Онисифор (Боровик)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Онисифор и фамилией Боровик.

Архиепископ Онисифор (в миру Онисим Боровик; 1769 — 20 апреля (2 мая) 1828) — епископ Русской православной церкви, епископ Екатеринославский, Таврический и Херсонский (1827—1828), епископ Вологодский и Устюжский (1814—1827).

Биография

Родился в 1769 году в Могилёвской губернии в семье духовного сословия.

Окончил Могилёвскую духовную семинарию; в 1788 году рукоположен во священника.

В 1789 году поступил в армейское духовенство. В 1792—1813 годах участвовал в походах и сражениях действующей армии.

В 1796 году возведён в сан протоиерея; с 1800 года — благочинный; с 23 октября 1807 года — старший благочинный Дунайской армии (благочинный военного духовенства).

Протоиерей Онисим Боровик вынес тяжёлый, редкий подвиг на своих плечах, прослужив 24 года полковым священником, почти непрерывно находясь в походах. С 1808 года протоиерей Онисим руководил полковыми священниками Дунайской армии. За военные подвиги во время военных кампаний с французами 1807—1815 годов протоиерей Апшеронского полка Онисим был награждён золотым наперсным крестом из кабинета Его Величества. Во время Отечественной войны 1812 года или вскоре после неё он был награждён орденом святой Анны II степени и ему было назначено годовое жалованье в 600 рублей. «Для исправления последнего долга тяжело раненых при всех сражениях находился безотлучно» — так гласила полковая аттестация о его работе. В 1813 году он — последний духовник, присутствовавший при кончине полководца М. И. Кутузова.

Пострижен в монашество митрополитом Московским Филаретом (Дроздовым) в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры. Представлен кандидатом на первую архиерейскую вакансию и 22 февраля 1814 года рукоположен в Казанском соборе во епископа Вологодского и Устюжского.

По отзывам современников, хорошо знавших епископа, он был необыкновенно духовной, высокоблагочестивой и строго подвижнической жизни, отличался добротою, доступностью и благотворительностью. Его доброе, отзывчивое сердце всегда искало средств, чтобы помочь нуждавшимся. Он прибегнул даже к тому, что сдал пожалованные ему награды и полученные за них деньги положил в банк, с тем чтобы проценты с этих денег шли (в назначенных им количествах) для раненых, для вдов и сирот, на тюрьмы и другие благотворительные цели.

Н. С. Лесков — в примечании к рассказу «Случай у Спаса в Наливках» — указал, что в 1820 году в предпасхальные дни случались сразу четыре происшествия связанные с пьянством священников:

Епрахиями, где произошли в 1820 г. эти бесчинства, правили в Вологде епископ Онисифор Боровик, из обер-священноков; в Пскове знаменитый Евгений Болховитинов; в Костроме — Самуил Запольский, а в Ярославле (где духовные подрались и погрызлись и искровянили алтарь) —Филарет Дроздов.

28 ноября 1827 года перемещен на Екатеринославскую кафедру, 24 декабря 1827 года возведен в сан архиепископа. В последнее время своего служения он болел водянкой и во время богослужений был не в состоянии поднять ногу, чтобы вступить на амвон, и входил на него только при помощи других.

Владыка предвидел день своей кончины, — одному из своих знакомых он сказал, что принимает лекарство до пятницы, а там оно будет не нужно, и действительно, скончался он в пятницу. Погребён в Самарском Пустынно-Николаевском монастыре.

Источники

• Онисифор (Боровик) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_1820 Онисифор (Боровик). Биография]

Отрывок, характеризующий Онисифор (Боровик)

«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.