Моэм, Уильям Сомерсет

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сомерсет Моэм
Somerset Maugham

фотография 1934 года Карла Ван Вехтена
Имя при рождении:

Уильям Сомерсет Моэм

Дата рождения:

25 января 1874(1874-01-25)

Место рождения:

Париж, Франция

Дата смерти:

16 декабря 1965(1965-12-16) (91 год)

Место смерти:

Ницца, Франция

Гражданство:

Великобритания Великобритания

Род деятельности:

прозаик, драматург, эссеист

Дебют:

Лиза из Ламбета (1897)

Награды:

[lib.ru/INPROZ/MOEM/ Произведения на сайте Lib.ru]

Уи́льям Со́мерсет Мо́эм[1] (англ. William Somerset Maugham [ˈsʌməsɪt mɔːm]; 25 января 1874, Париж — 16 декабря 1965, Ницца) — британский писатель, один из самых преуспевающих прозаиков 1930-х годов, автор 78 книг[2], агент британской разведки.





Биография

Сомерсет Моэм родился 25 января 1874 года в Париже, в семье юриста британского посольства во Франции. Родители специально подготовили роды на территории посольства, чтобы ребёнок имел законные основания говорить, что родился на территории Великобритании: ожидалось принятие закона, по которому все дети, родившиеся на французской территории, автоматически становились французскими гражданами и, таким образом, по достижении совершеннолетия подлежали отправке на фронт в случае войны.[3] Его дед, Роберт Моэм, был в своё время известным адвокатом, одним из соорганизаторов Английского правового общества. И дед, и отец Уильяма Моэма предрекали ему судьбу адвоката. И хотя сам Уильям Моэм не стал адвокатом, его старший брат Фредерик, впоследствии виконт Моэм, был доволен юридической карьерой и служил в должности лорда-канцлера (1938—1939).

В детстве Моэм говорил только по-французски, английский освоил лишь после того как в 10 лет осиротел (мать умерла от чахотки в феврале 1882 года, отец (Роберт Ормонд Моэм) умер от рака желудка в июне 1884 года) и был отослан к родственникам в английский город Уитстабл в графстве Кент, в шести милях от Кентербери. По приезде в Англию Моэм начал заикаться[4] — это сохранилось на всю жизнь. «Я был мал ростом; вынослив, но не силен физически; я заикался, был застенчив и слаб здоровьем. У меня не было склонности к спорту, который занимает столь важное место в жизни англичан; и — то ли по одной из этих причин, то ли от рождения — я инстинктивно сторонился людей, что мешало мне с ними сходиться».

Так как Уильям воспитывался в семье Генри Моэма, викария в Уитстебле, то он начал учёбу в Королевской школе в Кентербери. Затем изучал литературу и философию в Гейдельбергском университете — в Гейдельберге Моэм написал своё первое сочинение — биографию композитора Мейербера (когда оно было отвергнуто издателем, Моэм сжёг рукопись).

Затем поступил в медицинскую школу (1892) при больнице св. Фомы в Лондоне — этот опыт отражен в первом романе Моэма «Лиза из Ламбета» (1897). Первый успех на поприще литературы Моэму принесла пьеса «Леди Фредерик» (1907).

Во время первой мировой войны сотрудничал с МИ-5, в качестве агента британской разведки был послан в Россию с целью не дать ей выйти из войны. Прибыл туда на пароходе из США, во Владивосток. Находился в Петрограде с августа по ноябрь 1917 года, неоднократно встречался с Александром Керенским, Борисом Савинковым и другими политическими деятелями. Покинул Россию из-за провала своей миссии (Октябрьская революция) через Швецию.[5]

Работа разведчика нашла отражение в сборнике из 14-ти новелл «Эшенден, или Британский агент» (1928, русские переводы — 1929 и 1992).

После войны Моэм продолжил успешную карьеру драматурга, написав пьесы «Круг» (1921), «Шеппи» (1933). Успехом пользовались и романы Моэма — «Бремя страстей человеческих»[6] (1915; рус. пер. 1959) — практически автобиографический роман, «Луна и грош» (1919, рус. пер. 1927, 1960), «Пироги и пиво» (1930), «Театр» (1937), «Остриё бритвы» (1944).

В июле 1919 года Моэм в погоне за новыми впечатлениями отправляется в Китай, а позднее в Малайзию, — что дало ему материал для двух сборников рассказов.

