Гусев, Николай Андреевич (полный кавалер ордена Славы)

Николай Андреевич Гусев
Дата рождения	9 мая 1920(1920-05-09)
Место рождения	деревня Вонявино, Иваново-Вознесенская губерния, РСФСР
Дата смерти	1990(1990)
Место смерти	пгт Большие Дворы, Московская область, РСФСР, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	артиллерия
Годы службы	1940—1946
Звание	старший сержант
Часть	369-й гаубичный артиллерийский полк 122-й стрелковой дивизии 853-й артиллерийский полк 263-й стрелковой дивизии
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Николай Андреевич Гусев (1920—1990) — советский военнослужащий. В Рабоче-крестьянской Красной Армии и Советской Армии служил с сентября 1940 года по июль 1946 года. Участник Великой Отечественной войны. Полный кавалер ордена Славы. Воинское звание — старший сержант.

Биография

До призыва на военную службу

Николай Андреевич Гусев родился 9 мая 1920 года в деревне Вонявино Юрьевецкого уезда Иваново-Вознесенской губернии РСФСР (ныне деревня Пучежского района Ивановской области Российской Федерации) в крестьянской семье. Русский. Окончил семь классов неполной средней школы в селе Сеготь в 1935 году и школу фабрично-заводского ученичества в Павловском Посаде в 1936 году. До призыва на военную службу работал помощником мастера ткацкого производства на фабрике пожарных рукавов в посёлке Большие Дворы.

На фронтах Великой Отечественной войны

В ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии Н. А. Гусев был призван Павловопосадским районным военкоматом Московской области в сентябре 1940 года. Срочную службу проходил в Ленинградском военном округе в городе Кандалакше в составе 369-го гаубичного артиллерийского полка 122-й стрелковой дивизии. Ещё до начала Великой Отечественной войны окончил школу младших командиров, освоил воинские специальности артиллерийского разведчика и корректировщика артиллерийского огня. В боях с немецко-фашистскими захватчиками и их финскими союзниками младший командир Гусев с 1 июля 1941 года на Северном фронте. Боевое крещение принял на советско-финской границе западнее населённого пункта Алакуртти. В ожесточённых боях в июле—августе 1941 года 14-я армия, в состав которой входила 122-я стрелковая дивизия, сумела остановить наступление немецких и финских войск на Кандалакшу, а затем на продолжительное время стабилизировать линию фронта. С конца августа и до середины октября, сражаясь на Северном, а затем на Карельском фронтах, Н. А. Гусев в составе своего подразделения участвовал в позиционных боях под Алакуртти, в ходе которых 369-й гаубичный артиллерийский полк несколько раз срывал попытки противника прорваться к Кировской железной дороге, важнейшей транспортной коммуникации, по которой осуществлялось снабжение Северного флота и группировки советских войск на Кольском полуострове.

20 октября 1941 года 369-й ГАП был расформирован. Младшего командира Н. А. Гусева направили в Архангельск, где завершалось формирование 263-й стрелковой дивизии. В должности командира отделения артиллерийской разведки 853-го артиллерийского полка в ноябре 1941 года он вновь вернулся на Карельский фронт. До конца 1942 года дивизия генерал-майора Л. Е. Фишмана вела оборонительные и наступательные бои в Лоухском районе Карелии на участке между посёлками Сосновый и Кестеньга, в том числе участвовала в Кестеньгской операции. Именно в этих боях Николай Андреевич совершенствовал своё воинское мастерство. Приобретённый боевой опыт пригодился ему во время освобождения Донбасса, Приазовья и Крыма, в боях в Прибалтике и на территории Германии.

На Юго-Западном и 4-м Украинском фронтах

В январе 1943 года 263-я стрелковая дивизия была выведена в резерв Ставки Верховного Главнокомандования и после небольшого отдыха и пополнения переброшена на Юго-Западный фронт, где в марте сменила части 35-й гвардейской стрелковой дивизии на берегу Северского Донца в районе города Изюма. Летом-осенью 1944 года сержант Н. А. Гусев принимал участие в боях за Барвенково и Лозовую в ходе Донбасской операции. После выхода частей 6-й армии к Днепру в конце сентября дивизия вновь была выведена в резерв и вскоре передана 4-му Украинскому фронту, где в составе 28-й армии принимала участие в Мелитопольской операции, в рамках которой прорвала Восточный вал южнее Мелитополя и освободила город Геническ.

