Мачек, Владко
| Владко Мачек хорв. Vladko Maček<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| 13 августа 1928 — 15 мая 1964 | ||
| Предшественник: | С. Радич | |
| Преемник: | Ю. Крневич | |
| Рождение: | 20 июня 1879 Купинец, около Загреба | |
| Смерть: | 15 мая 1964 (84 года) Вашингтон, США | |
| Партия: | Хорватская крестьянская партия | |
| Образование: | Загребский университет | |
| Награды: |
| |
Вла́дко Ма́чек (хорв. Vladko Maček; 20 июня 1879, Купинец — 15 мая 1964, Вашингтон) — югославский и хорватский политик первой половины XX века. Лидер Хорватской крестьянской партии после гибели её основателя С. Радича и в годы Второй мировой войны.
Содержание
Молодость
Владко Мачек родился 20 июня 1879 года в семье словенско-чешского происхождения в селе Купинец около Ястребарско, к юго-западу от Загреба. В 1903 году окончил юридический факультет Загребского университета. Работал служащим в нескольких судах Хорватии, после чего с 1908 года, открыл частную юридическую практику.
Вступил в Хорватскую крестьянскую партию С. Радича с момента её основания. Отслужив во время Первой мировой войны в австро-венгерской армии, стал близким сподвижником С. Радича. В 1925 году, после того, как С. Радич посетил Москву и партия вступила в Крестьянский интернационал, был арестован властями Югославии. Находясь в тюрьме, был избран депутатом Национального собрания. Через несколько месяцев после ареста Крестьянская партия вошла в правительство, что дало повод для его освобождения.
Глава Крестьянской партии
После убийства С. Радича сербским националистом, В. Мачек стал лидером Крестьянской партии. Вскоре он стал одним из основных оппонентов короля Александра I и его «диктатуры 6 января». 7 ноября 1932 года Крестьянско-демократическая коалиция приняла «Пунктации», в которых шла речь о многонациональности и о федерализации Югославии[1]. В. Мачек подписал этот документ первым, за что он вновь был арестован 31 января 1933 года и 29 апреля того же года осужден к 3 годам строгого режима[1].
В. Мачек был выпущен после убийства Александра I хорватским националистом в 1934 году. Его цель, которую он декларировал в те годы, состояла в превращении Югославии из унитарного государства, где доминировали сербы, в новую форму государства, федерацию или даже конфедерацию, где была бы восстановлена государственность Хорватии. Идеи Мачека получили поддержку не только среди крестьян, но среди практически всех классов хорватского общества, среди людей самой разной идеологической направленности. В. Мачек также поддерживал тесные связи с другими оппозиционными партиями Югославии, и хотя его коалиция проиграла выборы 1938 года, она всё равно осталась влиятельной силой.
Хорватская бановина
Целенаправленные усилия В. Мачека были вознаграждены в августе 1939 года, когда премьер-министр Югославии Драгиша Цветкович заключил с ним так называемое «соглашение Цветковича — Мачека» о создании автономной Хорватской бановины (территория включала современную Хорватию и часть Боснии и Герцеговины). Баном Хорватии был назначен член Крестьянской партии Иван Шубашич, а сам В. Мачек получил должность 1-го заместителя премьер-министра Югославии.
Вторая мировая война и крах партии
Триумф оказался кратковременным, поскольку Хорватская бановина исчезла после вторжения нацистов в Югославию в апреле 1941 года. Немцы рассматривали его как идеального кандидата на роль главы марионеточного правительства и предложили ему стать новым премьер-министром, но он дважды отказался. В то время В. Мачек был одним из немногих европейских политиков, твёрдо уверенных в будущем поражении Германии. В. Мачек стремился не допустить втягивания Хорватии в войну, поэтому он принял тактику «умеренного коллаборационизма». С одной стороны, он призвал своих сторонников из Крестьянской партии уважать новый режим Анте Павелича, и в то же время делегировал своего представителя, Юрая Крневича, для участия в эмигрантском правительстве Югославии.
Его тактика оказалась разрушительной для его партии и его собственной карьеры. В октябре 1941 года он был арестован и помещён в концлагерь Ясеновац. Через несколько месяцев он был переведён под домашний арест в своём доме в г. Купинец. В то же время начался раскол в его партии — часть стала усташами, в то время как другие присоединились к партизанскому движению Тито. Несмотря на оппозиционное отношение к усташам, В. Мачек не пользовался доверием партизан. В отличие от ряда других деятелей партии, не играл роли в заговоре Лорковича-Вокича[убрать шаблон] (июль-август 1944 года), поэтому не подвергся репрессиям со стороны усташей после его провала.
Последние годы
В 1945 году В. Мачек эмигрировал, сначала во Францию, затем в США. В эмиграции он продолжал пользоваться уважением, ему неоднократно предлагали возглавить эмигрантские организации, но он отказывался.
Умер в Вашингтоне 15 мая 1964 года. Останки были перевезены в Хорватию в 1996 году и захоронены на кладбище Мирогой в Загребе. Посмертно награждён Орденом короля Дмитара Звонимира в 2004 году.[2]
Напишите отзыв о статье "Мачек, Владко"
Примечания
- ↑ 1 2 Харитонова Н.А. Внешняя политика Югославии до убийства короля Александра в 1934 г. // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2011. - № 7-1. - С. 185
- ↑ [www.nn.hr/clanci/sluzbeno/2004/3182.htm 185 27.12.2004 Odluka o odlikovanju posmrtno dr. Vladka Mačeka Veleredom kralja Dmitra Zvonimira s lentom i Danicom]
Ссылки
- [www.svetskirat.net/istorija/hrvatska.htm]
Отрывок, характеризующий Мачек, Владко
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
