Галлен-Каллела, Аксели

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Аксели Галлен-Каллела

В возрасте 25-30 лет
Имя при рождении:

Аксель Вальдемар Галлен

Место рождения:

Пори, Великое княжество Финляндское

Жанр:

портрет, историко-эпические и бытовые сцены

Учёба:

Академия Жюлиана

Стиль:

реализм, модерн, символизм

Аксели Вальдемар Галле́н-Ка́ллела (фин. Akseli Gallen-Kallela; 26 апреля 1865, Пори, Великое княжество Финляндское — 7 марта 1931, Стокгольм, Швеция) — финский художник шведского происхождения, наиболее известный по иллюстрациям к Калевале. В период пробуждения национализма, когда начался массовый перевод иностранных фамилий на финский язык, изменил свою шведскую фамилию «Галлен» на финский манер — «Каллела», и объединил оба написания в двойную фамилию.





Биография

Родился в Пори в семье юриста. С 1881 года учился в Хельсинки и с 1884 года - в академии Жюлиана в Париже. Ранние полотна («Мальчик и ворона», 1884, «Первый урок», 1889, Атенеум, Хельсинки) отличаются точным реалистическим изображением финской народной жизни и природы.

В 1890-х годах Галлен-Каллела обращается к финскому народному эпосу (триптих «Легенда об Айно», 1891, «Мать Лемминкяйнена», 1897, — в Атенеуме; офорты, иллюстрации). В своем творчестве он использовал символику и художественные приемы стиля модерн, что особенно заметно в циклах росписей: в мавзолее Юзелиуса в Пори (1901—1903) и в финском павильоне на Всемирной выставке в Париже (1900). В этих работах заметны его политические взгляды, так на фреске «Ильмаринен вспахивает змеиное поле» одна из гадюк носит царскую корону, что символизирует желание видеть свободную Финляндию. Одновременно Галлен-Каллела создаёт реалистические пейзажи («Иматра зимой», 1893, Атенеум), портреты (М. Горького, 1906, Атенеум), иллюстрации (к роману «Семеро братьев» А. Киви, 1906—07). В 1920-х годах им был выполнен живописный цикл, посвященный Восточной Африке.

С 1909 по 1910 годы находился с семьёй в путешествии по Британской Восточной Африке (ныне Кения)[1].

В 1918 году Галлен-Каллела и его сын принимали участие в боевых действиях Финской гражданской войны. Позже генерал Маннергейм предложил Галлен-Каллеле заниматься дизайном флагов, государственных символов (герб и флаг Ухтинской республики, орден Белой розы Финляндии, орден Креста Свободы) и униформы независимой Финляндии. В 1919 году он был назначен адъютантом Маннергейма. Художником был разработан финский форменный штык-нож образца 1919 года, выпускавшийся компанией Fiskars.

Гален-Каллела оказывал поддержку молодому художнику Александру Ахола-Вало, защищая его от обвинений в связях с коммунистами.

С декабря 1923 года по май 1926 года художник жил в США, где открылась выставка его картин.

Он умер от воспаления легких в Стокгольме 7 марта 1931 года, возвращаясь после лекции из Копенгагена.

В 1961 году его дом-студия были превращены в Музей Галлен-Каллелы.

Напишите отзыв о статье "Галлен-Каллела, Аксели"

Литература

Примечания

  1. [yle.fi/novosti/novosti/article7854334.html Искавший вдохновения в могилах Галлен-Каллела вызывал недоумение у жителей родного Пори.] // Сайт телерадиокомпании Yleisradio Oy. Служба новостей Yle. — 9 марта 2015. (Проверено 9 марта 2015)

Ссылки

Отрывок, характеризующий Галлен-Каллела, Аксели

У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.