Звёздный билет

Звёздный билет
Жанр:	роман
Автор:	Василий Аксёнов
Язык оригинала:	русский
Дата написания:	1961
Дата первой публикации:	1961

«Звёздный билет» — роман Василия Аксёнова, написанный в 1961 году. Впервые опубликован в журнале «Юность» (1961, № 6, 7). Выход произведения вызвал бурную полемику в средствах массовой информации и стал поводом для снятия Валентина Катаева с должности главного редактора «Юности». В 1962 году режиссёр Александр Зархи поставил по сюжету романа художественный фильм «Мой младший брат».

История публикации

Первым читателем рассказов, написанных молодым фтизиатром Василием Аксёновым в конце 1950-х годов, стал прозаик Владимир Померанцев, который показал их Валентину Катаеву. Тот сразу спрогнозировал возможности начинающего автора: «Он станет настоящим писателем». В течение двух лет журнал «Юность» опубликовал не только аксёновские рассказы, но и его повесть «Коллеги». После её выхода Василий Павлович предложил редакции познакомиться со своим первым романом, озаглавленным «Орёл или решка». Произведение было одобрено редколлегией и подготовлено к печати. В этот момент выяснилось, что на студии «Мосфильм» уже идут съёмки картины по мотивам романа, и её рабочее название несколько иное — «Звёздный билет». Секретариат «Юности» спешно поменял заголовок, оставив упоминание про «орла» и «решку» в названии первой части: именно в ней юные герои подбрасывают монету, решая, остаться ли им в Москве или отправиться в Прибалтику.

Роман был напечатан в 6-м и 7-м номерах «Юности» за 1961 год и вызвал огромный интерес читателей: в библиотеках за журналами с публикацией выстраивались очереди. Как вспоминал сам Аксёнов, находившийся в момент выхода «Звёздного билета» на киносъёмках в Таллине, в середине лета местный пляж был покрыт «жёлто-оранжевыми корками журнала „Юность“ — вышел июльский номер с романом». Читатели находили членов съёмочной группы в кафе и сообщали артистам, что те «очень похожи на героев вот этой новой повести в „Юности“». Кинорежиссёр Вадим Абдрашитов писал, что его молодые современники знали содержание «Звёздного билета» почти наизусть и «просто находились в пространстве и атмосфере его прозы, среди его героев». По свидетельству литературоведа Аллы Латыниной, учившейся в ту пору на филологическом факультете МГУ, успех аксёновского романа «был фантастический»:

А зачитывались мы приключениями 17-летних оболтусов и вопреки логике отождествляли себя не с теми, кто полдня проводит в аудиториях, а другую половину в библиотеке, корпит над курсовой и зубрит латынь, а с теми, кто решил бросить вызов своим «коням» и после выпускных экзаменов сбежал в Эстонию… валяться на пляже и вечерами сидеть в кафе, словно герои Хемингуэя.

Сюжет

Действие романа начинается в Москве. В центре повествования — история братьев Денисовых, которые совершенно не похожи друг на друга. Жизнь двадцативосьмилетнего Виктора устроена правильно: он — «космический врач», работающий в одном из больших научных учреждений. Ночами он пишет кандидатскую диссертацию, и видимый в оконном проёме прямоугольник звёздного неба напоминает ему железнодорожный билет с пробитыми компостером дырками. Его брат, семнадцатилетний Димка, совсем иной: юноша не признаёт авторитетов, раздражается из-за родительских наказов, протестует против устоявшихся правил и одевается как стиляга.

Стремясь избавиться от опеки старших, Дмитрий вместе с друзьями — Аликом Крамером, Юрием Поповым и Галей Бодровой — уезжает в Таллин. Герои быстро обнаруживают, что обретённая ими самостоятельность несёт не только свободу, но и большие финансовые проблемы. Поиски денег заставляют их заниматься рыбной ловлей, писать стихи и рассказы для газет, играть в покер, работать грузчиками в мебельном магазине. Почти все их проекты оказываются провальными; в конце концов молодые люди попадают в рыболовецкий колхоз и поселяются в местном общежитии. Каждый из них постепенно обретает новый жизненный опыт, в том числе в личной жизни. Так, Дмитрий не может забыть вероломную Галину, покинувшую его ради актёра Григория Долгова, и собирается жениться на местной девушке Ульви. Бодрова, в свою очередь, мечется между желанием сделать театральную карьеру и остаться с Димкой.

