Национальный путь тысячелетия
Поделись знанием:
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Национальный путь тысячелетия (англ. National Millennium Trail) — включает 16 туристических маршрутов, выбранных из 58 номинантов, как лучше других отражающие определяющие аспекты американской истории и культуры. Маршруты были выбраны 26 июня 2000 года Советом Миллениума при Белом доме (англ. White House Millennium Council) в рамках подготовке празднования Миллениума.
- Юникой магистраль[en] (англ. Unicoi Turnpike) — протяжённость 68,8 миль (110,7 км) от Мерфи (Северная Каролина), столицы Округа Чероки, на запад, в Вонор (Теннесси) по маршруту печально знаменитой Дороги слёз.
- Морской путь Каскадиа[en] (англ. Cascadia Marine Trail) — протяжённость 160 миль (260 км) от Олимпии (штат Вашингтон) в CDP Пойнт Робертс (штат Вашингтон) на канадской границе по маршруту ранних индейских торговых путей в регионе Пьюджет-Саунд.
- Национальный исторический путь Хуана Баутиста де Анса[en] (англ. Juan Bautista de Anza National Historic Trail) — протяжённость 1200 миль (1900 км) от Ногалес (Аризона) в северо-западном направлении к Сан-Франциско (Калифорния) по маршруту экспедиции испанского исследователя Хуана Баутиста де Анса.
- Путь Свободы (англ. Freedom Trail) — исторический пеший маршрут в Бостоне (штат Массачусетс) протяжённостью 2,5 мили (4,0 км) от старейшего в США общественного парка Бостон-Коммон[en] до монумента в честь битвы при Банкер-Хилле, включает 15 достопримечательностей, сыгравших важную роль в колониальной истории США.
- Национальный исторический путь Льюиса и Кларка[en] (англ. Lewis and Clark National Historic Trail) — протяжённость 3700 миль (6000 км) из лагеря Дюбуа в Вуд-Ривер (штат Иллинойс) на запад в Лес Ширли Парк (штат Орегон) по маршруту экспедиции Льюиса и Кларка 1803—1806 годов.
- Путь подземной железной дороги[en] (англ. Underground Railroad Trail) — разнообразные маршруты в восточной части США, Техасе, Оклахоме, Южной Канаде, Мексике и Карибском бассейне по которым Подпольная железная дорога вывозила беглых рабов из США.
- Путь открытия Гражданской войны[en] (англ. Civil War Discovery Trail) — включает 500 мест в 27 штатах, связанных с историей Гражданской войны в США; чтит жертвы и тяготы гражданской войны в США.
- Путь Интернешнл Экспресс[en] (англ. International Express Trail) — протяжённость 5 миль (8,0 км) в Куинс (один из боро Нью-Йорка); от Саннисайд до Флашинга по маршруту линии метро Флашинг, которая была построена в начале 1900-х годов для обслуживания новых районов Нью-Йорка, активно заселяемых иммигрантами.
- Национальный исторический путь Айдитарод[en] (англ. Iditarod National Historic Trail) — протяжённость 938 миль (1510 км) от Сьюарда (Аляска) на северо-запад до Нома (Аляска) по маршруту гонки на собачьих упряжках «Путь Айдитарод» и человеческих миграций предков коренного населения Америки через Берингов мост.
- Аппалачская тропа (англ. Appalachian Trail) — протяжённость 2160 миль (3480 км) от горы Спрингер (горный хребет Блю-Ридж, Аппалачи) в Джорджии до горы Катадин в Аппалачах, высочайшей точки штата Мэн, самый длинный естественный проход в мире.
- Великий западный путь[en] (англ. Great Western Trail) — протяжённость 3100 миль (5000 км) от канадской границы на юг к мексиканской границе через Монтану, Айдахо, Вайоминг, Юту и Аризону.
- Национальный видовой путь «Северная страна»[en] (англ. North Country National Scenic Trail) — протяжённость 4600 миль (7400 км) от Сакакавиа, водохранилища на реке Миссури в центральной части штата Северная Дакота, на восток до Порта Генри (штат Нью-Йорк), пересекающий различные типы ландшафтов, которые хаарктерны для северной части США.
- Пути Хэтфилд-Маккой[en] (англ. Hatfield–McCoy Trails) — протяжённость 2000 миль (3200 км) через штаты Западная Вирджиния, Кентукки и Вирджиния вдоль горных хребтов и брошенных угледобывающих посёлков на юге Западной Вирджинии.
- Зелёная дорога Восточного побережья[en] (англ. East Coast Greenway) — протяжённость 2500 миль (4000 км) от Ки-Уэст (штат Флорида) на север до Кале (штат Мэн) через 15 самых густонаселённых штатов Америки и большинство крупнейших городов восточного побережья США.
- Миссисипский речной путь[en] (англ. Mississippi River Trail) — протяжённость 2000 миль (3200 км) от ледникового озера Айтаска (штат Миннесота) на юг до Нового Орлеана (штат Луизиана) по Миссисипи, одной из самых длинных рек в мире.
- Путь открытия Америки[en] (англ. American Discovery Trail) — протяжённость 6356 миль (10229 км) от природного парка «Мыс Хенлопен» (штат Делавэр) на запад в Национальный приморский парк Пойнт-Рейес (Калифорния).
Напишите отзыв о статье "Национальный путь тысячелетия"
Ссылки
- [www.millenniumtrails.org/MT_active_pages/Nmt/main.asp Program Overview] (англ.)
- [clinton4.nara.gov/Initiatives/Millennium/trails_doc.html White House Millennium Trails Announcement] (англ.)
Отрывок, характеризующий Национальный путь тысячелетия
Анна Михайловна покачала головой.– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
