Михаил (Мудьюгин)

Архиепископ Михаил<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
69-й Архиепископ Вологодский и Великоустюжский
27 декабря 1979 — 23 февраля 1993
Церковь:	Русская православная церковь
Предшественник:	Феодосий (Дикун)
Преемник:	Максимилиан (Лазаренко)
Архиепископ Астраханский и Енотаевский
20 июля 1968 — 27 декабря 1979
Предшественник:	Пимен (Хмелевский)
Преемник:	Феодосий (Дикун)
Епископ Тихвинский, викарий Ленинградской епархии
6 ноября 1966 — 20 июля 1968
Предшественник:	Филарет (Вахромеев)
Преемник:	Герман (Тимофеев)
Имя при рождении:	Михаил Николаевич Мудьюгин
Рождение:	12 мая 1912(1912-05-12) Санкт-Петербург, Российская империя
Смерть:	28 февраля 2000(2000-02-28) (87 лет) Санкт-Петербург, Российская Федерация
Похоронен:	Никольское кладбище Александро-Невской лавры
Принятие монашества:	31 октября 1966
Епископская хиротония:	6 ноября 1966

Архиепископ Михаил (в миру Михаил Николаевич Мудью́гин; 12 мая 1912, Санкт-Петербург — 28 февраля 2000, Санкт-Петербург) — епископ Русской православной церкви, архиепископ Вологодский и Великоустюжский, богослов, деятель экуменического движения.

Биография

Юность и арест

В детстве был посвящён в чтецы митрополитом Вениамином (Казанским). Пел и читал на клиросе, прислуживал в алтаре. Принимал активное участие в жизни Свято-Андреевского Старо-Афонского подворья в Санкт-Петербурге. Еще в детстве встретил людей, которые способствовали его духовному развитию. Позднее вспоминал: «Один из таких людей был мой первый, с семи лет, духовник, отец Гавриил, который был священником в церкви иконы Божией Матери Скоропослушницы на Песках. Пески — это старинное название старого района Петербурга, в котором я жил. А совсем рядом была церковь, в которой служил отец Гавриил, сириец, кстати, по национальности. Этот человек сыграл громадную роль в моем духовном становлении. Он обращался со мной совершенно как со взрослым, воспитывающе воздействовал на меня в самом возвышенном смысле этого слова. Большое влияние на меня оказали монахи Афонского подворья. Они были люди простые, но духовные. И сами они, и весь строй монашеской жизни меня духовно формировали».

В юности получил музыкальное образование, прекрасно играл на фортепьяно.

В 1929 году, по окончании средней школы, пытался поступить на химический факультет Ленинградского университета, но не выдержал экзамен по математике (в этот период детям дворян было затруднено получение высшего образования).

В январе 1930 года был арестован за участие в церковной жизни. Находился в предварительном заключении до сентября 1930 года. Приговорен к трем годам лишения свободы условно. Позднее вспоминал, что встретил в тюрьме много интересных людей, хорошо молился.

Судьба инженера

С 1930 года работал на заводе «Красный путиловец» в Ленинграде: чёрнорабочий, шлифовщик. Одновременно учился в вечернем Ленинградском институте иностранных языков, который окончил в 1933 году с дипломом преподавателя немецкого языка и переводчика технической литературы. Работы в Ленинграде не нашел, уехал на Урал, где преподавал в школе химию и немецкий язык. Самовольно вернулся в Ленинград, был выслан, жил в Новгороде, несколько месяцев был безработным, затем работал теплотехником на заводе. Добился права вернуться в Ленинград, жил в городе Пушкине, работал в конструкторском бюро, вместе с которым был эвакуирован в начале войны на Урал.

Во время Великой Отечественной войны работал в Свердловске, затем в Новосибирске, где был старшим инженером по приёмке, установке и монтажу оборудования на заводе. В 1947 году вернулся в Ленинград. Окончил энергетический факультет Института металлопромышленности (1946 год), аспирантуру котло-турбинного института имени Ползунова, в котором проработал несколько лет. С 1953 года — кандидат технических наук, доцент Ленинградского горного института, преподавал теплотехнику (до 1957 года).

Церковная деятельность

С 1955 года готовился к принятию священного сана. В 1958 году рукоположен в диаконы, затем в священники епископом Вологодским Гавриилом (Огородниковым). В 1958—1960 годах служил в кафедральном соборе Вологды, затем — в Казанском храме города Устюжна. Заочно окончил Ленинградскую духовную семинарию, а затем Ленинградскую духовную академию (ЛДА, ныне Санкт-Петербургская духовная академия) со степенью кандидата богословия (тема диссертации: «Состояние римско-католической экклезиологии к началу II Ватиканского собора»). С 1964 года — протоиерей.

С 1964 года преподавал в Ленинградских духовных школах латинский язык, историю и разбор западных исповеданий, был помощником инспектора. С 1966 год — доцент, декан факультета африканской христианской молодежи, организованного при ЛДА несколькими годами ранее (создание этого факультета, по некоторым данным, предотвратило планировавшееся закрытие академии).

В 1966 году по инициативе митрополита Никодима (Ротова) был назначен ректором Ленинградской духовной академии и семинарии.

31 октября 1966 года был пострижен в монашество с именем Михаил, с 4 ноября 1966 года — архимандрит.

С 6 ноября 1966 года — епископ Тихвинский, викарий Ленинградской епархии.

