Индуизм в России

Индуизм впервые пришёл в Россию в XVI веке, вместе с индийскими купцами. В XVII веке в Астрахани появилось индийское подворье, на территории которого действовал индуистский храм. Индийцам было дозволено совершать религиозные обряды в соответствии с индуистскими традициями и обычаями, из царской казны им предоставлялись ссуды, они платили небольшой оброк и были освобождены от других податей и каких-либо повинностей (воинская обязанность и т. д.)

В 1788 году была впервые переведена и издана на русском языке «Бхагавадгита» — один из базовых текстов индуистской философии. В последующем интерес к «Бхагавадгите» усиливался — было издано более 5 различных её переводов. Индуистские эпосы «Махабхарата» (частью которого является «Бхагавадгита») и «Рамаяна» входили в программу по истории в русских гимназиях и университетах XVIII—XX веков.

Наиболее крупной индуистской религиозной организацией в современной России является Международное общество сознания Кришны (ИСККОН), предсталяющая традицию гаудия-вайшнавизма. Также имеются последователи других вайшнавских организаций (например Шри Чайтанья Сарасват Матха), и таких неоиндуистских движений и гуру, как Брахма Кумарис, Миссия Рамакришны, Ананда Марга, Сахаджа-йога, Миссия Чинмоя, Махариши Махеш Йоги и Сатья Саи Баба. В России насчитывается много последователей ИСККОН и Брахма Кумарис, тогда как другие индуистские организации не имеют значительного присутствия в стране.

По данным Государственного департамента США на декабрь 2005 года, в России существовало 78 официально зарегистрированных религиозных организаций кришнаитов, две тантрических организации, 20 официально зарегистрированных центров Брахма Кумарис, один центр Миссии Рамакришны (в Москве), один центр Ананда Марги (в Барнауле) и два центра Тантра-сангхи — в Москве и Нижнем Новгороде.

Численность последователей

В 2012 году социологи из Института Европы РАН и независимой социологической службы «Среда» провели исследование о количестве последователей различных религий в России. Социологический опрос проводился среди городского и сельского населения в возрасте от 18 лет и старше в 79 субъектах РФ (всех субъектах РФ кроме Чечни, Ингушетии, Чукотского и Ненецкого округов). В ходе опроса 0,09 % опрошенных назвали себя последователями индуизма, кришнаизма и других «восточных религий и практик». Для сравнения, буддистами себя назвали 0,49 % опрошенных.

История

Индуизм впервые пришёл в Россию в XVI веке, вместе с индийскими купцами. Большая часть приехавших из Индии купцов, вероятно, были индусами. В это время в Индии правила мусульманская династия Великих Моголов, и индусы подвергались гонениям по религиозным мотивам. Тогда как в русском государстве, особенно при Петре I, индусам жилось заметно легче, чем в самой Индии. Пётр указывал властям «Держать к ним ласку и привет добрый и оберегать, чтобы им ни от кого обид не было». Вместе с тем, индийские купцы не занимались проповедью своей веры. Не сохранилось свидетельств того, что кто-либо из русских принял индуизм. Законодательство Российской империи разрешало иностранцам исповедовать свои верования, но запрещало вести миссионерскую деятельность.

Польский историк Ян Потоцкий, служивший в русском Министерстве иностранных дел при Александре I и побывавший в Астрахани в 1797 году писал: «Большая часть индийцев, живущих в Астрахани, родом из Мультана. У них есть брамины, кающиеся, вода из Ганга, одним словом, все что принадлежит к их религии. Я видел, как они вечером молились Вишну. В их божественной службе есть наружное великолепие, сколько позволяют место и обстоятельства… Они часто покупают птиц и выпускают их на волю, кормят собак, бегающих по улицам, и вообще оказывают великую привязанность к животным… Они почитают себя весьма счастливыми, если у них есть платье темнозёленое или алое, два цвета, которые они весьма любят. Когда они умирают, тела их предают огню, и пепел отправляют в Индию». Однако, до разрешения в 1683 году кремирования, индийцы не имели возможности вывозить пепел на родину и хоронили его на восточной окраине Кулаковского бугра.

