Алданов, Марк Александрович

Марк Алданов
М. Алданов в Париже, 1925 г.
Имя при рождении:	Марк Александрович Ландау
Дата рождения:	26 октября (7 ноября) 1886(1886-11-07)
Место рождения:	Киев, Российская империя
Дата смерти:	25 февраля 1957(1957-02-25) (70 лет)
Место смерти:	Ницца, Франция
Род деятельности:	прозаик, публицист, автор очерков на исторические темы, философ и химик
Годы творчества:	1915-1957
Жанр:	исторический роман, философия, очерк, эссе
Язык произведений:	Русский

Марк Алда́нов (урождённый Марк Алекса́ндрович Ланда́у; Алданов — анаграмма, ставшая затем из псевдонима настоящей фамилией; 26 октября (7 ноября) 1886, Киев, Российская империя — 25 февраля 1957, Ницца, Франция) — русский прозаик, публицист, автор очерков на исторические темы, философ и химик.

Доэмигрантский период

Родился в интеллигентной и состоятельной еврейской семье. Отец —сахарозаводчик Александр Маркович Ландау, мать — Шифра Ионовна (Софья Ивановна) Зайцева (ум. 1928, дочь известного киевского сахарозаводчика Ионы Мордковича (Марковича) Зайцева, 1828—1907). Окончил университет в Киеве (два факультета — физико-математический и юридический), затем много учился и работал в Западной Европе; увлёкся европейской историей, познакомился с некоторыми свидетелями эпохи (в частности, императрицей Евгенией) и политиками. Посетил также Северную Африку и Ближний Восток.

Начало Первой мировой войны встретил в Париже, затем вернулся в Россию. В России работал в основном по специальности химика, автор многих публикаций в области химии. В 1915 году издан первый том критико-литературного сочинения «Толстой и Роллан». По замыслу автора, работа должна была быть посвящена сопоставлению двух писателей, но в первом томе речь шла в основном о Толстом, а рукопись второго, посвящённого Роллану, во время революции и гражданской войны пропала; поэтому Алданов впоследствии переработал в эмиграции первый том и переиздал его под названием «Загадка Толстого». Начало деятельности с работы о Льве Толстом не случайно — несмотря на существенные философские разногласия, Алданов на всю жизнь остался поклонником творчества и личности Толстого, под влиянием которого во многом создавались его исторические романы. Российское издание осталось мало замеченным критиками.

В 1917 и 1918 Алданов выпустил «Армагеддон» — две книги диалогов между «Химиком» и «Писателем» на общественно-политические и философские темы. Здесь уже вполне обозначились основные черты его творчества: основанная на огромном историческом опыте скептическая ирония по отношению к государственной деятельности, войнам, нравственному прогрессу человечества, признание огромной значимости роли простого случая в истории; вместе с тем вера в высшие ценности — «Красоту-добро».

Первый эмигрантский период (1918—1940)

После вступления в Партию народных социалистов в 1919 году был командирован этой партией за границу, с тех пор в Россию больше не возвращался. Жил сначала в Париже, затем в Берлине (с 1922 по 1924 годы), потом снова в Париже.

В эмиграции он с большим успехом дебютировал как исторический романист, выпустив тетралогию «Мыслитель» из истории Французской революции и наполеоновских войн — «Девятое термидора» (1923), «Чёртов мост» (1925), «Заговор» (1927), «Святая Елена, маленький остров» (1921), а затем и трилогию из недавнего времени, периода Первой мировой войны и русской революции и эмиграции — «Ключ» (1929), «Бегство» (1932) и «Пещера» (1934—1936). В романах Алданова, помимо сложно построенного сюжета и ярких характеристик исторических лиц, присутствуют обычно историко-философские рассуждения, вложенные в уста вымышленных персонажей-резонёров. Помимо умудрённых опытом резонёров, везде фигурируют наивные персонажи, столкнувшиеся с великими историческими событиями и воспринимающие их с «простой» точки зрения (этим «толстовским» приёмом Алданов пользуется неоднократно). Большую известность Алданов получил благодаря историческим очеркам, печатавшимися в газете «Последние новости» и посвященным как деятелям и событиям Французской революции и близких эпох, так и современникам-политикам. В его очерках, написанных хорошим языком, с большим количеством подробностей, извлечённых автором из работ во французских архивах или собственных воспоминаний, читатели видели аллюзию на современные события; однако Алданов утверждал, что «не несёт ответственности за повторения и длинноты истории». Им также опубликованы небольшие повести о Микеланджело, Ломоносове, Бетховене, Байроне, пьеса «Линия Брунгильды», шедшая в эмигрантских театрах. Постоянный автор журнала «Современные записки».

