где, им не удастся. Поэтому Вашингтон разделил силы: он сам с 10 000 человек оборонял Гарлем-хайтс и форт Вашингтон, ещё около 5000 человек генерал-майора Грина парный ему форт Конститьюшн на правом берегу Гудзона, и ещё около 10 000 человек Уильяма Хита стерегли Кингсбридж. Дальше на восток были только патрули и пикеты.

12 октября войска Клинтона начали высадку на полуострове Трог-нек (англ. Throg Neck) для того, чтобы выполнить фланговый манёвр, и поймать американского главнокомандующего генерала Вашингтона, с большей частью Континентальной армии, в западню на острове Манхэттен. Но место было выбрано неудачно. Оба выхода вглубь земли патрулировались континенталами, и к ним двинулись подкрепления, как только показались британские корабли. Британцы так и не смогли выйти с Трог-нек. Последовало недельное стояние, ни одна сторона не пыталась атаковать. Высадка была сорвана, и генерал Хау стал искать другое место. В этот промежуток, 16 октября в Америку прибыл гессенский корпус (7000 человек) и был тут же введен в дело.

Пеллс-пойнт

18 октября Клинтон доставил 4000 человек на мыс Пеллс-пойнт (в современной бухте Пелэм), в 3 милях к северу от Трог-нек. На рассвете англичане начали высаживаться на берег, авангард, состоял из британской легкой пехоты и гессенских егерей. В глубине земли их ждали 750 человек из бригады полковника Джона Гловера. Он послал майора Уильяма Ли с докладом к генералу Чарльзу Ли, второму по старшинству после Вашингтона, запрашивая приказаний. Однако Ли не отдавал никаких приказов, и Гловер решил атаковать. Гловер развернул свою бригаду, состоящую из 14-го, 13-го, 3-го и 26-го полков Континентальной армии и оставил 150 человек из 14-го полка позади в резерве. Он не покрыл и половины расстояния, когда наткнулся на передовое охранение англичан, примерно из 30 стрелков. Гловер приказал капитану с ротой в 40 человек выдвинуться вперед в качестве авангарда, задержать англичан, в то время как сам он организовал остальные силы.

Гловер подготовил засады, поставив основные силы в шахматном порядке за каменными стенами, по обе стороны от дороги, ведущей от места высадки. Гловер приказал каждому из полков держать позиции, пока возможно, а затем отступать на позицию в тылу, в то время как следующий полк ведет бой. Затем Гловер выехал принять командование авангардом. Авангард и британцы вошли в соприкосновение, с обеих сторон были потери. Через некоторое время англичане получили подкрепление, и Гловер приказал отступать, что и было без суматохи проделано. Британские войска начали преследование отступающих американцев, однако 200 человек 13-го полка, размещенные Гловером за каменной стеной, встали и открыли огонь, с дистанции всего 30 ярдов. Засада сработала, британская колонна понесла потери и отступила к основным силам.

Уильям Хау, на котором лежало общее командование, выждал полчаса, прежде чем наступать снова. На этот раз атаковали все 4000 человек и 7 пушек. Одновременно с продвижением пехоты пушки бомбардировали позиции за каменной стеной. Но пушечный огонь был неэффективен, и когда англичане подошли на 50 ярдов, американцы дали залп, который остановил пехоту. В ответ последовал пушечный и мушкетный огонь в течение 20 минут, и передовой американский полк ушел под прикрытие следующего за ним, 3-го полка, сидевшего за каменной стеной на другой стороне дороги.

Британцы атаковали позиции 3-го полка, последовал бой. Обе стороны постоянно обменивались огнём, американцы несколько раз нарушали британские линии. Тем не менее, после 17 залпов британцы начали численно подавлять, и Гловер приказал отходить за другую каменную стену, на гребне холма, в то время как в бой вступил следующий, 26-й полк.

Разведывательная партия в 30 человек была послана за третью каменную стену, проверить, не пытаются ли британцы зайти во фланг позиции. Партия столкнулась с наступающими англичанами, и отошла к каменной стене. Американцы за стеной сделали один залп, и Гловер дал приказ к отступлению. Его войска отступили за мост через ручей Хатчинсон, под прикрытием резерва из 150 человек из 14-го полка. Хау встал лагерем на холме на другом берегу ручья, но не пытался его перейти. На следующий день Гловер отошел к городку Йонкерс.

По британским данным, 21 октября произошли стычки с передовыми британскими частями на южной окраине Нью-Рошелл и Истчестер. После этого американцы оторвались от противника и пошли на соединение с основной армией.

Последствия

Британская десантная операция была плохо подготовлена, но дело спасла все та же мобильность, обеспеченная флотом. Последовавшая сухопутная стычка с американской стороны представляла собой типичный арьергардный бой, и была продолжением стратегии уклонения отхода, принятой Вашингтоном. Англичане одержали тактическую победу, но американцы очередной раз отвели и сохранили свои силы. Достоверно известные потери: 3 убитых и 20 раненых с британской стороны, 8 убитых и 13 раненых с американской. Некоторые авторы отмечают, что потери гессенцев не включались в официальные британское рапорты, и на этом основании занимаются оценками, где цифры варьируются от 200 до 1000. Но даже такой не замеченный в симпатиях к англичанам автор, как Мак-Коллоу называет их «несомненным преувеличением».

После того, как 22 октября полковник Кнопхаузен с гессенцами высадился в северном конце бухты на Майерс-пойнт, британцы начали марш на север.

Бой при Пеллс-пойнт позволил задержать выдвижение британцев достаточно долго, чтобы генерал Вашингтон успел перевести основную часть армии в Уайт Плейнс, избежав окружения на Манхэттене. Понеся поражение от англичан 28 октября при Уайт-Плейнс, и потеряв 16 ноября форт Вашингтон, Вашингтон отступил через Нью-Джерси в Пенсильванию.

Литература

• McCullough, David. [books.google.com/books?id=B7583ruBEsUC&printsec=frontcover&dq=isbn:0743226712&hl=en#v=onepage&q&f=false 1776]. Simon & Schuster, 2005. ISBN 0-7432-2671-2
• Navies and the American Revolution, 1775−1783 / Robert Gardiner, ed. — Chatham Publishing, 1997. — ISBN 1-55750-623-X.

Отрывок, характеризующий Бой при Пеллс-пойнт

С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.