Они имели свой собственный храм («кумирница»), в котором были установлены мурти, проводились индуистские богослужения, читались священные тексты. Остатки этого храма существуют в Астрахани и в настоящее время. Свидетельством существования в Астрахани индуистского храма являются сделанные в начале XIX века гравюры и рисунки «видописца» Емельяна Корнеева. Среди его работ существуют две гравюры, созданные в 1809 году и изображающие индуистское вайшнавское богослужение в храме в Астрахани. Аналогичный изображению на «индийских» гравюрах Корнеева сюжет содержится в наброске, сделанном в XVIII веке рисовальщиком и гравёром Х. Г. Гейслером, путешествовавшим по России вместе с известным учёным-энциклопедистом и географом Петром Палласом (1741—1811). Согласно С. И. Иваненко, купцы-индусы Астрахани и члены их семей поклонялись Кришне и следовали традициям вайшнавизма.

В «Ключарёвской летописи» сообщается, что первые индийские купцы прибыли на юг России, в Астрахань, в 1615—1616 годах, хотя есть мнение, что данное событие восходит к 1560-м годам. По свидетельству голландского ремесленника и путешественника Яна Янсена Стрейса индийцы прибывали «в Астрахань по Каспийскому морю на кораблях… На их судах весьма трудно переплыть море, они должны все время идти по ветру, а ставить паруса при боковом ветре они не могут, не подвергая себя опасности перевернуться»

Историки спорят, в каком году точно был построен первый индийский гостиный двор и из какого материала. Так, Васькин Н. в своей книге «Заселение Астраханского края» со ссылкой на «Ключарёскую летопись», что взамен деревянных торговых рядов, существовавших ещё в XVI веке «В 1625 году персияне, армяне и индийцы построили… гостиные дворы: армянские, персидские и индийские каменные по обряду азиатскому, неподалеку от Спасского монастыря». Однако Даркевич В. П. в книге «Астрахань — ворота на Восток» приводит несколько иные сведения, также ссылаясь на «Ключарёскую летопись»: «В 1649 году местные власти обустроили индийский гостиный двор с деревянными избами, лавками да складами». В Астраханском государственном объединённом историко-архитектурном музее-заповеднике (АГОИАМЗ) считают, что первый «индийский двор» в Астрахани был создан 1649 году местными властями с деревянными избами для жилья и торговыми лавками.

Тем не менее гостиные дворы находились на территории Белого города. Индийцам было дозволено совершать религиозные обряды в соответствии с индуистскими традициями и обычаями, из царской казны им предоставлялись ссуды, они платили самый маленький оброк в размере 12 рублей с лавки, они были освобождены от других податей и каких-либо повинностей (воинская обязанность и т. д.)

Индийские купцы привозили товар из Персии, Бухары, Индии: шёлк, хлопчатобумажные ткани, меха, медь, кожи, ковры, шерсть, драгоценные камни, фрукты, вина, ладан, золото и серебро (в том числе в виде монет и слитков). Торговля шла не только в Астрахани, но и в прочих городах России. А из Москвы, Ярославля, Казани они везли товар на Восток. В Музее Востока в Москве хранится изготовленная в Индии в 994 году астролябия, которую приобрёл некий астраханский купец.

Индийские купцы действовали очень сплочённо, благодаря чему держали в своих руках более половины торговых точек в Астрахани. Некоторые занимались ростовщичеством. По состоянию на 1746 год из 76 индийцев было только двое ростовщиков. 60 индийцев занимались купечеством, 12 были нищими-аскетами. Астраханский зодчий-итальянец Дигбий описал индийское торговое подворье: торговые лавки, «важня» (помещение для взвешивания товара), амбары, сараи, кладовые, конюшни, коровники, кухни, столовые, бани и «церковь их, называема кумирница».

В 1660 годах в целях упрочнения торговых связей со странами Кавказа, с Персией, Хивой, Бухарой и Индией в Астрахани из камня были возведены 3 обширных гостиных двора — Русский, Индийский и Армянский.

