Виленская археологическая комиссия

Ви́ленская археологи́ческая коми́ссия — научное и просветительское общество, действовавшее в Вильне в 1855—1865.

Возникла благодаря либерализации в начале царствования Александра II Николаевича по инициативе группы виленских интеллектуалов во главе с графом Евстахием Тышкевичем. Он выступал в 1830—1840-х годах с идеей создания учёного общества и музея в Литве, где с ликвидацией виленской Медико-хирургической академии и переводом Духовной академии в Санкт-Петербург (1842) не осталось ни одного научного учреждения. С другой стороны, власти были заинтересованы в том, чтобы поставить под свой контроль деятельность патриотически настроенных энтузиастов изучения величественного и героического прошлого края.

Учреждение

Идея воплотилась в 1855 с созданием Музея древностей и Временной археологической комиссии. «Положение о Музеуме древностей и Временной археологической комиссии» утверждено императором 29 апреля (11 мая) 1855. Первое заседание комиссии состоялось 11 (23) января 1856 (в дальнейшем проходили, как правило, 11-го числа каждого месяца). Музей древностей открылся в стенах Виленского университета 17 (29) апреля 1856, в день рождения императора Александра II. В торжестве приняло участие около трёхсот человек — православный митрополит Литовский и Виленский Иосиф (Семашко), католический епископ Вацлав Жилинский, военные и гражданские чиновники с генерал-губернатором В. И. Назимовым во главе, учителя, артисты, купцы.

Целями музея и комиссии провозглашалось собирание «в одно целое древних книг, актов, рукописей, монет, медалей, оружия, надписей и снимков с оных, статуй и прочих предметов, относящихся к истории Западного края России», содействие «сохранению памятников древности», обеспечение возможности «воспользоваться ими к изучению края, не только в историческом, но и в торговом, промышленном, сельскохозяйственном и статистическом отношении». Широким задачам соответствовали разнообразие собраний музея, широкий диапазон деятельности комиссии и её состав.

Состав

В первоначальный состав комиссии входили её председатель и попечитель Музея древностей граф Евстахий Тышкевич и 15 действительных членов «из местных писателей, снискавших известность учёными трудами своими по части истории, археологии и статистики здешнего края» — вице-председатель комиссии, историк и публицист, бывший член общества шубравцев Михал Балинский; учёный секретарь комиссии археограф Маурыцы Крупович; далее историк Теодор Нарбутт, писатель, автор книг по истории и этнографии Юзеф Игнацы Крашевский, прелат, переводчик актов виленского капитула на польский язык Мамерт Гербурт, историк, археограф, издатель документов по истории Литвы и Польши, в молодости филарет Миколай Малиновский, писатель Игнацы Ходзько, бывший профессор истории Виленского университета П. В. Кукольник, литератор, исследователь литовских древностей, издатель Адам Киркор, астроном М. М. Гусев, и другие; кроме того, 9 членов-сотрудников, «могущих содействовать обществу своими знаниями по части археологии и археографии» — врач, издатель «Виленского альбома» Ян Казимир Вильчинский, издатель и книготорговец Адам Завадский и др., также 18 членов-благотворителей, чьи единовременные пожертвования позволили приобрести «все необходимое для первоначального обзаведения и устройства помещения Музеума» — богатые и родовитые помещики граф Райнольд Тизенгауз, граф Мариан Чапский, граф Константин Тышкевич и др.; и, наконец, 8 почётных членов, «изъявивших готовность ежегодно уплачивать на надобности Музеума и Комиссии по 30 руб. сер.» — князь Николай Радзивилл, Константин Снитко и др. Членами АК стали скульптор Генрих Дмоховский, известный магнат и покровитель литовской словесности И. Огинский, общественный деятель, писатель епископ Мотеюс Валанчюс. Членом-сотрудником был избран ретавский учитель и агроном, издатель литовских календарей (включали помимо разнообразных сведений и практических образцы народной поэзии и произведения Д. Пошки, А. Страздаса, А. Баранаускаса) Лауринас Ивинскис. В деятельности комиссии принимал участие поэт Владислав Сырокомля (Людвик Кондратович), его ученик, друг, секретарь Винценты Коротынский, впоследствии варшавский журналист; Виктор Отан Калиновский; как знаток литовской мифологии в АК был принят просветитель Микалоюс Акелайтис.

