Ониси, Такидзиро
| Такидзиро Ониси | |
| 大西 瀧治郎 | |
 | |
| Прозвище |
«отец камикадзе» |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Место рождения |
преф. Хёго, уезд Хиками, дер. Асида |
| Дата смерти |
16 августа 1945 (54 года) |
| Место смерти |
|
| Принадлежность | |
| Род войск | |
| Годы службы | |
| Звание | |
| Командовал |
Первый воздушный флот |
| Сражения/войны |
Первая мировая война, |
| Связи | |
Такидзиро Ониси (яп. 大西 瀧治郎 О:ниси Такидзиро:?, 2 июня 1891, дер. Асида (ныне г. Тамба преф. Хёго) — 16 августа 1945) — японский военно-морской деятель, вице-адмирал (с 1 мая 1943 года), «отец камикадзе».
Биография
Из семьи самурая. Окончил Военно-морское училище в Этадзиме. Службу начал 17 июля 1912 года в морской авиации. Лётчик, освоил множество летательных аппаратов: самолётов, дирижаблей. Прошел десантную подготовку. Большую часть службы провел в авиации, базировавшейся на базе в Йокосуке. Участвовал в боях в Циндао во время Первой мировой войны, участвовал в потоплении германского минного заградителя. Обладал независимым характером, постоянно вступал в конфликт с вышестоящими командирами. За неподобающее поведение был исключён из Военной академии и только благодаря боевому опыту остался на флоте.
В 1918—1920 годах совершил поездку в Великобританию и Францию.
С 1920 года служил в военной разведке, официально числясь в составе японской миссии на Гавайях. Принимал активное участие в создании мощной авиации ВМФ, считался одним из ведущих авторитетов в морской авиации. Пользовался огромной популярностью в армии, что не исключало неоднозначного к нему отношения в вышестоящих кругах командования.
В 1928—1929 годах командующий авиацией на авианосце «Хосё». Участвовал в военных действиях в Китае.
В 1938 году основал Общество по изучению воздушной мощи и издал книгу «Боевая этика императорского военно-морского флота», где изучил вопрос о готовности подчинённых выполнить задание даже ценой собственной жизни. Эта работа затем широко использовалась при проведении воспитательных занятий на ВМФ.
С 15 января 1941 по 10 февраля 1942 года начальник штаба 11-го воздушного флота. По поручению адмирала Исороку Ямамото вместе с Минору Гэндой провёл разработку операции по уничтожению американского ВМФ в Пёрл-Харборе. В начале военных действий лично возглавил операцию ВВС по уничтожению главных сил американской авиации на Дальнем Востоке.
С марта 1943 года занимал руководящие посты в Военно-морском министерстве и в штабе флота. Один из главных инициаторов создания отрядов камикадзе — лётчиков-смертников, «отец камикадзе».
Летом 1944 года предпринимал все меры, чтобы убедить командование удержать Сайпан любой ценой.
13 октября 1944 сменил адмирала Кимпэя Тэраоку на посту командующего 1-м воздушным флотом, развернутым на Филиппинах (остров Лусон). Начал активно формировать подразделения самоубийц. Формирование первого соединения (26 самолетов) завершено к 20 октября 1944 года. 25 октября камикадзе провели успешную операцию против ВМФ США, потопив 1 и повредив 6 авианосцев (потеряв при этом 17 самолетов). После этого для руководства действиями авиации (в том числе с широким применением камикадзе) был сформирован Юго-Западный объединённый воздушный флот во главе с адмиралом Сигэру Фукудомэ. Ониси занял при нём пост начальника штаба.
После поражения японской армии на Филиппинах в январе 1945 года 1-й воздушный флот переведён на Формозу, где Ониси начал формирование новых соединений камикадзе. Причём весь флот специализировался именно на самоубийственных атаках.
С 19 мая 1945 года 1-й заместитель начальника Морского Генштаба.
Заявил: «Пожертвовав жизнями 20 миллионов японцев в специальных атаках, мы добьёмся безусловной победы», причём подчёркивал, что камикадзе не обязательно быть пилотом, а просто «быть готовым нанести ценой своей жизни эффективный удар по противнику». Настаивал на продолжении войны любыми средствами, категорически отвергая саму возможность капитуляции.
После капитуляции Японии покончил жизнь ритуальным самоубийством и, отказавшись от помощи ассистента, умер после 12-часовой агонии 16 августа 1945 года. По данным японского историка Хацухо Найто, в самоубийственных атаках в 1944—1945 годах погибло 2525 морских и 1388 армейских лётчиков.
Напишите отзыв о статье "Ониси, Такидзиро"
Литература
- Залесский К. А. Кто был кто во Второй мировой войне. Союзники Германии. — М.: АСТ, 2004. — Т. 2. — 492 с. — ISBN 5-271-07619-9.
- Иногути Рикихей, Накадзима Тадаси | Inoguchi Rikihei, Nakajima Tadashi. [militera.lib.ru/memo/other/inoguchi_nakajima/ Божественный ветер]. М.: ACT: Ермак, 2005.
Отрывок, характеризующий Ониси, Такидзиро
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
