Браво Руэда, Николас
| Николас Браво Руэда Nicolás Bravo Rueda 
| ||
| ||
|---|---|---|
| 10 июля 1839 — 19 июля 1839 | ||
| Предшественник: | Антонио Лопес де Санта-Анна | |
| Преемник: | Анастасио Бустаманте | |
| ||
| 26 октября 1842 — 4 марта 1843 | ||
| Предшественник: | Антонио Лопес де Санта-Анна | |
| Преемник: | Антонио Лопес де Санта-Анна | |
| ||
| 28 июля 1846 — 4 августа 1846 | ||
| Предшественник: | Мариано Паредес-и-Аррильяга | |
| Преемник: | Хосе Мариано Салас | |
| Рождение: | 10 сентября 1786 Чичиуалько, Испанская Америка | |
| Смерть: | 22 апреля 1854 (67 лет) Чичиуалько, Мексика | |
| Отец: | Леонардо Браво | |
| Мать: | Гертрудис Руэда де Браво | |
| Военная служба | ||
| Принадлежность: | Мексика | |
| Звание: | генерал | |
| Сражения: | Американо-мексиканская война | |
Никола́с Бра́во Руэ́да (исп. Nicolás Bravo Rueda; 10 сентября 1786, Чичиуалько — 22 апреля 1854, Чичиуалько) — деятель латиноамериканского национально-освободительного движения, президент Мексики.
Биография
Николас Браво Руэда родился в 1786 году в Чичиуалько в Испанской Америке. Его родителями были Леонардо Браво и Гертрудис Руэда де Браво.
В годы войны за независимость Мексики Николас сначала воевал вместе с Эрменегильдо Галеаной, а потом — вместе с Хосе Морелосом. В 1811 году он стал командующим войсками провинции Веракрус, в 1813 защищал Чипальсингский конгресс. В 1817 году Николас Браво Руэда попал в плен к роялистам, и получил свободу лишь в 1820 году. В 1821 году он поддержал «План Игуалы», и 27 сентября 1821 года в составе «Армии трёх гарантий» вошёл в Мехико.
После того, как Агустин Итурбиде короновал себя императором и разогнал Конституционный конгресс, Николас Браво Руэда примкнул к оппозиции, сформировавшей свои органы власти в Оахаке, и двинулся во главе армии на Мехико. После свержения Итурбиде Николас Браво Руэда был введён в 1823 году в состав Временной исполнительной власти, подготовившей провозглашение первой мексиканской республики. Проиграв в 1824 году президентские выборы Гуадалупе Виктории, Николас Браво Руэда стал при нём вице-президентом.
В Мексике отсутствовали политические партии, и политическая борьба выражалась в противоборстве двух масонских лож — ложи Шотландского устава и ложи Йоркского устава. С 1823 по 1827 году Николас Браво Руэда возглавлял ложу Шотландского устава, а когда в 1827 году ложа Йоркского устава стала брать верх — поднял вооружённое восстание. Это выступление было легко подавлено властями; 7 января 1828 года Николас Браво Руэда был схвачен, и вместо смертной казни выслан в Эквадор.
В 1829 году, после смены правительства, Николас Браво Руэда вернулся в Мексику. Он занимал различные правительственные посты, а в 1839 году стал временным президентом страны. Впоследствии ему пришлось занимать этот пост ещё два раза.
В годы войны с САСШ Николас Браво Руэда принял участие в сражении при Чапультепеке, и 13 сентября 1847 года попал в плен.
Николас Браво Руэда скончался в своём поместье 22 апреля 1854 года одновременно со своей женой, что породило слухи об их отравлении.
Напишите отзыв о статье "Браво Руэда, Николас"
Ссылки
- Хулио Сарате (1880) [www.archive.org/stream/mxicotravsde03tomorich#page/322/mode/2up «Война за независимость»]
Отрывок, характеризующий Браво Руэда, Николас
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.
В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