В первых числах ноября 1944 года дивизия полковника П. М. Волосатых была передана в оперативное подчинение 51-й армии с задачей форсировать Сиваш и захватить плацдарм на южном берегу залива. 5 ноября стрелковые подразделения дивизии преодолели водную преграду и закрепились на полуострове Той-Тюбе недалеко от одноимённого села. 6 ноября на захваченный плацдарм начал переправу 853-й артиллерийский полк. Командир отделения разведки штабной батареи полка сержант Н. А. Гусев в течение шести часов находился в холодной воде и трижды пересекал Сиваш, переправив на южный берег залива два артиллерийских орудия и другое имущество батареи. После того, как батарея заняла позиции на плацдарме, Николай Андреевич быстро организовал наблюдение за передним краем врага и засёк рад целей, которые были уничтожены артиллерийским огнём.

При прорыве вражеской обороны на полуострове Той-Тюбе 8—11 апреля артиллеристы майора Н. В. Козыренко оказали неоценимую помощь стрелковым подразделениям дивизии. Огнём батарей было уничтожено 4 ДЗОТа и 8 пулемётных гнёзд противника, разрушено 7 землянок, 2 узла связи и 6 наблюдательных пунктов, подавлено 68 пулемётов, 14 артиллерийских батарей и 16 отдельно стоящих орудий, 7 миномётных батарей и 13 отдельных миномётов, рассеяны и частично истреблены 22 группы вражеской пехоты численностью от взвода до батальона. Успешным действиям полка в немалой степени способствовала умелая работа отделения артиллерийских разведчиков сержанта Н. А. Гусева. Лично Николай Андреевич обнаружил и засёк огневые позиции трёх артиллерийских и четырёх миномётных батарей немцев, 12 пулемётов и 7 блиндажей. За образцовое выполнение боевых заданий командования приказом от 28 апреля 1944 года он был награждён орденом Славы 3-й степени (№ 36118).

Прорвав сильно укреплённую оборону противника, 263-я стреловая дивизия вышла на оперативный простор, и преследуя врага, к середине апреля 1944 года достигла немецких оборонительных рубежей на подступах к Севастополю. В ходе решающего штурма города подразделения дивизии овладели высотой Сахарная Головка и завязали уличные бои в Корабельном районе. 9 мая 1944 года Севастополь был освобождён, а несколько дней спустя в торжественной обстановке командир полка вручил сержанту Н. А. Гусеву ордена Красной Звезды и Славы 3-й степени.

Бои в Прибалтике

20 мая 1944 года 263-я стрелковая дивизия в составе 2-й гвардейской армии была выведена в резерв Ставки ВГК, а в начале июля переброшена на 1-й Прибалтийский фронт. В рамках Шяуляйской операции части дивизии вышли к реке Венте, где на рубеже Папиле—Акмяне в двадцатых числах августа отразили мощный контрудар крупной танковой группировки противника. К началу октября 1944 года дивизия была переброшена к юго-западу от Шяуляя и заняла позиции на восточном берегу реки Дубисы восточнее города Кельме. В ходе начавшейся 5 октября Мемельской операции она прорвала сильно укреплённую и глубокоэшелонированную оборону противника на западном берегу реки, и преодолев с боями за пять дней 70 километров, 10 октября вступила на территорию Восточной Пруссии и закрепилась на рубеже реки Лайте. На протяжении всего наступления старший сержант Н. А. Гусев безотлучно находился на наблюдательном пункте в передовых подразделениях пехоты и под огнём врага вёл наблюдение за его передним краем, своевременно передавая целеуказания на батареи 853-го артиллерийского полка. Благодаря его самоотверженной работе огнём артиллерии было уничтожено 4 артиллерийские батареи противника и 3 отдельных орудия, 3 миномётные батареи и 5 пулемётных точек, что давало возможность стрелковым подразделениям прорывать оборонительные порядки неприятеля и захватывать его укреплённые рубежи с минимальными потерями. За доблесть и мужество, проявленные в боях за освобождение Литвы и на территории Германии, приказом от 19 ноября 1944 года Николай Андреевич был награждён орденом Славы 2-й степени (№ 10961).