Тем временем Виктор оказывается в ситуации сложного нравственного выбора: один из опытов, которые он планирует поставить, может продемонстрировать ошибочность ряда ключевых положений его же диссертации. Научный руководитель предлагает Денисову отложить обнародование итогов эксперимента до защиты, однако Виктор считает, что точность научных данных важнее учёной степени. Проблема усугубляется тем, что результатом его исследований становится «опровержение» деятельности целого научного подразделения.

Братья встречаются во время отпуска Виктора — приехав в рыболовецкий колхоз, он обнаруживает Дмитрия повзрослевшим, оперившимся, гордящимся своей финансовой независимостью. Общение длится недолго: после получения срочной телеграммы Виктор спешно возвращается на работу. А спустя некоторое время из Москвы приходит известие о том, что он погиб в авиакатастрофе. После похорон Дима приходит к их старому, предназначенному под снос дому. Он ложится на любимый подоконник Виктора, смотрит в окно «глазами брата» и видит в ночном небе «звёздный билет».

Полемика

Несметное число статей было посвящено злосчастному «Звёздному билету» В. Аксёнова, и почти все критики яростно протестовали против жаргонизмов, даже не пытаясь разобраться, имели ли они в романе художественную функцию, а заградительно выставляя вперёд жёсткие критические ладони. Кажется, только один голос прозвучал тогда спокойно и трезво — голос восьмидесятилетнего Чуковского. — Станислав Рассадин

«Звёздный билет» вызвал большой общественный резонанс. По воспоминаниям литературоведа Станислава Рассадина, работавшего в начале 1960-х годов заведующим отделом критики «Юности», откликом на роман Аксёнова стали сотни статей и множество читательских писем, опубликованных в различных советских изданиях; градус «критической ярости» порой зашкаливал. В вину автору вменялось злоупотребление юношеским жаргоном, а побег юных героев в Таллин расценивался рецензентами почти как диссидентский демарш. Не было единомыслия по поводу романа и внутри «Юности»: так, прочитав подготовленную к печати статью Рассадина в защиту Аксёнова, один из членов редакционной коллегии журнала в знак протеста подал в отставку. Главный редактор издания Валентин Катаев в том же 1961 году был освобождён от занимаемой должности.

Включение в роман специфической лексики и фразеологии, принятой в молодёжной среде того времени («Конь [отец] мой сейчас дома», «Были бы деньги, накирялся бы я сейчас»), стало поводом для оживлённой полемики о жаргоне. Начало дискуссии положила статья Корнея Чуковского «Нечто о лабуде», опубликованная 12 августа 1961 года в «Литературной газете». Протестуя против проникновения в русский язык «варварской лексики», Корней Иванович одновременно отмечал, что герои «Звёздного билета», изъясняющиеся между собой с помощью «самого свирепого жаргона», являются, тем не менее, «жизнестойкими и, пожалуй, одухотворёнными юношами».

Ответом Чуковскому стала подборка статей в газете «Литература и жизнь», выходившей под эгидой Союза писателей РСФСР. Автор одной из них, озаглавленной «Не по-горьковски», писал, что персонажей аксёновского романа отличают «развязность, разухабистость и самонадеянность»; отдельная претензия была связана с тем, что «комсомол для них даже не существует». Литературовед Виктор Панков в публикации «Право на звёздный билет» отмечал слабость «идейной основы романа». Кроме того, читатели «Литературы и жизни» обвиняли коллектив «Юности» в том, что журнал «мало поработал с Аксёновым».

Художественные особенности

Герои и время

Современный анализ «Звёздного билета» делается представителями разных поколений с поправкой на время. Так, Ирина Лукьянова считает, что упрёки тех, кто некогда обвинял Аксёнова в посягательстве на устои советской власти, несостоятельны, но при этом признаёт, что его роман — «произведение несоветское». По мнению Аллы Латыниной, в нём, напротив, присутствует «вполне советская мораль»: «Непослушные-то детки, хлебнув свободы, уясняют на практике принцип „кто не работает, тот не ест“, приобщаются к труду и пополняют ряды рабочего класса, даром что выделяются одеждой и говорят на своем языке». В то же время американский дипломат Джек Мэтлок видит в «Звёздном билете» определённую перекличку с написанным десятью годами ранее романом Сэлинджера «Над пропастью во ржи»: в обеих историях «недовольный подросток бежит от однообразной действительности к чарующей его воображение иной жизни».

