Кальяри
|
 |
Эту статью следует викифицировать. Пожалуйста, оформите её согласно правилам оформления статей.
|
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 12 ноября 2013 года. |
Ка́льяри[1] (итал. Cagliari, сард. Casteddu, лат. Caralis) — город в итальянском регионе Сардиния, административный центр провинции.
Покровителем города считается святой Сатурнино. Праздник города 30 октября.
Содержание
История
Ранняя история
Поселение на месте современного города Кальяри существовало с глубокой древности. Место на юге острова Сардиния, расположенное между морской бухтой и плодородной равниной, оказалось удобным для заселения. В 8 веке до н. э. финикийцы основали на этом месте колонию, которая получила название Каралис. Название поселения произошло от финикийского выражения «Кар Ваалис», что означает «Город Ваала». В конце 6 века до н. э. поселение перешло во владение Карфагенской республики. В 238 году до н. э. римляне захватили Сардинию. В годы Второй Пунической войны (218—201 годы до н. э.) в Каралисе располагалась резиденция римского военачальника Тита Манлия, который руководил оттуда операциями против карфагенского полководца Гампсикоры.
В годы Гражданской войны в Риме (49—45 годы до н. э.) жители Каралиса первоначально выступили на стороне Помпея Великого против Цезаря, однако позже перешли на сторону последнего. Когда в 40 году до н. э., в ходе войны Антония и Октавиана против помпеянцев, флотоводец Секста Помпея Менас высадился на Сардинии, город оказал ему сопротивление. Тем не менее, после недолгой осады Каралис был занят Менасом.
После Гражданских войн Каралис стал главным городом Сардинии, он получил статус муниципии, а его жители — права свободных римских граждан. Римляне изменили планировку города на прямоугольную, построили в Каралисе водопровод, площади и мощёные дороги.
В середине V века Сардиния была завоёвана вандалами. В 532 году византийский император Юстиниан присоединил остров к Восточной Римской империи. Город стал именоваться Каларис, вероятно, поскольку так удобнее произносить это название по-гречески. Каларис стал резиденцией имперского наместника Сардинии.
Юдикат Кальяри
В середине IX века Византия потеряла власть над Сардинией. На острове появилось четыре независимых общины, с севера на юг — Галлура, Логудоро, Арборея и Каларис, или Кальяри. Во главе общин стояли судьи. Впервые сведения об этих общинах появляются в грамоте папы Льва IV от 851 года. Сам город Кальяри переживает упадок. Часть жителей покинули город, основав поселение Санта-Игия к западу от Кальяри, разрушенное в 1257 году пизанцами. В 11 веке Сардиния регулярно подвергалась набегам арабов, которые хозяйничали на северном берегу Африки.
XI—XIII века
В эпоху Средневековья Кальяри располагался на оживлённом морском торговом пути между итальянскими городами-государствами и арабской Африкой. Поэтому в 13 веке началась борьба за обладание этим городом между Генуэзской и Пизанской торговыми республиками. В 1258 году верх одержала Пиза, установив свою власть над городом. Пизанские инженеры изменили облик города, выстроив мощные крепостные стены вокруг центральных кварталов Марина, Стампаче и Вилланова. Ещё раньше пизанцы построили в центре Кальяри крепость. С тех пор на языке сардов город Кальяри получил название Кастеддо, то есть замок. Безусловно, важный морской порт на пути между Италией и Африкой необходимо было защищать. Для усиления крепости в 1305 году была построена башня Сан-Панкрацио, а в 1307 году — Слоновья башня («дель Элефанте»). Причиной столь бурного строительства укреплений в Кальяри стали притязания арагонцев. Ещё в 1297 году папа Бонифаций VIII отписал Сардинию и Корсику в дар королю Хайме II Арагонскому (1291—1327). Безусловно, сам папа не владел этими территориями, тем не менее, считал себя вправе делать подобного рода политические подарки. В 1323 году арагонцы собрали флот и высадились в Сардинии. Мирный договор, подписанный в 1324 году, подвёл черту под эпохой пизанского владычества, Сардиния переходила под власть королевства Арагон. Кальяри становился столицей вице-королевства Сардиния в составе Арагона.