Вилла в Кап-Ферра на Французской Ривьере была куплена Моэмом в 1928 году и стала одним из великих литературных и социальных салонов и домом писателя на всю оставшуюся жизнь. У писателя иногда гостили Уинстон Черчилль, Герберт Уэллс, изредка здесь были и советские писатели. Его творчество продолжало пополняться пьесами, рассказами, романами, очерками и путевыми книгами. К 1940 году Сомерсет Моэм уже стал одним из самых известных и богатых писателей английской художественной литературы. Моэм не скрывал того факта, что пишет «не ради денег, а для того, чтобы избавиться от преследующих его воображение замыслов, характеров, типов, но, при этом, отнюдь не возражает, если творчество обеспечивает ему, помимо прочего, ещё и возможность писать то, что он хочет, и быть самому себе хозяином».

В 1944 году выходит роман Моэма «Остриё бритвы». Большую часть Второй мировой войны Моэм, которому уже было за шестьдесят, находился в США — сначала в Голливуде, где много работал над сценариями, внося в них поправки, а позже — на Юге.

В 1947 году писатель утвердил «Премию Сомерсета Моэма», которая присуждалась лучшим английским писателям в возрасте до тридцати пяти лет.

Моэм отказался от путешествий, когда почувствовал, что они больше ничего не могут ему дать. «Дальше меняться мне было некуда. Спесь культуры слетела с меня. Я принимал мир таким, как он есть. Я научился терпимости. Я хотел свободы для себя и готов был предоставить её другим». После 1948 года Моэм оставил драматургию и художественную прозу, писал эссе, по преимуществу, на литературные темы.

Последняя прижизненная публикация творчества Моэма, автобиографические заметки «Взгляд в прошлое», печаталась осенью 1962 года на страницах лондонской «Санди экспресс».

Сомерсет Моэм скончался 15 декабря 1965 года на 92-м году жизни во французском городке Сен-Жан-Кап-Ферра, близ Ниццы, от пневмонии. По французским законам пациентов, умерших в больнице, полагалось подвергать вскрытию, но писателя отвезли домой, и 16 декабря официально сообщили, что он скончался дома, в своей вилле, которая и стала его последним пристанищем. Могилы как таковой у писателя нет, поскольку его прах был развеян под стеной Библиотеки Моэма, при Королевской школе в Кентербери.

Личная жизнь

Не вытесняя своей бисексуальности[7], в мае 1917 года Моэм женился на декораторе Сири Велком, имевшей дочь Мэри Элизабет (1915-1998), которой он дал свою фамилию. Брак не был удачным, в 1929 году пара развелась. В старости Сомерсет признался: «Моя самая большая ошибка заключалась в том, что я воображал себя на три четверти нормальным и только на четверть гомосексуалом, тогда как в действительности всё было наоборот»[8].

Интересные факты

  • Моэм всегда ставил письменный стол напротив глухой стены, чтобы ничто не отвлекало от работы. Работал он три-четыре часа по утрам, выполняя назначенную самому себе норму в 1000—1500 слов[2].
  • Умирая, сказал: «Умирать — скучное и безотрадное дело. Мой вам совет — никогда этим не занимайтесь».
  • «Перед тем как писать новый роман, я всегда перечитываю «Кандида», чтобы потом бессознательно равняться по этому эталону ясности, грации и остроумия».
  • Моэм о книге «Бремя страстей человеческих»: «Книга моя — не автобиография, а автобиографический роман, где факты крепко перемешаны с вымыслом; чувства, в нём описанные, я пережил сам, но не все эпизоды происходили так, как о них рассказано, и взяты они частью не из моей жизни, а из жизни людей, хорошо мне знакомых».
  • «Я вообще не ходил бы смотреть свои пьесы, ни в вечер премьеры, ни в какой другой вечер, если бы не считал нужным проверять их действие на публику, чтобы на этом учиться, как их писать».

Награды

Список произведений

[zhurnal.lib.ru/c/cherfas_s/lotus.shtml]

Экранизации

Напишите отзыв о статье "Моэм, Уильям Сомерсет"

Литература

  • Kanin G., Remembering Mr., Maugham, N. Y., [1966];
  • Brown I., W. S. Maugham, L., 1970;
  • Calder R. L., W. S. Maugham and the quest for freedom, L., 1972.
  • Мейсон Карри. Режим гения. Распорядок дня великих людей = Daily Rituals How Artists Work. — М.: Альпина Паблишер, 2013. — 302 с. — ISBN 978-5-9614-4415-5.
  • Ливергант, Александр, Сомерсет Моэм, М., Молодая гвардия, 2012 (серия "Жизнь замечательных людей").
Моэм, Уильям Сомерсет в Викицитатнике?

