Операция «Защитная стена»

Операция «Защитная стена»
Основной конфликт: Палестино-израильский конфликт
Дата	29 марта — 3 мая 2002 года
Место	Западный берег реки Иордан, Палестинская национальная администрация
Итог	Победа Израиля
Противники
Израиль Израиль ФАТХ (Бригады мучеников аль-Аксы и Танзим) ХАМАС</br> Исламский джихад</br> Служба превентивной безопасности ПНА
Командующие
Ариэль Шарон</br> Шауль Мофаз Ясир Арафат</br> Махмуд Тавалбе</br> Закария Зубейди
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Опера́ция «Защи́тная стена́» (ивр. ‏מבצע חומת מגן‏‎ Мивца́ Хома́т Маге́н) — антитеррористическая операция израильской армии, проведённая с 29 марта по 10 мая 2002 года на Западном берегу реки Иордан по решению правительства Израиля. Была начата после теракта в отеле «Парк» и серии терактов в предшествующие месяцы .

Это была крупнейшая военная операция на Западном берегу реки Иордан со времён Шестидневной войны.

Обстановка перед операцией

В марте 2002 года, в разгар Второй палестинской интифады, Израиль потрясла серия терактов, направленных против военного и гражданского населения страны. Только в марте 2002 года в результате терактов погибло 130 израильтян . Самым кровавым стал теракт в отеле «Парк», в котором погибли 30 и были ранены 140 человек. Приезд специального представителя президента Джорджа Буша генерала Энтони Зини не смог повлиять на противоборствующие стороны, и израильские власти приняли решение о широкомасштабной операции на Западном берегу. На заседании правительства 28 марта министры единогласно, кроме двух воздержавшихся, Шимона Переса и Матана Вильнаи (партия «Авода»), проголосовали за начало операции «Защитная стена». В те же дни ЦАХАЛ начал частичную мобилизацию в основном пехотных, инженерно-сапёрных и танковых сил. Были высланы 20 000 повесток резервистам по всей стране. Более 80 % израильтян поддержали решение правительства о начале операции .

Начало операции

Операция «Защитная стена» проходила во всех городах Западного берега реки Иордан, включая и неформальную столицу Палестинской национальной администрации (ПНА) Рамаллу, в которой находился её председатель Ясир Арафат.

Рамалла

В первый день операции израильские войска блокировали официальную резиденцию «Муката» Я. Арафата. Разрушив часть здания, израильтяне потребовали от Арафата выдать террористов, получивших убежище в его канцелярии, в том числе и убийц израильского министра туризма Рехаваама Зеэви. Под давлением американской администрации Я. Арафат согласился на требования израильской армии, и сдавшиеся террористы были помещены в тюрьму города Иерихон. Помимо этого, в Рамалле были захвачены десятки террористов, в том числе предводитель Танзим Марван Баргути, позже осуждённый израильским судом на несколько пожизненных заключений. В Мукате и в штабе главы палестинских спецслужб Джибриля Раджуба были обнаружены матрицы по производству фальшивых шекелей и сотни документов, свидетельствующих о причастности властей ПА к финансированию террористической деятельности.

Дженин

См. также: Дженин, Дженин (фильм) и Дорога в Дженин (фильм)

Самые большие потери во время операции «Защитная стена» израильские войска понесли в Дженине. Пятая резервистская бригада ЦАХАЛ получила задание овладеть палестинским лагерем беженцев Дженин, в одноимённом городе. 2 апреля израильские войска вошли в город и стали вести тяжёлые бои от дома к дому. Министр обороны Израиля Биньямин Бен-Элиэзер не разрешил войскам использовать авиацию из-за опасения массовой гибели гражданского палестинского населения в случае бомбовых ударов с воздуха. По приказу командира военного крыла «Исламского джихада» Махмуда Туальбе сотни домов в лагере были заминированы, в том числе и дом самого Туальбе. 9 апреля подразделение резервистов под командованием капитана Одеда Голомба наткнулось на засаду, организованную палестинцами. Против солдат были использованы десятки взрывных устройств и открыт огонь из автоматического оружия. 13 израильских солдат погибли во время боя. Со времён первой Ливанской войны израильская армия не несла таких потерь в одном бою. Вследствие этого командованием ЦАХАЛ было принято решение о разрушении любого дома, в котором могли бы укрыться террористы при помощи бульдозеров D9. Солдаты давали возможность террористам сдаться перед каждым разрушением здания. Именно таким способом были захвачены предводители «Исламского джихада» Таабат Мардауи и Али Сфури. 12 апреля террористы прекратили боевые действия, и израильские войска были выведены из Дженина. Помощник Госсекретаря США Уильям Бёрнс назвал произошедшее в лагере беженцев Дженин «ужасной гуманитарной катастрофой». Я. Арафат сравнил действия ЦАХАЛ с «фашистскими злодеяниями» и назвал город Дженин «палестинским Дженинградом» по ассоциации со Сталинградом. Власти ПНА поначалу утверждали, что в Дженине погибло до 900 человек, впоследствии уменьшили оценку погибших до 500 человек, в итоге объявив о 56 погибших, таким образом, «фактически признали лживость обвинений» «палестинской пропаганды» (Г. Коган, сми.ру, Ш. Перес) в адрес Израиля. Организация Human Rights Watch также не нашла свидетельств резни, якобы устроенной израильской армией, но обвинила израильскую армию в военных преступлениях. По данным организации, погибли 22 мирных жителя.