XIV—XVII века
Новые хозяева отменили законы пизанцев и начали вводить новые порядки. Вскоре все государственные должности в Сардинии оказались заняты выходцами из Арагона, Каталонии и Мальорки. В 1328 году вышел закон, согласно которому сардинцы изгонялись из крепости Кальяри, отныне местные жители не имели права там жить. Король Педро IV Церемонный (1336—1387) создал в Кальяри парламент по образцу барселонского. В него могли входить представители трёх сословий: рыцарства, духовенства и «дворянства мантии» (королевских чиновников). В действительности этот парламент не имел реальной власти, в большей степени Сардинией управлял сам король Арагона. В конце 15 века королевства Кастилия и Арагон объединились в одно государство — Испанию, которой досталась в приданое и Сардиния. После открытия Америки в 1492 году основные торговые морские пути устремились в Новый Свет, и значение Кальяри как торгового порта начало ослабевать.
XVIII век
В 1701 году в Европе разразилась война за Испанское наследство. В этой войне воевали Франция и Бавария против Священной Римской империи германской нации, Великобритании, Нидерландов и Савойского герцогства. Фактически спор шёл за то, какой королевский род будет править в Испании, французская династия Бурбонов или австрийская династия Габсбургов, правившая в Священной Римской империи. В ходе этой войны на карту были поставлены владения испанской короны. В Кальяри сформировались две группировки: одна поддерживала Габсбургов, другая — Бурбонов. В августе 1708 года англо-голландский флот подверг город бомбардировке, а после этого британцы заняли Кальяри без сопротивления. По условиям Утрехтского мира 1713 года, Сардиния переходила в руки австрийцев. Их владычество продолжалось до 1717 года, когда государственный министр Испании кардинал Альберони отправил к берегам Сардинии флот. Новое завоевание Сардинии испанцами продолжилось до 2 августа 1718 года, когда был заключён Лондонский мирный договор. По его условиям, Сардиния передавалась союзнику Габсбургов, савойскому герцогу Виктору-Амадею II. Объединившись в единое целое, Савойя, Пьемонт и Сардиния образовали королевство. Официально оно называлось Сардинским, однако часто его называли Пьемонтом, так как среди владений Савойского дома этот регион был наиболее развит. На бумаге столицей королевства был город Кальяри, однако на деле королевский двор и парламент располагались в Турине, столице Пьемонта.
В 1789 году во Франции произошла революция. Среди жителей Кальяри насчитывалось много единомышленников французских революционеров, однако большинство жителей Кальяри и всей Сардинии скептически относились к революционным переменам, к тому же традиционно почитаемая на Сардинии церковь активно распространяла антифранцузские настроения. Когда французский десант под командованием адмирала Трюге высадился 28 февраля 1793 года в Куарту (поселение близ Кальяри), французов уже ждали сардинские ополченцы под командованием Джироламо Питзоло. На поле Сан-Бартоломео состоялась битва, в ходе которой сардинцы взяли верх над французами и принудили их покинуть остров. Эта победа всколыхнула патриотические чувства местных жителей. В 1794 году представители сословий Сардинии встретились с королём Пьемонта Виктором-Амадеем III (1773—1796), потребовав от него включить представителей от Сардинии в Туринский парламент. Сторонам не удалось достичь соглашения. 28 апреля 1794 года в Кальяри началось антипьемонтское восстание. В этот день местные жители арестовали всех находившихся в городе пьемонтцев, препроводили их на корабль и заставили покинуть остров. С тех пор каждые последние выходные апреля жители острова празднуют «День Сардинии» в память об этом восстании. Вскоре правительство Пьемонта восстановило контроль над Сардинией, послав на подавление восстания нового вице-короля, маркиза Филиппо Вивальду.
