Маат

	; Маат; Богиня истины, справедливости, гармонии, этики, божественного установления, равновесия, порядка, мудрости, знаний, правосудия, законов, морали, регулирующих звёзд, годовых циклов.
Мифология:	Древний Египет
Период жизни:	неизвестно
Толкование имени:	Быть выраженной
Пол:	женский
Отец:	Ра
Связанные персонажи:	Осирис, Тот, Исфет, Амат, Анубис, Сешат, Ра

Эта статья — о древнеегипетской богине. О вулкане на Венере см. Гора Маат.

Маат Маат

Маат (Аммаат) — древнеегипетская богиня, персонифицирующая истину, справедливость, вселенскую гармонию, божественное установление и этическую норму. Маат изображалась в виде сидящей женщины со страусиным пером на голове, иногда крылатой; также могла изображаться лишь посредством своего атрибута — пера или плоского песчаного предвечного холма со скошенной одной стороной, на котором она часто восседает, и который может изображаться под стопами и престолами многих других богов. Она была супругой (женой) бога мудрости Тота, так как народ Египта считал, что правда и мудрость — это хорошая пара.

Маат до создания мира

На космическом уровне Маат символизировала собой великий божественный порядок и закон, дарованный вселенной Богом-творцом во время сотворения мира, согласно которому сменяют друг друга времена года, движутся в небесах звезды и планеты, существуют и взаимодействуют боги и люди. Представления о Маат являются осью всех представлений древних египтян о вселенной и этических основ их мировоззрения. Согласно традиции, как и другие боги, крылатая Маат в изначальные времена пребывала среди людей, греховная сущность которых заставила её последовать за своим отцом Ра на небеса.

Роль Маат в египетской мифологии

Принцип Маат включает в себя как правильность и закономерность развития вселенной, так и сплоченность общества, а также, что особенно важно, ответственность царя и простого смертного за свои поступки. Установленный богом на земле, царь поддерживает Маат и посредством ритуалов, победоносных войн и личного благочестия уничтожает Исефет — ложь, хаос, разрушение. Поднося во время ежедневного богослужения в храме к лику божества статуэтку Маат, дочери солнца увенчанной страусовым пером, царь вновь из конкретного властителя становился воплощением самого принципа царственности, аккумулируя опыт многочисленных предков и создавая основу для жизни своих преемников.

Статуэтка Маат воплощала в себе принцип локальной гармонии, царь тем самым восстанавливает космическую гармонию, ибо «сердце богини Маат возлюбило его, и она возносится к богам в вечности», воссоединяя локальный и вселенский миропорядок, небо и землю, провозглашая новое торжество порядка во вселенной над изначальным хаосом. Кроме того, богиня была связана и с действенностью произносимого слова; так, Книга Коровы упоминает, что на языке произносящего этот священный текст должна была быть начертана фигура богини истины Маат.

Изображение Маат

Несмотря на то, что изображения Маат сохранились практически во всех египетских храмах, её культу были посвящены лишь несколько маленьких святилищ, одно из которых располагалось неподалеку от святилища Монту в Карнаке, а другое — на западном берегу Нила в Фивах — в Дейр эль-Мединэ. Чаще всего изображалась с желтой кожей, в красном или в белом платье, иногда и с крыльями. Парик обвязан красной лентой, а из волос торчит священное перо страуса.

Культ Маат

Культ Маат засвидетельствован ещё с эпохи Древнего царства; в Новом царстве богиня почиталась как дочь солнечного божества. Даже Эхнатон, основы религиозной реформы которого позже считались противоположностью Маат, в ранних текстах гробницы везира Рамосе в Фивах, назван «живущим согласно Маат». Священное насекомое Маат — пчела, посвящённый богине и её солнечному отцу материал — воск.

Принципы Маат

42 негативных признания (папирус Ани):

Я не совершал греха.
Я не совершал грабеж с применением насилия.
Я не воровал.
Я не убивал мужчин и женщин.
Я не крал зерно.
Я не похищал приношения.
Я не воровал имущество бога.
Я не произносил лжи.
Я не увлекался пищей.
Я не произносил проклятия.
Я не совершал прелюбодеяния.
Я не переспал с мужчинами.
Я не заставил никого плакать.
Я не ел сердца [то есть я не огорчал бесполезно, или не чувствовал угрызения совести].
Я не нападал на любого человека.
Я не человек обмана.
Я не крал с обрабатываемых земель.
Я не был шпионом.
Я не оклеветал человека.
Я не был сердит без уважительной причины.
Я не развращал жену любого мужчины.
Я не загрязнял себя.
Я не терроризировал.
Я не преступил [Закон].
Я не был разгневан.
Я не закрыл уши от слов правды.
Я не порицал.
Я не человек насилия.
Я не сеял вражду (или возмущал спокойствие).
Я не действовал (или судил) с излишней поспешностью.
Я не влезал в вопросы.
Я не умножал свои слова в разговоре.
Я никого не обидел, я не сделал зла.
Я не работал в колдовстве против короля (или хулы против короля).
Я никогда не останавливал [потоки] воды.
Я никогда не поднимал голос (говорил высокомерно, или в гневе).
Я не проклинал его (или хулил) Бога.
Я не выступал с высокомерием.
Я не украл хлеб богов.
Я не уносил торты Кенфу от духов умерших.
Я не вырвал хлеб у ребёнка, и не относился с презрением к Богу моего города.
Я не убил крупного рогатого скота, принадлежащего Богу.

Библиография

Ассман Я. Египет. Теология и благочестие ранней цивилизации. — М., 1999.
Assmann J. Maaat: Gerechtigkeit und Unsterblichkeit im Alten Ägypten. — Munich, 1990.
Жданов В. В. Эволюция категории «Маат» в древнеегипетской мысли. — М., 2006.

Напишите отзыв о статье "Маат"

Ссылки

[manefon.org/show.php?t=6&txt=6 Баскакова T.B. Ассман (Assmann) Ян (р. 1938)]

Отрывок, характеризующий Маат

«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.

Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.