Шхем (Наблус)

Дивизия Иудеи и Самарии под командованием генерала Ицхака Гершона получила приказ овладеть городом. По оценкам Генштаба ЦАХАЛ, Наблус представлял самую большую угрозу для израильских войск из-за большого количества террористов и скученности населения в лагере беженцев «Балата». Солдаты бригад Голани и Цанханим окружили город, не дав десяткам террористов покинуть город. Итогом захвата Наблуса стало уничтожение десятков мастерских по производству взрывчатки, сотни террористов были задержаны, в том числе Хусам Бадран из «Хамас» и Насер Ауис из ФАТХ. Были уничтожены почти 70 террористов, погибли 8 гражданских лиц и один израильский солдат.

Туль-Карем

Бригада Цанханим под командованием Йоси Бахара без потерь захватила город Туль-Карем. В ходе боёв были уничтожены 9 террористов, большинство других предпочли бросить оружие и сдаться израильским войскам. Также был захвачен соседний с Туль-Каремом городок Кабатия.

Калькилия

1 апреля был захвачен город Калькилия. Операция прошла без потерь с израильской стороны. Участники террористических организаций сбежали из города ещё до входа ЦАХАЛ.

Иерихон

Палестинский город Иерихон сдался без боя.

Бейт-Лехем (Вифлеем)

  (англ.)

Самую большую международную огласку получили бои в Бейт-Лехеме (Вифлееме). 2 апреля группа из 40 вооружённых боевиков ФАТХа, ХАМАСа, Исламского Джихада и служб безопасности ПНА под командованием главы разведки ПНА в Вифлееме Абдаллы Дауда укрылась на территории церкви Рождества Христова, захватив в качестве заложников 46 монахов и почти 200 гражданских лиц. После нескольких недель переговоров, 9 мая было достигнуто международное соглашение, по которому шесть европейских стран согласились принять палестинских террористов на своей территории.

Итоги операции

С военной точки зрения операция «Защитная стена» завершилась успехом. Была остановлена волна терактов, направленных против гражданского населения Израиля. Были уничтожены сотни террористов, в том числе организатор теракта в отеле «Парк» Кейс Адуан, захвачены сотни документов, оружие, взрывчатка. ЦАХАЛ получил возможность беспрепятственно входить на территорию Палестинской автономии в целях ареста подозреваемых в терроризме. Были остановлены обстрелы иерусалимского квартала Гило со стороны палестинского города Бейт-Джала. Ясир Арафат до своей смерти в 2004 году не мог покинуть территории Мукаты, тем самым перестав влиять на политическую жизнь Палестинской автономии. С помощью захваченных документов Израиль доказал, что Арафат участвует в финансировании террористических организаций и незаконной контрабанде оружия на территорию ПА, в том числе оплату захваченного израильскими спецподразделениями судна Карин А.