8 декабря 1798 года новый король Пьемонта Карл Эммануил IV (1796—1802) бежал из своей страны в Ливорно от революционной французской армии, захватившей север Италии. Собрание сословий Сардинии послало на встречу с королём троих представителей, которые предложили ему переехать в Кальяри, где он мог бы не опасаться нападения французской армии. Король согласился на предложение сословий, и 3 марта 1799 августейшая семья прибыла в столицу Сардинии.
Новое и Новейшее время
В 1802 году Карл-Эммануил IV отрёкся от трона в пользу своего среднего брата, Виктора Эммануила I (1802—1821), а власть на острове Сардиния передал младшему брату Карлу Феликсу. При нём жители Сардинии страдали от недостатка продовольствия. В 1812 году в Кальяри начался голод. В 1814 году, после поражения Наполеона, Виктор Эммануил I смог возвратиться в Турин. Власть в Сардинии он передал своей жене Марии-Терезии. Однако через год Виктор-Эммануил I передал бразды правления в Кальяри своему брату Карлу-Феликсу. Его статуя стоит в наши дни в Кальяри, на площади Йенне. После отречения Виктора Эммануила I Карл-Феликс стал королём Пьемонта (1821—1831).
В 1847 году Генеральный совет Кальяри обратился к королю Карлу Альберту Савойскому (1831—1849) с просьбой включить сардов в состав Италии и даровать гражданам Сардинии права континентальных жителей страны. Тогда король подписал в Генуе Объединительный акт, согласно которому для Сардинии отменялись таможенные барьеры, на территорию острова распространялись гражданский и уголовный кодекс Пьемонта, а титул вице-короля Сардинии объявлялся упразднённым. В ходе объединения Италии (1859—1870) Сардиния стала частью единого королевства.
30 декабря 1860 года король Виктор Эммануил II (1849—1878) подписал указ, согласно которому Кальяри вычёркивался из списка крепостей Италии. Перед городскими властями встал вопрос: что делать с городскими стенами? В результате было принято соломоново решение: стены, опоясывавшие кварталы Марина, Стампаче и Вилланова, были снесены, а крепость Кальяри была сохранена.
Конец XIX — начало XX века ознаменованы деятельностью амбициозного мэра Кальяри Оттоне Бакареда. Он поощрял строительство, и в эти годы город приобрёл современный облик. В годы фашистского режима в Италии (1922—1943) в Кальяри были разогнаны штаб-квартиры конкурирующих партий, а оппозиционерам, как например, Эмилио Луссу, пришлось отправиться в эмиграцию. В то же время, в эти годы многое делалось для строительства и благоустройства города. Фашистский мэр Кальяри, юрист Энрико Эндрих привлёк горожан к участию во всеитальянском движении «piccone risanatore»; это замысловатое выражение можно перевести как «исцеляющая кирка». Это движение ставило целью перестраивать и благоустраивать старинные города.
В годы Второй мировой войны (1939—1945) Кальяри неоднократно подвергался бомбардировке авиации союзников. В феврале 1943 года, после очередного налёта, многие жители переехали из города в горные селения. После того, как в сентябре 1943 года фашистская Италия капитулировала, Сардинию заняли части нацистского вермахта. Однако, вскоре они ушли, избрав в качестве стратегии накапливание сил на территории континентальной Италии. После этого Сардинию заняли американские войска. Аэродромы на острове имеют важное стратегическое значение, поскольку отсюда можно оперативно перебросить военно-воздушные силы на континент, в Сицилию или в Северную Африку. Именно поэтому и в наши дни в Сардинии размещаются военные базы НАТО.
В 1949 году Кальяри был провозглашён столицей Автономного округа Сардиния Итальянской республики.
Транспорт
С 1 марта 2008 года в Кальяри действует трамвай, см. трамвай Кальяри.
Напишите отзыв о статье "Кальяри"
Примечания
- ↑ [www.dizionario.rai.it/poplemma.aspx?lid=65544&r=6179 Cagliari] — Dizionario d’ortografia e di pronunzia.
Путеводитель «Кальяри» в Викигиде
| ||||||
Отрывок, характеризующий Кальяри
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.
Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
