Вулкаций Руфин
| Вулка́ций Руфи́н лат. Vulcacius Rufinus | ||
| ||
|---|---|---|
Вулкаций Руфин (лат. Vulcacius Rufinus) — государственный деятель Римской империи середины IV века, консул 347 года, член династии Константина.
Занимал множество постов в государстве и обладал большим авторитетом. На протяжении своей карьеры был понтификом, консуляром Нумидии, комитом при консистории (скорее всего, Константа, но, возможно, и Констанция II), комитом Востока. В 344—347 годах был префектом претория Италии. В 347 году был удостоен консулата вместе с Флавием Евсевием. В том же 347 году был сделан префектом претория Иллирика. Он не был смещен со своего поста узурпатором Магненцием, когда тот захватил власть на Западе, и был отправлен в качестве посла к Констанцию II — вместе с Марцеллином, Максимом и Нунехием — и единственный из них не был тем арестован. Более того, он продолжил свою службу на посту префекта Иллирика и после вытеснения Магненция из префектуры, до 352 года. А в 354, после окончательного поражения и самоубийства Магненция, некоторое время был префектом Галлии. Констанций сместил его из-за его родства с опальным Цезарем Галлом. Аммиан Марцеллин так описывал эти события:
«…собравшаяся в полном составе в Кабиллоне армия, тяготясь продолжительной задержкой, приходила во все большее возбуждение, тем более, что не хватало провианта, так как обычный подвоз был задержан. Из-за этого тогдашний префект претория Руфин подвергся смертельной опасности. Ему было приказано лично отправиться к войскам, которые находились тогда в крайнем возбуждении вследствие недостатка продовольствия, и вообще всегда выказывают, словно по исконному обычаю, дерзость и грубость в отношении гражданских властей; он должен был успокоить их и объявить, какие причины вызвали замедление доставки хлеба. Имелся тут хитрый умысел, а именно: погубить этим коварным способом дядю Галла, чтобы он, человек весьма влиятельный, не мог оказать тому поддержки в его преступных замыслах»[1].
Однако этот план был отложен, и к армии с большой суммой денег отправился фаворит Констанция, препозит царской опочивальни Евсевий. Руфин, тем не менее, был смещен с поста префекта.
Он вновь стал префектом, на этот раз Италии, Африки и Иллирика, в 365 году, после прихода к власти императора Валентиниана I и занимал эту должность вплоть до своей смерти в 368 году.
Известно, что Руфин был патроном Тимгада. У него был дом в Риме на Квиринале.
Братом его был Нераций Цереал, консул 358 года, а сестрами — Галла, мать Цезаря Галла и неизвестная по имени мать Максима, префекта Рима в 361—362 годах. Вулкаций Руфин был язычником.
Аммиан Марцеллин дал ему такую характеристику:
«… Вулкаций Руфин, человек во всех отношениях отличный, авторитет которого славно возвышала его почтенная старость, но который никогда не упускал удобного случая поживиться, если можно было надеяться, что это останется в тайне»[2].
Напишите отзыв о статье "Вулкаций Руфин"
Примечания
- ↑ Аммиан Марцеллин. Деяния, кн. XIV, ч. 10, § 4.
- ↑ Аммиан Марцеллин. Деяния, кн. XXVII, ч. 7, § 2.
Литература
- Jones, A. H. M. Vulcacius Rufinus 25 // Prosopography of the Later Roman Empire / A. H. M. Jones, J. R. Martindale, J. Morris. — Cambridge University Press, 1971. — Vol. I : A.D. 260–395. — P. 782-783. — ISBN 0-521-07233-6 [2001 reprint].
- Bagnall R. S., Cameron A., Schwarts S. R., Worp K. A. Consuls of the Later Roman Empire. — Atlanta, Georgia, 1987. — P. 228-229. — ISBN 155540099X, ISBN 9781555400996.
Отрывок, характеризующий Вулкаций Руфин
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