Количество убитых

В ходе операции «Оборонительный щит» и повторной оккупации районов ПНА, переданных ей в соответствии с Соглашениями в Осло, в период с 1 марта по 7 мая 2002 года и сразу же после этого было убито 497 и ранено 1447 палестинцев. В большинстве сообщений содержится оценка, согласно которой в Наблусе было убито от 70 до 80 палестинцев, в том числе приблизительно 50 гражданских лиц. Израильская сторона потеряла в Наблусе четырёх солдат. В лагере в Дженине к моменту ухода войсковых частей и отмены комендантского часа 18 апреля было убито по меньшей мере 52 палестинца, из которых до половины могли быть гражданскими лицами, и 23 израильских солдата. Прозвучавшие в середине апреля заявления официальных лиц ПНА о том, что в лагере в Дженине было убито не менее 500 человек, впоследствии подтверждены не были.

Критика

Согласно отчёту организации «Международная амнистия», в ходе операции произошли военные преступления со стороны АОИ в лагере беженцев Дженин и в городе Наблус. Эти преступления, согласно «Международной амнистии», включали незаконные убийства, отсутствие обеспечения медицинской и гуманитарной помощи, уничтожение домов и собственности (иногда с находящимися в них гражданскими лицами), отключение электро- и водоснабжения гражданскому населению, пытки и другое жестокое и негуманное обращение, произвольное помещение под арест, использование палестинских гражданских лиц в качестве «живых щитов». Согласно «Международной амнистии», «АОИ действовала так, как будто главной целью было наказать всех палестинцев».

В ответ на отчёт Amnesty, пресс-секретарь АОИ заявил, что «проводя антитеррористическую операцию, целью которой являлось ликвидация инфраструктуры террора, Израиль реализовывал своё неотъемлемое право на оборону и защиту своих граждан от посягательств террористов», и что в «ходе всех акций, проводимых в густонаселенных районах, израильская армия действовала с максимально возможной степенью осторожности, стараясь не допустить жертвы среди мирного населения».

В связи с отчётом «Международной амнистии», леворадикальное движение «Шалом Ахшав» призвало премьер-министра А. Шарона отказаться от назначения Ш. Мофаза, занимавшего должность начальника генерального штаба АОИ в период операции, на пост министра обороны. А. Шарон не принял во внимание этот призыв, и Ш. Мофаз стал министром обороны.

Критика данного отчёта, в частности, включала то, что:

• в нём не были учтены ранее опубликованные Израилем свидетельства о причастности к террору против Израиля (продолжавшегося и на момент публикации отчёта) руководства Палестинской администрации (ПНА) и её председателя Я. Арафата;
• он основывался только на свидетельствах жителей Палестинской администрации и не включал свидетельства участвовавших в операции резервистов АОИ;
• в нём не были упомянуты заявления С. Ариката о «бойне в Дженине», позднее опровергнутые как ООН, так и самой ПНА; нет там и данных о погибших в Дженине израильских резервистах;
• в отчёте не учитывалась причастность к террористической деятельности и непосредственное участие в боевых действиях жителей Дженина.

Ссылки

• МИД Израиля: [www.mfa.gov.il/MFA/MFAArchive/2000_2009/2002/3/Operation%20Defensive%20Shield Operation Defensive Shield: Special Update March 29, 2002 — April 21, 2002]
• [www.waronline.org/analysis/wall.htm Первоначальный aнализ операции «Защитная Стена»] waronline
• [www.usfamily.net/web/joseph/operatsiya_zaschitnaya_stena.htm Операция «Защитная стена»]
• [www.spectr.org/2002/047/levin.htm Не «Защитная стена», а «Карающий меч»]
• [www.judaicaru.org/Info/polit_25_04.html Восстановленный потенциал устрашения] Дов Конторер
• [books.google.com/books?id=KHy9CKk_3acC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false The counter-terrorism puzzle: a guide for decision makers, Boaz Ganor] 2005, ISBN 0-7658-0298-8
• [www.homelandsecurity.org/journal/articles/tucker-israel.html Strategies for Countering Terrorism: Lessons from the Israeli Experience, Jonathan B. Tucker, March 2003]
• [www.inosmi.ru/untitled/20020505/140661.html США критикуют 'евроидиотов'] («El Pais», Испания), 05/05/2002 inosmi.ru
• רון בן ישי עשור למבצע חומת מגן (Рон Бен-Ишай, «[www.ynet.co.il/articles/0,7340,L-4208073,00.html Десятилетие операции „Защитная стена“]»), Ynet (30.3.12) — интервью с командирами в Армия обороны Израиля, принявшими участие в операции: Ноамом Тибоном, Яиром Голаном, Рамом Ротбергом и Узи Московичем  (иврит)

Отрывок, характеризующий Операция «Защитная стена»

Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.