В Восточной Пруссии

В ноябре 1944 года 263-я стрелковая дивизия была передана 43-й армии, в составе которой воевала до конца войны. В рамках начавшейся в январе 1945 года Восточно-Прусской операции армейские соединения генерал-лейтенанта А. П. Белобородова ударом во фланг тильзитской группировки противника содействовали наступлению частей 3-го Белорусского фронта. 18 января на подступах к Тильзиту старший сержант Н. А. Гусев находился в головном отряде пехоты, и поддерживая связь с командным пунктом своей батареи, умелой работой неоднократно обеспечивал продвижение вперёд стрелковых подразделений. По его целеуказаниям артиллерийским огнём было уничтожено 3 станковых и 2 ручных пулемёта, 3 миномётные батареи и 4 орудия неприятеля. В период с 20 по 23 января на подступах к городу Лабиау Николай Иванович умело руководил действиями разведчиков. Выдвинув небольшие разведгруппы на различные направления, он своевременно обнаружил сосредоточение вражеской пехоты численностью до батальона. Противник при поддержке нескольких танков и трёх самоходных артиллерийских установок готовился перейти в контратаку, но его далеко идущие планы были сорваны своевременным артиллерийским налётом, при этом было рассеяно и частично истреблено до роты вражеских солдат. 23 января дивизия полковника К. Г. Черепанова форсировала реку Дейме и к исходу дня после ожесточённых уличных боёв овладела южной частью города Лабиау. 27 января она форсировала канал Вест, и развивая дальнейшее наступление вдоль южного берега Куршского залива, к 28 января вышла на дальние подступы к Гранцу. Город имел для противника стратегическое значение: он находился в основании косы Курише-Нерунг, по которой осуществлялось сухопутное снабжение блокированного с суши Мемеля. Противник создал здесь мощный оборонительный рубеж, который оборонял 28-й армейский корпус генерала Ханса Гольника. Сосредоточив на подступах к городу значительное количество артиллерии, немцы огнём с закрытых позиций и прямой наводкой не давали советской пехоте продвинуться вперёд. 43-я армия не располагала танками, и помочь стрелковым подразделениям могли только артиллеристы. Проявив инициативу, старший сержант Н. А. Гусев занял позицию впереди боевых порядков пехоты и в течение шести часов под шквальным огнём противника непрерывно вёл наблюдение за немецкими позициями. Ему удалось почти полностью вскрыть огневую систему немцев на участке наступления дивизии, а также систему их инженерных сооружений. Ценные разведданные, добытые Гусевым, легли в основу плана артиллерийского наступления. Во время массированного артналёта старший сержант Н. А. Гусев вновь находился на передовом наблюдательном пункте и корректировал огонь батарей своего полка. В результате умелых действий артиллерийского разведчика огнём орудий были уничтожены шестиствольный миномёт неприятеля, миномётная батарея, 3 станковых и 2 ручных пулемёта, до двух взводов немецкой пехоты. Подразделения 43-й армии смогли глубоко вклиниться в оборонительные порядки немцев и создать угрозу их окружения. В ночь с 3 на 4 февраля подразделения вермахта оставили Гранц, а утром в город вошли бойцы 292-го стрелкового полка 115-й стрелковой дивизии под командованием подполковника Я. П. Маршавина.