Об Алданове-писателе положительно отзывались Владислав Ходасевич, Георгий Адамович, Владимир Набоков, Иван Бунин; отрицательные его характеристики принадлежат Георгию Иванову и Марине Цветаевой («малость — не героев, а автора… сплетник-резонёр — вот в энциклопедическом словаре будущего — аттестация Алданова»).

Второй эмигрантский период (1940—1957)

После падения Парижа в 1940 Алданов переезжает в США, пишет в газете «Новое русское слово» и «Новом журнале», переходит от очерков к «политическим рассказам» на современные темы, связанные прежде всего со Второй мировой войной. В рассказе «Фельдмаршал» он предсказал Заговор 20 июля. Вернувшись после войны во Францию, Алданов написал два больших романа в своём прежнем стиле: «Истоки» (1950) — о революционном движении конца 1870-х годов и убийстве Александра II и «Самоубийство» — о русской революции, — примыкающих к довоенным повестям; «Повесть о смерти», действие которой происходит в 1848, а также ряд художественных произведений в не свойственной ему прежде остросюжетной манере, однако с неизменной философски-исторической проблематикой («Ночь в терминале», «Павлинье перо», «Бред», «Каид»).

Среди крупных работ позднего периода Алданова — его философский opus magnum «Ульмская ночь. Философия случая» (1953), построенный, как и ранние работы, в виде диалога двух альтер эго автора. Там ставятся, помимо давно занимавшей его проблемы решающего влияния случая на историю, вопросы нравственности, «вечных ценностей», общественного контроля за действием политиков, принципов философии Декарта, некоторые политические вопросы (так, ещё при жизни Сталина он сделал весьма интересные предсказания об исходе холодной войны и о стратегии будущего распада СССР; несмотря на неприятие тоталитаризма и большевизма, к такой перспективе он относился отрицательно).

В эмиграции Алданов продолжал работать и как химик; его книга 1937 года «Actinochimie» вызвала высокую оценку европейских коллег. В 1951 он издал книгу «К вопросу о возможности новых концепций в химии».

В 1952—1956 годах участвовал в работе нью-йоркского «Издательства имени Чехова», для которого подготовил программу деятельности.

Алданов пользовался расположением практически всей русской эмиграции во Франции и США (самых разных взглядов и убеждений), имел репутацию «совершенного джентльмена». Алданов и его жена много занимались благотворительностью. Среди его друзей и корреспондентов — Бунин, Набоков, Керенский, Сабанеев. Алданова номинировали на соискание Нобелевской премии по литературе Иван Алексеевич Бунин — 9 раз в период с 1938 по 1953 годы и Самсон Соловейчик — 4 раза в 1954—1957 гг.

С конца 1920-х годов состоял во Франции и США в нескольких масонских ложах и группах лож, был членом-основателем нескольких из них. Был посвящён в 1919—1921 годах в ложу «Братство» ВВФ. Член-основатель ложи «Северная звезда» ВВФ. Возведён в 3-ю степень 4 марта 1925 года. Заместитель оратора с 1925 по 1927 годы. Юридический делегат в 1931—1932 годах. Отсутствовал на заседаниях в 1936—1937 годах. Член ложи до кончины. Член Державного капитула «Северная Звезда». Возведён в 18-ю степень 15 декабря 1931 года.

