Ботаническая иллюстрация

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Раздел ботаники

Ботаническая иллюстрация


Объекты исследования

Растения · Водоросли
Грибы и др…

Разделы ботаники

Альгология · Анатомия растений · Бриология · Геоботаника · География растений · Дендрология · Диаспорология · Карпология · Лихенология · Микогеография · Микология · Морфология растений · Палеоботаника · Палинология · Систематика растений · Физиология растений · Фитопатология · Флористика · Экология растений · Этноботаника

Знаменитые ботаники

Теофраст
Жозеф Питтон де Турнефор
Карл Линней
Адольф Генрих Густав Энглер
Армен Леонович Тахтаджян
другие…

История

История ботаники
Знаменитые книги по ботанике
Ботаническая иллюстрация

Ботани́ческая иллюстра́ция — искусство изображения формы, цвета, деталей растений.

Ботанические иллюстрации часто печатаются рядом с ботаническим словесным описанием растений в книгах, журналах и других научных ботанических изданиях.

Создание таких иллюстраций требует от автора–художника понимания морфологии растений, доступа к натурным (живым природным) образцам или гербариям (образцам, засушенным для сохранности). Ботанические иллюстрации зачастую создаются в совместной работе художникаиллюстратора и консультанта–ботаника.





История

Многие ранние фармакопеи включали изображения растений. Это делалось с целью лучшего узнавания того или иного вида, как правило, в лечебных целях. Точное описание и изображение растений до появления таксономии было принципиально важно при изготовлении лекарственных препаратов.

В XVI веке швейцарец Конрад Геснер (1516—1568), изучая растения, делал тысячи рисунков разных частей растений. Постоянно упражняя руку и глаз, он совершенствовал свои наброски. Геснер выявлял характерные для растений признаки, улучшая качество научного рисунка. Его наброски стали эскизами для иллюстраций его книги «Enchiridion historiae plantarum» (1541).

С появлением и изданием систем ботанической номенклатуры с их предельно точным описанием растений графические или живописные ботанические иллюстрации становятся необязательными. Однако именно в это время среди художников появляется специализация, а затем и профессия ботанического иллюстратора. Ботанические иллюстрации в это время (впрочем, как и все другие иллюстрации) создавались в технике ксилографии.

В XVIII веке улучшение типографского дела позволило печатать иллюстрации более точно в цвете и в деталях. Гравюра на металле постепенно заменяла ксилографию в качестве основной техники ботанической иллюстрации. Каждый иллюстрированный лист книги раскрашивался от руки акварелью. Это было очень кропотливо и дорогостояще. Издание больших, подробных и роскошных ботанических книг (увражей) типа «Флор» было делом государственной важности — по ним судили, в том числе, о технических и интеллектуальных возможностях целых государств.

Всё возрастающий интерес к ботаническим книгам со стороны ведущих ботаников и натуралистов, а также состоятельных владельцев поместий, парков и садов, привёл к увеличению спроса — иллюстрации стали появляться и в книгах, рассчитанных не только на узких специалистов, но и на массового, хотя и богатого, читателя. Этому способствовало и развитие в конце XVIII — начале XIX веков торцовой гравюры на дереве, техники более совершенной, чем обрезная ксилография, и позволявшей большим мастерам передавать сложнейшие цветовые и тональные отношения и в связи с этим не прибегать к раскрашиванию оттиска (эстампа) от руки, и в то же время не столь дорогой, как гравюра на металле.

Ботанические иллюстрации стали включать в себя такие виды изданий, как полевые определители, описания гербариев и коллекций, журналы. Развитие фотографии и связанных с ней способов печати отнюдь не сделало иллюстрацию, выполненную художником, старомодной. Ботанический иллюстратор способен создать гармонию точности и образности, сплести несколько природных образцов, чтобы показать единое целое, одновременно показать и лицевую и оборотную стороны предметов (например, листьев). Кроме того, мелкие детали и части растений можно увеличить, чтобы показать их как бы под микроскопом, и разместить их по свободным местам рисунка.

В России

Начало иллюстрированию ботанических книг в России было положено в первой половине XVIII века, когда Петербургской академией наук были изданы ботанические труды И. Х. Буксбаума «Plantarum minus cognitarum» (1728—1740), И. Аммана «Stirpium rariorum» (1739) и Иоганна Георга Гмелина «Flora Sibirica» (1747—1769). Первые иллюстраторы русских книг опирались на достижения немецких и швейцарских коллег.

Интерес к растениям, который проявили просвещённые русские вельможи, способствовал расцвету издания ботанических книг, в том числе и замечательно иллюстрированных, в России в конце XVIII века, в эпоху императрицы Екатерины Великой. Сама императрица оплатила из собственных средств издание в 1784—1789 годах иллюстрированной «Flora Rossica» П. С. Палласа.


Знаменитые книги с ботаническими иллюстрациями

Выдающиеся художники — иллюстраторы ботанических изданий

Напишите отзыв о статье "Ботаническая иллюстрация"

Примечания

  1. [www.teponia.dk/museumsposten/index.php?artikelid=182 The Gottorfer Codex] (англ.) [www.schloss-gottorf.de/gh/codex.php Der Gottorfer Codex] (нем.)

Литература

  • Сытин, А. К. [herba.msu.ru/journalsplus/Herba/icones/sytin2.html Особенности русской ботанической иллюстрации первой половины XVIII века] (Проверено 2 ноября 2009)

Ссылки

  • [www.lib.udel.edu/ud/spec/exhibits/hort/ Искусство ботанической иллюстрации на сайте Университета штата Делавэр] (англ.)
  • [www.botanicus.org/ On-line библиотека исторической ботанической литературы Ботанического сада Миссури] (англ.)
  • [www.biodiversitylibrary.org/ Biodiversity Heritage Library] (англ.)
  • [www.huh.harvard.edu/libraries/mycology/Myco_illustration.htm A Brief History of Mycological Illustration]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Ботаническая иллюстрация

Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.