Елисей (Ганаба)

Архиепископ Елисей
2-й Архиепископ Сурожский до 2010 года — епископ
c 27 декабря 2007 года
Церковь:	Русская православная церковь
Предшественник:	Антоний (Блум)
Епископ Богородский, викарий Корсунской епархии
26 ноября 2006 — 27 декабря 2007
Предшественник:	Платон (Руднев)
Преемник:	Нестор (Сиротенко) (в/у)
Начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме
12 марта 2002 года — 6 октября 2006 года
Предшественник:	Феодосий (Васнев)
Преемник:	Тихон (Зайцев)
1-й Секретарь Отдела внешних церковных связей по межправославным связям и загранучреждениям
21 августа 1997 года — 8 октября 2000 года
Церковь:	Русская православная церковь
Преемник:	Марк (Головков)
Имя при рождении:	Илья Владимирович Ганаба
Рождение:	1 августа 1962(1962-08-01) (61 год) Ленинград, РСФСР, СССР
Отец:	Владимир Александрович Ганаба (род. 1934 г.)
Мать:	Ксения Степановна Ганаба (1937 г. — 29 августа 2006 г.)
Принятие священного сана:	18 января 1986 года
Принятие монашества:	17 ноября 1985 года
Епископская хиротония:	26 ноября 2006 года
Награды:

Архиепи́скоп Елисе́й (в миру Илья́ Влади́мирович Гана́ба; 1 августа 1962, Ленинград, СССР) — архиерей Русской православной церкви; с 27 декабря 2007 года епископ (с 1 февраля 2010 года архиепископ) Сурожский.

Биография

Родился 1 августа 1962 года в Ленинграде в семье диакона.

Отец — Ганаба Владимир Александрович (род. 1934), протодиакон Троицкого собора города Подольска Московской области; старший брат — протоиерей Ганаба Александр Владимирович (род. 1957), настоятель Троицкого собора города Подольска Московской области.

В 1971 году переехал с родителями в город Пензу, где в 1979 году окончил среднюю школу. Прислуживал в алтаре и на клиросе Успенского кафедрального собора города Пензы, находясь в штате архиерейских иподиаконов.

В 1980 году поступил во 2-й класс Ленинградской духовной Семинарии, а в 1982 году принят в Ленинградскую Духовную Академию.

9 октября 1982 года архиепископом Выборгским Кириллом (Гундяевым), ректором Ленинградской духовной академии, поставлен во чтеца.

17 ноября 1985 года инспектором Ленинградской духовной академии архимандритом Феофаном (Галинским) пострижен в монашество. 22 ноября 1985 года архиепископом Тихвинским Мелитоном (Соловьёвым) рукоположен во иеродиакона, 18 января 1986 года Мелитоном (Соловьёвым) рукоположён во пресвитера.

В 1986 году окончил Ленинградскую духовную академию и был принят в аспирантуру при Московской духовной академии.

20 июня 1987 года зачислен в братию Свято-Данилова монастыря в Москве.

В 1988 году окончил Аспирантуру Московской духовной академии в Даниловом монастыре.

В 1988 году был направлен в Иерусалим, где служил заместителем начальника Русской духовной миссии до 5 октября 1992 года.

20 января 1994 года назначен на должность Заведующего Сектором зарубежных учреждений РПЦ.

15 августа 1995 года назначен на должность заведующего Сектором межправославных связей ОВЦС.

К празднику Пасхи 1997 года митрополитом Смоленским и Калининградским Кириллом возведён в сан архимандрита.

21 августа 1997 года в связи с реорганизацией ОВЦС назначен митрополитом Кириллом (Гундяевым) на должность секретаря ОВЦС по межправославным связям и зарубежным учреждениям.

С марта 1999 года по июль 2000 года исполнял обязанности настоятеля Александро-Невского кафедрального собора в Таллине в связи с гражданской регистрацией собора в качестве ставропигиального прихода.

С 1 апреля 1999 года — секретарь Отдела внешних церковных сношений по межправославным связям и загранучреждениям Русской православной церкви архимандрит Елисей (Ганаба) был назначен представителем Московского Патриархата в Эстонии.

31 марта 1999 года Священного Синода назначен представителем Московского Патриархата в Эстонии с сохранением возложенного на него послушания в Отделе внешних церковных сношений.

С 8 октября 2000 года — представитель Патриарха Московского и всея Руси при Патриархе Антиохийском и всего Востока в Дамаске.

С 12 марта 2002 года — начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме.

22 ноября 2005 года в составе делегации Русской православной церкви присутствовал на интронизации Патриарха Иерусалимского Феофила III.

28 августа 2006 года в Иерусалиме встретился и имел продолжительную беседу с делегацией Русской Зарубежной Церкви во главе с Первоиерархом РПЦЗ митрополитом Лавром (Шкурлой), что явилось видимым знаком потепления отношений между двумя русскими духовными миссиями на Святой Земле.

6 октября 2006 года решением Священного Синода архимандриту Елисею определено быть епископом Богородским, викарием Корсунской епархии, с поручением управления Сурожской епархией.

24 ноября в домовом храме во имя Всех святых, в земле Российской просиявших, Патриаршей резиденции в Даниловом монастыре, Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II совершил наречение архимандрита Елисея (Ганабы) во епископа Богородского, викария Корсунской епархии.

26 ноября 2006 года в Храме Христа Спасителя в Москве хиротонисан во епископа Богородского, викария Корсунской епархии. Чин хиротонии совершили патриарх Московский и всея Руси Алексий II, митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий (Поярков), митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл (Гундяев), митрополит Калужский и Боровский Климент (Капалин); архиепископ Керченский Анатолий (Кузнецов), архиепископ Берлинский и Германский Феофан (Галинский), архиепископ Истринский Арсений (Епифанов), архиепископ Корсунский Иннокентий (Васильев); епископ Филиппопольский Нифон (Сайкали) (Антиохийский Патриархат), епископы Венский и Австрийский Иларион (Алфеев), епископ Ставропольский и Владикавказский Феофан (Ашурков), епископ Дмитровский Александр (Агриков), епископ Сергиево-Посадский Феогност (Гузиков), епископ Моравичский Антоний (Пантелич) (Сербский Патриархат), епископ Тамбовский и Мичуринский Феодосий (Васнев), епископ Бронницкий Амвросий (Ермаков).

Определением Священного Синода от 27 декабря 2007 года (Журнал № 118) был назначен правящим архиереем Сурожской епархии с титулом епископ Сурожский.

1 февраля 2010 года возведён в сан архиепископа патриархом Московским и всея Руси Кириллом «во внимание к усердному служению Церкви Божией».

Награды

Государственные

• Орден Дружбы (11 августа 2000 года) — за большой вклад в укрепление гражданского мира и возрождение духовно-нравственных традиций
• Большой крест Ордена Короны (Король Руанды Кигели V, 29 июня 2016 года)

Церковные

• наперсный крест
• палица
• наперсный крест с украшениями (при возведении в сан игумена, 27 декабря 1988)
• Орден преподобного Сергия Радонежского III степени (1996 год)
• служение Литургии при отверстых Царских Вратах до «Херувимской песни» (от митрополита Кирилла по благословению патриарха Алексия II, 6 июня 2006 года)
• Орден преподобного Сергия Радонежского II степени (1 августа 2012)

Ссылки

• [patriarchia.ru/db/text/343856.html Елисей, архиепископ Сурожский (Ганаба Илья Владимирович)] Биография на официальном сайте Русской православной церкви
• [ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_10283 Елисей (Ганаба)] на сайте Русское Православие

Отрывок, характеризующий Елисей (Ганаба)

Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.