Похоронен на русском кладбище Кокад.

С 1987 года произведения Алданова активно издаются в СССР и в России.

В 2007 г. «Новый журнал» учредил [newreviewinc.com/node/14 Литературную премию им. Марка Алданова], присуждаемую за лучшую повесть года, написанную русскоязычным писателем, живущим за пределами Российской Федерации.

Семья

Племянники — поэт и библиограф Гизелла Лахман и переводчик Рауль Сигизмундович Рабинерсон (1892—1944), внучатый племянник — филолог-романист Яков Львович Малкиель.

Библиография

• Собрание сочинений в 6-ти томах. М., Правда, 1991—760 000 экз.
• Сочинения в 6-ти томах. М., Новости, 1994—1996. — 15 000 экз., т. 6 — 10 200 экз.
• Армагеддон. СПб.,1918
• Мыслитель: Тетралогия о Французской революции и наполеоновской эпохе.

• Девятое Термидора (1921)
• Чертов мост (1924)
• Заговор (1926)
• Святая Елена, маленький остров (1921)

• «Ключ» — «Бегство» — «Пещера». Трилогия изображает события кануна и времени революции 1917 года, а также первые пореволюционные годы.

• Ключ (1929)
• Бегство (1930)
• Пещера (1932)

Романы и повести:

• Пуншевая водка: Сказка о всех пяти счастьях (1938)
• Бельведерский торс (1936)
• Истоки (Исторический роман об эпохе Александра Второго и народовольцах) (1950)
• Самоубийство (1956)
• Могила воина: Сказка о мудрости (1938)
• Живи как хочешь (1952)
• Десятая симфония (1931)
• Повесть о смерти (1952)
• Начало конца (1943)
• Бред (1955)
• Линия Брунгильды (Пьеса)

Портреты

Произведения

• [imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=1359 Письма М. А. Алданова к И. А. и В. Н. Буниным] // Новый журнал. — 1965. — № 80, 81. pdf
• [imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=1479 Пуншевая водка. Могила воина. (1940)] pdf
• [imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=1480 Мир после Гитлера. Из записных книжек]
• [imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=1529 Живи как хочешь. Роман. Т. 1. 1952.] pdf
• [imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=1541 Живи как хочешь. Роман. Т. 2. 1952.] pdf
• [LaRevolution.ru/Books/Ald-Fouquier.html Фукье-Тенвиль] Впервые опубликовано в Париже, март-апрель 1938 г.

Монографии

• The Effects of the War on the Chemical Industry in Russia. Серия «Economic and Social History of the World War». Clarendon Press, 1922.
• Actinochimie: les prolégomènes, les postulats. Париж: Hermann, 1936.
• De la possibilité de nouvelles conceptions en chimie. Париж: Hermann, 1950.

Литература

• Г. Адамович. Мои встречи с Алдановым. 1960.
• Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>
• Максим Соколов. Творческий реакционер. 1997.
• Брешко-Брешковский Н. Н. Четыре звена Марка Алданова. 1934.
• Ходасевич В. Ф. Перед концом. По поводу статьи М. А. Алданова «О положении эмигрантской литературы». 1936.
• А. Чернышёв. Гуманист, не веривший в прогресс. Предисловие к 6-томному собранию сочинений М. Алданова. — М.: Правда, 1991. — ISBN 5-253-00376-2

Экранизации

• «Ключ» — Россия/Франция, 1992, режиссёр Павел Чухрай, в ролях: Анатолий Кузнецов, Анатолий Ромашин, Вениамин Смехов, Александр Калягин, Марьяна Полтева, Алексей Серебряков.

Ссылки

• [az.lib.ru/a/aldanow_m_a/ Алданов, Марк Александрович] в библиотеке Максима Мошкова
• [ru_aldanov.livejournal.com/ ru_aldanov]

Отрывок, характеризующий Алданов, Марк Александрович

– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.