Примечания

  1. ↑ [www.gramota.ru/spravka/buro/search_answer/?s=%F1%EE%EC%E5%F0%F1%E5%F2 Справочно-информационный портал «Русский язык»]
  2. ↑ 1 2 Карри, Мейсон, 2013, с. 129.
  3. ↑ Цитируется по книге Морган Тед. [zakharov.ru/index.php?option=com_books&task=book_details&book_id=314&Itemid=56 Сомерсет Моэм. Биография]. — М.: «Захаров», 2002. — 448 с. — ISBN 5-8159-0281-0.
  4. ↑ [www.livelib.ru/author/122 Уильям Сомерсет Моэм]
  5. ↑ Уильям Сомерсет Моэм. Собрание сочинений в 5 томах. т.4. М: «Художественная литература», 1993
  6. ↑ Существует более поздняя, сокращённая автором за счёт ненужных подробностей редакция романа, в русском переводе издана как «Бремя страстей» Моэм С. [zakharov.ru/index.php?option=com_books&task=book_details&book_id=129&Itemid=56 Бремя страстей] = Of human bondage. — М.: «Захаров», 2002. — 352 с. — ISBN 5-8159-0259-4.
  7. ↑ Hastings, Selina. The Secret Lives of Somerset Maugham. — Arcade Publishing, 2010. — 640 с. — ISBN 978-1611454352.
  8. ↑ Кон, Игорь Семёнович. Любовь небесного цвета. — Олма-пресс, 2001. — 384 с. — ISBN 5-7654-1238-6.

Ссылки

  • msomerset.ru
  • [www.lib.ru/INPROZ/MOEM/ Произведения Уильяма Моэма в библиотеке Мошкова]
  • [www.skazki.com/audioknigi/uilyam_somerset_moem/luna_i_grosh/ Аудиокнига Сомерсета Моэма]
  • [bookworm-e-library.blogspot.com/2009/08/1-w-s-maugham-art-and-reality-or-magic.html Сомерсет Моэм. Искусство и действительность, или Магия слова] По изданию: Уильям Сомерсет Моэм «Подводя итоги» (Эссе, очерки) / Серия «Б-ка студента-словесника» Издательство «Высшая школа», 1991
  • [bookworm-e-library.blogspot.com/2008/12/w-somerset-maugham-70-80-90.html Сомерсет Моэм. Автобиографические эссе последних лет] По изданию: Собрание сочинений в пяти томах. Том первый. Бремя страстей человеческих: Роман. — Москва, «Художественная литература», 1991
  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:384686 Моэм, Уильям Сомерсет] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
    Произведения Уильяма Сомерсета Моэма
    Романы

    Лиза из Ламбета (1897) · The Making of a Saint (1898) · Ориентиры (1899) · Герой (1901) · Миссис Крэддок (1902) · Карусель (1904) · Передник епископа (1906) · Исследователь (1908) · Маг (1908) · Бремя страстей человеческих (1915) · Луна и грош (1919) Трепет листа (1921) · На китайской ширме (1922) · Узорный покров (1925) · Казуарина (1926) · Эшенден (1928) · Пироги и пиво или скелет в шкафу (1930) · Малый уголок (1932) · Ah King (1933) · Дон Фернандо (1935) · Театр (1937) · Подводя итоги (1938) Рождественские каникулы (1939) · Очень личное (1941) · Вилла на холме (1941) · Остриё бритвы (1944) · Каталина (1948) · The Vagrant Mood (1952)

    Пьесы
    Рассказы

    • Отрывок, характеризующий Моэм, Уильям Сомерсет

    – Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
    С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
    – Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
    Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
    – Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
    Ростов молчал.
    – А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
    Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
    – Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
    – Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
    – Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
    Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
    – Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
    – Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
    – Я…
    Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
    – Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
    Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
    – Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
    – Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


    Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
    – А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
    Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
    – Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
    – Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
    – Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
    – Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
    Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
    – Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
    – Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
    – Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
    – Ни за что! – крикнул Ростов.
    – Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
    Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
    – Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
    И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
    – Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
    Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
    – Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
    – Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
    – Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
    – Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
    – Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
    Денисов засмеялся.
    – Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
    – Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
    – Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
    – Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
    – Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
    – Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
    В комнату вошел Жерков.
    – Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
    – Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
    – Врешь!
    – Сам видел.
    – Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
    – Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
    – Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
    – Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
    Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
    – Поход, господа!
    – Ну, и слава Богу, засиделись.


    Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
    День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
    Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
    Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
    – Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
    – Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
    – Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
    – И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
    Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
    – А ведь хорошо бы, господа!
    Офицеры засмеялись.
    – Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
    – Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
    Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
    – Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
    На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
    Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
    – Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
    – Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
    – Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
    – Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
    – Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
    Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
    – Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
    – Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
    – Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
    И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
    – Первое! – послышалась команда.
    Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
    Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


    Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
    Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
    Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
    – Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
    Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
    – Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
    – Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
    – Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
    И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
    – Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
    И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
    – Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
    – То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
    И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
    – Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
    – Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.


    Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Моэм,_Уильям_Сомерсет&oldid=81351274»