Тем не менее, к началу февраля 43-я армия была сильно измотана и обескровлена, поэтому немецкому командованию удалось остановить её дальнейшее продвижение на запад и вынудить перейти к обороне. Начиная с середины февраля немцы силами оперативной группы «Земланд» нанесли несколько ощутимых контрударов по позициям 43-й армии северо-западнее Кёнигсберга. Основная боевая нагрузка в февральских боях легла на личный состав 87-й гвардейской и 263-й дивизий. Во время одного из немецких контрударов в районе населённого пункта Трансау вновь отличился старший сержант Н. А. Гусев. В момент атаки он находился на наблюдательном пункте в боевых порядках пехоты и вместе с пехотинцами участвовал в бою, уничтожив из личного оружия до десяти солдат неприятеля. Когда во время второй атаки противнику удалось ворваться на советские позиции и потеснить стрелковые части, Николай Андреевич остался на своём НП и в критический момент вызвал огонь артиллерии на себя, чем помог отразить контратаку и восстановить прежнее положение. За мужество и отвагу, проявленные в боях под Гранцем и Трансау командир 853-го артиллерийского полка подполковник Н. В. Козыренко представил старшего сержанта Н. А. Гусева к ордену Славы 1-й степени". Высокая награда за номером 1886 была присвоена ему указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1945 года. На заключительном этапе войны Николай Андреевич участвовал в штурме Кёнигсберга и ликвидации немецкой группировки на Земландском полуострове. После завершения Земландской операции 263-я стрелковая дивизия в составе 43-й армии совершила 170-километровый переход из-под Кёнигсберга в район Данцига, где в мае 1945 года принимала участие в разоружении капитулировавших частей 2-й армии вермахта. Здесь под Данцигом старший сержант Н. А. Гусев завершил свой боевой путь.

После войны

После окончания Великой Отечественной войны Н. А. Гусев продолжал службу в армии до июля 1946 года. После демобилизации Николай Андреевич вернулся в Большие Дворы. Работал помощником мастера на местном льнокомбинате. После окончания в 1954 году Всесоюзного заочного техникума текстильной и лёгкой промышленности в Москве получил на предприятии должность мастера ткацкого производства, которую занимал до 1980 года. После выхода на заслуженный отдых жил в посёлке Большие Дворы. Умер в 1990 году.

Награды

• Орден Отечественной войны 1-й степени (11.03.1985);
• орден Отечественной войны 2-й степени (31.01.1945);
• орден Красной Звезды (15.11.1943);
• орден Славы 1-й степени (19.04.1945);
• орден Славы 2-й степени (19.11.1944);
• орден Славы 3-й степени (28.04.1944);
• медали, в том числе:
  • медаль «За оборону Советского Заполярья»;
  • медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»;
  • медаль «За взятие Кёнигсберга».

Память

• Мемориальная доска в честь Н. А. Гусева установлена на здании льнокомбината в посёлке Большие Дворы Московской области.

Документы

• [podvignaroda.mil.ru/ Общедоступный электронный банк документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»]. Номера в базе данных:

[www.podvignaroda.ru/?n=1514466562 Орден Отечественной войны 1-й степени (архивный реквизит 1514466562)].

[www.podvignaroda.ru/?n=23847782 Орден Отечественной войны 2-й степени (архивный реквизит 23847782)].

[www.podvignaroda.ru/?n=18421193 Орден Красной Звезды (архивный реквизит 18421193)].

[www.podvignaroda.ru/?n=46445088 Орден Славы 1-й степени (архивный реквизит 46445088)].

[www.podvignaroda.ru/?n=46445088 Ходатайство командующего 3-м Белорусским фронтом маршала Советского Союза А. М. Василевского].

[www.podvignaroda.ru/?n=46569677 Указ Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1945 года].

[www.podvignaroda.ru/?n=34819943 Орден Славы 2-й степени (архивный реквизит 34819943)].

Литература

• [www.az-libr.ru/Persons/000/Src/0003/26cfa8cd.shtml Кавалеры ордена Славы трёх степеней: Краткий биографический словарь] / Пред. ред. коллегии Д. С. Сухоруков. — М.: Воениздат, 2000. — С. 155. — 703 с. — ISBN 5-203-01883-9.
• Лобода В. Ф. Солдатская слава. Кн. 2. — М.: Военное издательство, 1967. — С. 82. — 352 с.
• Остроухов П. Г., Романьков А. И., Рощин И. И. Богатыри земли Московской. — М.: Московский рабочий, 1977. — С. 102—105. — 240 с.
• Солдатская доблесть: очерки об ивановцах — полных кавалерах Ордена Славы. — 2-е изд., испр. и доп. — Ярославль: Верхне-Волжское книжное издательство, 1984. — С. 59—69. — 151 с.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=7903 Гусев, Николай Андреевич (полный кавалер ордена Славы)]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Гусев, Николай Андреевич (полный кавалер ордена Славы)

– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.