Исследователь творчества Аксёнова Дмитрий Петров обращает внимание на внутреннюю раскованность аксёновских персонажей. Они менее всего напоминают «плакатные профили» героев пятилеток, им — детям «оттепели» — важен собственный опыт и возможность личного выбора; «по тогдашним меркам» Дмитрий Денисов и его друзья — весьма свободные юноши. Столь же интересны люди, которые попадаются «беглецам» во время их странствий, — среди них выделяются рыбаки, направляющие в столицу Эстонии на выставку графики: «А после идут обедать. И — выпив за обедом „несколько бутылочек“ — следуют в концерт, где внимают скрипкам, виолончели и пению… Чудны́е рыбаки!». По замечанию писательницы Зои Богуславской, влияние персонажей романа на мировоззрение представителей её поколения оказалось столь мощным, что порой сложно было понять, «то ли Аксёнов внёс в литературу городской молодежный сленг начала шестидесятых, то ли молодёжь заговорила языком его героев».

Композиция

Роман состоит из четырёх частей, в названия которых включены некие подобия эпиграфов. Так, в первой части — «Орёл или решка» — присутствует мотив выбора, стремление определить своё будущее с помощью жребия. Вторая часть — «Аргонавты» — имеет явную отсылку к персонажам древнегреческой мифологии, отправившимся в поход за золотым руном. Заглавие третьей части — «Система дубль-ве» — несёт в себе, с одной стороны, напоминание о популярной некогда тактической схеме в футболе, с другой — указывает на прозвище Виталия Витальевича — одного из руководителей НИИ, в котором работает Виктор. Во время выступления с трибуны Денисов критикует деятельность закостеневшего в старых догмах В. В.: «Когда-то система „дубль-ве“ считалась прогрессивной в футболе, но сейчас она устарела». Наконец, четвёртая часть — «Колхозники» — означает, что повзрослевшие герои после череды метаний «вступили во взрослую жизнь».

Повествование ведётся попеременно то от лица Виктора, то от имени Димки. Подобная смена рассказчиков, по мнению исследователей, даёт представление о психологическом состоянии героев на разных жизненных этапах, помогает понять, какие метаморфозы происходят с ними по мере развития сюжета.

Мотив дороги

В художественном пространстве романа исследователи выделяют образ дороги. Заявка на «дорожную тему» с её обязательным проездным документом дана уже в названии произведения — «Звёздный билет». Мотив пути намечается в первых же строчках, когда Виктор рассказывает о себе как о человеке, соблюдающем правила движения через сложные перекрёстки, и своём младшем брате, постоянно стремящемся перебежать улицу на красный сигнал светофора. Далее тема расширяется: юные герои отправляются в путь искать своё место в жизни, смутно представляя себе маршрут и возможные препятствия, — подобный мотив странствий был «зна́ком времени шестидесятых годов». Дорога как один из символов романа представляет собой, с одной стороны, элемент инфраструктуры (физическое измерение), с другой — этапы жизненного пути беглецов (метафизический план).

Персонажи собираются путешествовать, то есть они мечтают о путешествии, которое символизирует жажду поиска новой жизни. С физической категорией «движение» связано нравственное самоопределение героев во времени и пространстве. Через категорию «путь, движение» автор вводит тему личностной свободы.

Экранизация

По воспоминаниям режиссёра Александра Зархи, он, познакомившись с романом Аксёнова ещё в рукописи, сумел убедить худсовет «Мосфильма» в необходимости начать съёмки картины о юношах и девушке, которым хочется «жить — и всё. Быть людьми, соблюдающими моральный этикет, но оставаться свободными». На роли Дмитрия Денисова и Алика Крамера Зархи пригласил студентов театральных вузов Александра Збруева и Олега Даля; для обоих участие в картине стало кинематографическим дебютом. Даль, по мнению режиссёра, идеально совпадал со своим персонажем: он вёл себя совершенно естественно на съёмочной площадке и за её пределами, легко и живо реагировал на любые события, не был скован условностями и выглядел очень непосредственным.

Фильм, названный «Мой младший брат», был впервые показан в Москве в августе 1962 году в рамках декады, приуроченной к празднованию Дня кино. Почти одновременно с ним на экраны вышли ещё две ленты, поставленные по произведениям Аксёнова: «Коллеги» и «Когда разводят мосты». Через некоторое время из ЦК КПСС в Союз кинематографистов СССР поступила директива провести критическое обсуждение всех трёх картин; оно состоялось 4 января 1963 года в Центральном доме кино. Как писал кинокритик Армен Медведев, особое недовольство партийных идеологов вызвал «Мой младший брат».

Литература

• Петров Д. П. Аксёнов. — М.: Молодая гвардия, 2012. — ISBN 978-5235-03500-3.
• Лукьянова И. В. Корней Чуковский. — М.: Молодая гвардия, 2006. — С. 884—890. — ISBN 5-235-02914-3.

Отрывок, характеризующий Звёздный билет

– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.