Деятельность

АК занималась не только собиранием «древностей» и исследованиями в области истории, но и природоведением, статистикой, экономикой. С 1858 Тышкевич и его единомышленники предпринимали усилия преобразовать АК в учёное общество с отделениями археологии, археографии, естественных наук, статистики и экономики, с ещё более обширным полем деятельности; предполагалось чтение публичных лекций при каждом отделении. Дальняя цель заключалась в воссоздании высшего учебного заведения.

АК издала два выпуска своих записок, том археографического сборника, «Skarbiec» Даниловича в 2 томах, каталог музея, сборник статей по случаю посещения музея императором Александром II (1858). Она располагала фактически собственным издательством в виде типографии А. Киркора (основана в 1859; печатались преимущественно научная и просветительская литература на польском, русском, литовском языках). Библиотека комиссии приближалась к 20 000 томам и должна была стать публичной, однако её открытие затягивалось из-за напряжённой политической ситуации в крае в 1861—1862. Из-за поголовного ношения траура по убитым царскими властями в Варшаве пятерых манифестантов, начавшихся беспорядков, религиозно-патриотических манифестаций в августе 1861 в Вильне, Гродно, Белостоке с уездами и в Ковенской губернии было введено военное положение. В связи с начавшимся в 1863 восстанием деятельность АК приостанавливалась и вновь возобновлялась.

Экспозиция

Основу Музея древностей составили богатые коллекции Тышкевича — свыше 2 000 предметов древности (каменные молоты, языческие идолы, старинное оружие и т. п.), библиотека (ок. 3 000 томов), собрание 3 000 монет и медалей, свыше 1 000 гравюр, географических карт, медных гравированных досок и т. д., а также остатки минералогического, зоологического, нумизматического кабинетов закрытого в 1832 году Виленского университета (хранились в действовавшей в стенах университета гимназии). Музей занимал три зала на трёх этажах центрального здания Виленского университета. Музей древностей был открыт для публики по воскресеньям с 12 до 16 часов. Он лишь отчасти отвечал своему названию: первый публичный музей в Литве включал в себя орнитологический кабинет, конхиологическую и минералогическую коллекции (свыше 15 000 чучел птиц и млекопитающих, препаратов, ископаемых костей; ок. 6 000 монет и медалей), а также обширное собрание картин, эстампов, скульптур (в 1859 137 живописных работ, 3 127 гравюр, 28 скульптур; в 1864 166 картин, 3 570 произведений графики, 44 скульптуры) при том, что в Вильне не было другого доступного публике собрания произведений изобразительного искусства. Экспозиция музея с портретами Стефана Батория, Тадеуша Костюшко, Адама Мицкевича использовалась для пропаганды патриотических идей. Например, с 1858 выставлена скульптура Оскара Сосновского «Ягелло и Ядвига», символизирующая объединение Литвы и Польши (ныне в вестибюле Библиотеки Академии наук Литвы) и напоминающая о Речи Посполитой.

Ликвидация

При генерал-губернаторе М. Н. Муравьёве его сподвижник, новый попечитель Виленского учебного округа И. П. Корнилов предложил принять в комиссию ставленников властей — генерала В. Ф. Ратч, А. П. Столыпина, полковника П. О. Бобровского, православного священника Антония Пщолко. В июле 1864 года он распорядился передать часть коллекции минералов гимназии. В марте 1865 года М. Н. Муравьёв приказал передать коллекцию фортификационных моделей юнкерскому училищу. В 1865 года образована Комиссия для разбора и приведения в известность и надлежащий порядок предметов, находящихся в виленском музеуме древностей. В выводах комиссии руководители Археологической комиссии обвинялись в сочувствии «польскому делу», попытках создания в музее «пантеона латинско-польской старины в крае» и пропаганде идеи восстановления литовско-польского государства. Тышкевич был вынужден отказаться от обязанностей председателя АК и попечителя Музея древностей. Вслед за этим они прекратили существование.

По инициативе М. Н. Муравьёва (декабрь 1863) в начале 1864 года была создана Комиссия для разбора и издания древних актов (Виленская археографическая комиссия). Часть коллекций музея была вывезена в Румянцевский музей, другая хранилась в помещении гимназии и затем использовалась в экспозиции музея при Виленской публичной библиотеке, частично вывезена при эвакуации в 1915, остатки попали в конце концов в Историко-этнографический музей Литовской ССР, ныне Национальный музей Литвы в Вильнюсе.

Литература

• E. Aleksandravičius. Kultūrinis sąjūdis Lietuvoje 1831—1863 m.: Organizaciniai kultūros ugdymo aspektai, Vilnius: Mokslas, 1989.

Отрывок, характеризующий Виленская археологическая комиссия

– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.