В 1673 году, после восстания Степана Разина, когда восставшие разорили лавки индийских торговцев, было построено новое, каменное подворье, которое простояло до 1842 года. От смерти индийцев спасли коренные жители — татары. Около двух лет индийцы жили в татарских деревнях. Итогом такого сожительства стали появляться смешанные браки индийцев (выходцев из Пакистана) и татарок. Дети, рождённые в таком брачном союзе, получали название агрыжанских татар (т. н. «татары трёх дворов») исповедовавших индуизм.

Некоторые индийцы переходили в российское подданство. В 1760 году староста индийского подворья Лачирам Гулабриев сообщил в губернскую канцелярию, о том что четверо индийцев живут в татарских юртах своими семьями и находятся в российском подданстве.

Агрыжанская слобода, где жили потомки индийцев и астраханок, появилась в конце XVII века. Одни из них имели купечество, тогда как другие «кормились работою». Несколько агрыжанских семей проживало на Бухарском дворе. К середине XIX в. агрыжанские татары слились с гилянскими и бухарскими татарами (потомками армян и персов). Они стали иметь «общую веру, язык, нравы и обычаи» — ислам. Особой социальной группой — «татары трёх дворов» — они оставались почти до 60-х гг. XIX в. Их численность к этому времени составляла 740 человек. Впоследствии они объединились с юртовскими татарами.

По данным 1783 года, «Индийский гостиный двор сделан наподобие каменной ограды, какие около старых монастырей бывают… Кельи их окон на улицу не имеют, а имеют только отверстия в потолке, чрез которыя свет входит. Они выезжают из Индии чрез Персию в молодых своих летах с весьма малым достатком, который приумножают в Астрахане торговлею, и живут там безвыездно лет по 10, по 20 и по 30, делаются великими богачами».

В XVIII веке нередкими были случаи судебных разбирательств с участием индийских купцов.

В 1788 году была впервые переведена и издана на русском языке «Бхагавад-гита». Сделал это известный русский просветитель Н. И. Новиков (1744—1818). В последующем интерес к «Бхагавад-гите» усиливался — было издано более 5 различных её переводов. Индуистские эпосы «Махабхарата» (частью которого является «Бхагавад-гита») и «Рамаяна» входили в программу по истории в русских гимназиях и университетах XVIII—XX веков.

В 1809 году было построено здание индийского подворья было перестроено в стиле классицизма.

В 1840-е годы индийцы постепенно прекращали свою торговую деятельность в Астрахани и продали торговый дом купцу Усейнову.

См. также

• Строительство храма Кришны в Москве
• Международное общество сознания Кришны в России
• Судебный процесс над «Бхагавад-гитой как она есть»

Литература

• Екатерина Пешакова, Олеся Гашкова (2006), [www.indostan.ru/indiya/79_1968_0.html Индийское подворье], vol. 3/26 (Восточная коллекция ed.), М., <www.indostan.ru/indiya/79_1968_0.html> 
• Иваненко, С. И. (2007), [books.google.ru/books?id=G-8uAQAAIAAJ "Проблемы обеспечения свободы совести в современной России для религиозных меньшинств и духовных движений, имеющих индуистские корни"], in Е. Н. Мельникова, М. И. Одинцов, Свобода совести в России: исторический и современный аспекты, vol. 5, М.: Российское объединение исследователей религии, сс. 489-500, <books.google.ru/books?id=G-8uAQAAIAAJ> 
• Иваненко, С. И. (2008), «Вайшнавская традиция в России: история и современное состояние. Учение и практика. Социальное служение, благотворительность, культурно-просветительская деятельность», М.: Философская книга, ISBN 5902629411 

Ссылки

• [krishna.ru .ru] — официальный сайт Международного общества сознания Кришны в России
• [brahmakumaris.ru umaris.ru] — официальный сайт Брахма Кумарис в России, странах СНГ и Балтии
• [anandamarga.ru arga.ru] — официальный сайт Ананда Марги в России
• [www.advayta.org/ Монастырь-академия йоги «Собрание тайн» в России]

Отрывок, характеризующий Индуизм в России

– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»