Никон (де Греве)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Никон и фамилией Греве.

Архиепископ Никон (в миру Алексей Иванович Греве; 6 (18) февраля 1895, Батум — 12 июня 1983, Статен-Айленд, штат Нью-Йорк) — епископ Православной Церкви в Америке, архиепископ Бруклинский и Манхэттенский.

Биография

Окончил Тифлисский кадетский корпус и Павловское военное училище в Санкт-Петербурге. Воевал на полях сражений Первой мировой и, на стороне белых, гражданской войн. Он достиг чина полковника лейб-гвардии Московского полка.

После поражения белых сил полковник Алексей эмигрировал во Францию, где решил посвятить жизнь служению Богу. В 1925 году он поступил в Свято-Сергиевский православный богословский институт в Париже.

По инициативе студентов Алексея Греве (будущего архиепископа Никона), Константина Струве (будущего архимандрита Саввы) и Владимира Кульмана (будущего епископа Мефодия) возникло Братство имени Преподобного Сергия Радонежского.

Здесь в 1927 году он был пострижен в монашество с именем Никон и рукоположен во иеродиакона. Служил в Александро-Невском кафедральном соборе на улице Дарю в Париже. Основатель Братства преподобного Сергия Радонежского и журнала «Сергиевский листок».

В 1928 году окончил Свято-Сергиевский богословский институт митрополитом Евлогием (Георгиевским) был рукоположен в сан иеромонаха.

В 1928 году направлен настоятелем в Свято-Николаевскую русскую церковь в Братиславе в Чехословакии, где служил миссионером, после того как отец Сергий Четвериков был переведён оттуда. Вот как описывает его труды митрополит Евлогий:

О. Никон с самоотверженностью отнёсся к своему пастырскому долгу, отлично повел приход, уделяя особое внимание детям: школам, детским праздникам и проч. Продолжал он и линию миссионерской деятельности о. Четверикова. Он разъезжал по Словакии, навещая своих духовных детей. И в каких подчас тяжких условиях! В 20-градусные морозы по снежным равнинам в открытых санях, в плохонькой ряске… Бесчисленные панихиды на кладбищах, в морозные дни. Полное пренебрежение к своему здоровью, удобству, покою… По смерти о. А. Ельчанинова я перевёл о. Никона на его место в кафедральный храм в Париже… (в Словакии) Он себя не щадил, от постоянных служб на кладбищах, на холоду, у него стала развиваться болезнь горла, перевод в Париж мог быть спасением.

Таким образом в 1934 году в сане архимандрита он вернулся в Париж и был вновь приписан к Александро-Невскому кафедральному собору.

В 1936 году возведён в сан архимандрита.

В 1936 году участвовал в освящении памятника русским воинам, павшим на французском фронте в Сент-Илер-ле-Гран (департамент Марн).

Был членом епархиального совета Русского Западно-Европейского экзархата. Участвовал в Русском студенческом христианском движении (РСХД), участник съездов РСХД. Читал циклы лекций о православии в приходах в предместьях Парижа, в том числе храма Христа Спасителя в Аньере, храма во имя иконы Державной Божьей Матери в Шавиле, на Курсах по вопросам православия в Казачьем музее в Курбевуа (1930-е), в приходе Свято-Никольской церкви в Ницце (1938) и др.

В конце 1930-х годов митрополит Евлогий охарактеризовал о. Никона как «человека горящей веры и подвижнического духа».

Во время немецкой оккупации Париж он служил помощником митрополиту Евлогию и был интернирован нацистами. После ареста нацистами архиепископа Брюссельского Александра (Немоловского) отец Никон был послан в Бельгию, возглавлять епархию на время отсутствия её архипастыря.

После окончания войны вместе с митрополитом Евлогием вошёл в подчинение Московскому Патриархату.

В сентябре 1945 года присутствовал на приеме в Советском посольстве в честь митрополита Николая (Ярушевича).

По указу патриарха Московского Алексия I на основании исключительно хорошей рекомендации митрополита Евлогия, 24 февраля 1946 года в Париже хиротонисан во епископа Сергиевского; хиротонию возглавил митрополит Евлогий. Как епископ, он продолжал окормлять бельгийскую паству.

После смерти митрополита Евлогия 8 августа 1946 года вместе с архиепископом Ниццким Владимиром (Тихоницким) отказался пребывать в юрисдикции Московского Патриархата и примкнул к Константинопольскому.

В 1947 году епископ Никон выехал в США. Здесь он вошёл юрисдикцию в русской «Северо-Американской митрополии».

19 сентября 1947 года он был назначен ректором Свято-Тихоновской духовной семинарии в городе Саут-Кейнан, штат Пенсильвания.

В том же году, постановлением Московского патриарха Алексия и Священного Синода Русской Православной Церкви от 12 декабря 1947 года, епископ Никон подлежал суду собора епископов и наложению запрещения за «упорное противление воссоединению и незаконное анафемствование архиепископа Макария».

Епископ Никон, находясь в подчинении Американской Митрополии, 17 ноября 1947 года упомянут на Филадельфийской кафедре.

С 7 мая 1952 года — епископ Торонтский и Канадский.

В 1959 году епископ Никон был избран занять место возвращавшегося в США архиепископа Иринея (Бекиша) в Японии. Вначале он назначается на Киотоскую викарную кафедру и прибывает в Японию в январе 1960 года, в то время как архиепископ Ириней некоторое время сохраняет титул Токийского. Взяв бразды правления, владыка Никон вскорости назначается на пост Токийского архиерея уже как архиепископ.

В течение своего недолгого пребывания в Японии владыка Никон проявил себя ревностным миссионером, нестяжателем, молитвенником и постником. В личных отношениях он был смирен и очень прост, принимал одинаковое участие в жизни всей паствы без различия на «красных» и «белых». При нём продолжилось восстановление Японской Церкви из руин Второй мировой войны. Его прямота и подвижничество заметно отличалось от дипломатического подхода его предшественника.

7 июня 1962 года архиепископ Никон покинул Японию и вернулся в США, где был назначен на место помощника престарелого предстоятеля Митрополии, митрополита Леонтия (Туркевича).

По кончине митрополита Леонтия в 1965 году, архиепископ Никон переводится на Бруклинскую кафедру, викарием Митрополита всея Америки и Канады.

К концу жизни владыка был хранителем архива Православной Церкви в Америке.

В 1979 году ушёл на покой, после чего проживал в доме для престарелых во имя святых Космы и Дамиана в Статен-Айленде (штат Нью-Йорк), где и почил 12 июня 1983 года.

Согласно завещанию епископ Никон был похоронен в Париже на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Ссылки

• [drevo-info.ru/articles/6306.html НИКОН (ДЕ ГРЕВЕ)] // Открытая православная энциклопедия «Древо»
• [www.tez-rus.net/ViewGood40467.html ГРЕВЕ Алексей Иванович, де]

Отрывок, характеризующий Никон (де Греве)

Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!