Старался обновить и приблизить к жизни систему семинарского и академического образования, стремился повысить общий культурный уровень студентов, знакомить их с художественной литературой. Это показалось властям опасным, и он был переведён в Астрахань.

С 20 июля 1968 года — епископ Астраханский и Енотаевский.

В 1972 году защитил в ЛДА диссертацию на соискание учёной степени магистра богословия на тему «Основы православного учения о личном спасении по Священному Писанию и святоотеческим высказываниям».

2 сентября 1977 года возведён в сан архиепископа.

С 27 декабря 1979 года — архиепископ Вологодский и Великоустюжский. (Назначен в Вологду в связи с тем, что переведенный в неё из Полтавы архиепископ Феодосий (Дикун) по состоянию здоровья поехать туда не смог, и ему предоставили Астраханскую кафедру).

За время его управления Астраханской и Вологодской епархиями в них не было закрыто ни одного храма. Совмещал архиерейскую деятельность с работой в качестве профессора ЛДА. В 1984 году университет города Турку присвоил ему учёную степень доктора богословия honoris causa. Читал лекции в Вюрцбургском университете и в университете города Турку.

6 июля 1989 года Священный Синод определил «просить архиепископа Вологодского и Великоустюжского Михаила продолжать свое архипастырское служение».

В конце 80-х — начале 90-х годов, несмотря на преклонный возраст, возглавил процесс активизации церковной жизни в Вологодской епархии. В 1988 году добился возвращения мощей преподобного Феодосия Тотемского и подготовил местную канонизацию блаженного Николая Рынина. Было организовано духовное училище, вновь открыт Спасо-Прилуцкий монастырь, увеличилось количество действующих храмов (с 17 до 40). Владыка Михаил читал лекции по основам православной веры в высших учебных заведениях Вологды, пользовался уважением среди вологодской интеллигенции.

23 февраля 1993 года отправлен решением Священного Синода на покой с «глубокой благодарностью за понесенные труды» и просьбой продолжать научно-богословскую и педагогическую деятельность в Санкт-Петербургских духовных школах. Также преподавал на катехизаторских курсах Новгородской епархии, в гимназии и в католической семинарии в Санкт-Петербурге, а также в Теологическом институте Евангелическо-лютеранской церкви Ингрии. В последние годы жизни много проповедовал, вёл передачи на петербургском протестантском радио «Теос».

Свободно владел латинским, английским, французским, немецким, греческим, финским языками, хорошо переводил с испанского и итальянского. Участвовал во многих богословских собеседованиях с представителями протестантских церквей (в основном Финляндии и Германии) и католиками. Был сторонником экуменического диалога и умеренных церковных реформ. Положительно относился к деятельности протоиерея Александра Меня. Вёл очень скромный образ жизни.

Скончался 28 февраля 2000 года. Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

14 и 15 мая 2012 года в стенах Санкт-Петербургской Духовной академии состоялись памятные мероприятия по случаю 100-летия со дня рождения архиепископа Михаила (Мудьюгина).

Семья

• Отец — Николай Алексеевич, статский советник, работал в Экспедиции по заготовлению государственных бумаг.
• Мать — Вера Николаевна, преимущественно занималась воспитанием детей.
• Братья: Владимир (инженер), Георгий (юрист-криминалист).
• Супруга — Дагмара Александровна, русская немка, первоначально лютеранка, затем перешла в православие с именем Мария. Бракосочетание состоялось в 1932 году. Скончалась в 1963 году.

Труды

• [archive.is/20120906175727/www.netda.ru/belka/text_mil/adoration_of_icons_r.htm Православное почитание икон.]
• [www.sfi.ru/lib.asp?rubr_id=790 Кафолики и католики].
• [www.teos.org.ru/library/042.htm Спасение и оправдание.]
• [odinblago.nichost.ru/cerkov_i_evharistia Церковь и Евхаристия в православном сопоставлении]
• Архиепископ Михаил: Принятие духовного сана было моей мечтой с детских лет/ Сегодня. 1995. 27 декабря.
• Архиепископ Михаил Мудьюгин. Православное учение о личном спасении. Спасение как процесс. СПб. Издательство «Сатисъ», 2011 г.
• Архиепископ Михаил (Мудьюгин). Православное учение о личном спасении. Спасение как цель и как состояние. Издательство «Сатис». СПб., 2010
• Ведение в основное богословие. — М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 1996
• Русская Православная Церковность. Вторая половина XX века — М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 1995.

Литература

• Митрохин Н., Тимофеева С. Епископы и епархии Русской православной церкви по состоянию на 1 октября 1997 года. М., 1997.

Ссылки

• [www.astrakhan-ortodox.astranet.ru/vladyki/mikhail.htm Архиепископ Михаил] / Архиереи Астраханской Епархии, Астраханско-Енотаевская Епархия
• (недоступная ссылка с 11-08-2016 (2815 дней))[www.7days.ru/w3s.nsf/Archive/2000_201_time_text_makarkin1.html Русский интеллигент в сане архиепископа]
• [www.religare.ru/monitoring15027.htm Крутой маршрут архиепископа] / НГ-Религии, 02 марта 2005
• (недоступная ссылка с 11-08-2016 (2815 дней)) [www.christianin.spb.ru о вл. Михаиле]

Отрывок, характеризующий Михаил (Мудьюгин)

Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.