Операция «Молния» (1995)

Операция Молния
Основной конфликт: Война в Хорватии
Операция Молния во время хорватской войны (1995 год)
Дата	1 мая — 3 мая 1995 года
Место	Западная Славония
Итог	Победа Хорватии. Переход Западной Славонии под контроль Хорватии, исход с этой территории большинства сербского населения.
Противники
Беловарский корпус хорватской армии 18-й корпус СВК
Командующие
Янко Бобетко Лазо Бабич
Силы сторон
20.000 солдат и бойцов МВД, из них 7500 — непосредственно ударная группа. Несколько десятков танков. Поддержка с воздуха ВВС Хорватии Около 4000 солдат и офицеров (сербские источники) 2000 реально мобилизованных солдат (российские источники) 9 танков Т-55
Потери
Убито от 42 до 60 Ранено 186 1 самолет, 2 вертолета, 1 танк 283 человека, среди которых 57 женщин и 9 детей 1 450 солдат и офицеров пленены 15-18 тысяч беженцев

Операция «Молния» (серб. Бљесак, хорв. Bljesak) — военная операция войск Хорватии по восстановлению контроля над западной Славонией в 1995 году. Область входила в состав непризнанной Республики Сербская Краина и находилась под надзором сил ООН. В течение 1—3 мая 1995 года хорватская армия заняла область, преодолев оборону сербов и ликвидировав эксклав. Операция привела к исходу из Западной Славонии большинства сербского населения и массовым жертвам среди мирных жителей.

Предыстория

В 1991 году, с началом распада Югославии, Западная Славония стала ареной ожесточенных боёв. Здесь произошли одни из первых сербско-хорватских столкновений — столкновения в Пакраце. Летом-осенью в этом регионе шли бои между ополчением из местных сербов и подразделений Югославской народной армии (ЮНА) с одной стороны, и новосозданной хорватской армией и силами МВД — с другой. 12 августа 1991 года была создана Сербская Автономная Область Западная Славония. На юге Западной Славонии силы сербов и ЮНА смогли расширить подконтрольную зону, проведя несколько эффективных наступлений. В то же время в октябре-декабре 1991 года хорватам удалось занять значительные районы на севере и в центре региона — до 60 % территорий, ранее бывших под контролем сербов и ЮНА. Хорватские военные операции «Откос-10» и «Оркан-91» сопровождались этническими чистками и убийствами сербского населения. К январю 1992 года из Западной Славонии были изгнаны до 70 000 сербов. Хорватской стороной в Пакрачка-Поляне был создан лагерь, где были убиты десятки сербов. В сербской историографии лагерь именуется «лагерем смерти».

В начале 1992 года сербская автономия реально контролировала только Окучани и часть Пакраца. Формально, в её состав входили также Дарувар и Грубишно-Полье, однако они находились под контролем хорватской армии. В феврале 1992 года Западная Славония присоединилась к Сербской Краине. В рамках РСК её территория насчитывала 558 км². В 1993 году её население составляло от 23 000 до 29 000 человек. Социальное и экономическое положение экслава было довольно тяжелым, вплоть до 1994 года в ряде сел около Пакраца отсутствовало электричество, внешнее сообщение осуществлялось только через мост на реке Саве. С севера, востока и запада эксклав окружали позиции хорватской армии и спецназа МВД.

18 февраля 1993 года хорватское правительство и местная сербская власть в лице Велько Джакулы подписали Даруварское соглашение. Оно держалось в секрете и было подписано без ведома центральных властей Сербской Краины. Соглашение предусматривало открытие транспортных коммуникаций через Западную Славонию, начало процесса возвращения беженцев и переговоры по социальным вопросам. Однако когда о соглашении стало известно в Книне, Джакула был арестован по обвинению в шпионаже и измене.

В апреле 1995 года в Западной Славонии нарастала напряженность. По приказу президента РСК Милана Мартича, 24 апреля автомагистраль через регион, во времена СФРЮ известная как шоссе «Братство-Единство» закрывалась на сутки. Глава хорватской переговорной делегации Хрвое Шаринич пригрозил военной операцией, если трасса не будет открыта. Тем не менее, движение по шоссе возобновилось в установленное президентом РСК время — 25 апреля в шесть часов утра.

25-27 апреля в Западной Славонии находились Мартич и главнокомандующий армией Милан Челекетич. Они заявили, что ситуация вокруг трассы спокойная и что армия готова защитить эксклав. 28 апреля на заправочной станции в Градишке своим односельчанином-хорватом был убит серб Тихомир Благоевич. В ту же ночь, на сербском участке шоссе были убиты несколько хорватов. Хотя МВД Сербской Краины не смогло установить, кто именно убил хорватов на шоссе, получила распространение версия, что сделано это было братом убитого Тихомира Благоевича.

По мнению сербской стороны, инцидент на шоссе хорватская сторона использовала как повод для начала наступления на Западную Славонию.

В 21:05 28 апреля шоссе было закрыто вновь. Однако хорватский транспорт продолжал движение через эксклав. Предотвратить противостояние смогли представители СООНО, но в 23:05 шоссе было кончательно блокировано сербами. 29 апреля в 15:00 при посредничестве миротворцев прошли сербско-хорватские переговоры. На просьбу возобновить движение по автотрассе сербская сторона ответила отказом. Миротворцы СООНО продолжали переговоры и 30 апреля в 18:00 было заявлено, что 1 мая в 6:00 шоссе будет открыто. Через два часа командующий сербскими силами в Западной Славонии полковник Бабич опровергает это сообщение и по-прежнему отказывается разблокировать автотрассу. Министр обороны Радослав Таньга попытался договориться с генералом Челекетичем, однако тот поддержал Бабича и указал на аналогичное решение президента Мартича. Военные мотивировали отказ возобновить движение по трассе наличием крупных сил хорватской армии в населённых пунктах Кутина, Новска, Пакрац, Липик и Нова Градишка. Ещё 28 апреля полковник Бабич объявил мобилизацию 18-го корпуса краинской армии, которая была почти полностью выполнена к 30 апреля.

По сообщениям с наблюдательных пунктов миротворцев, 30 апреля хорваты продолжали наращивать численность уже дислоцированных на позициях подразделений. По версии СООНО, вечером того же дня генерал хорватской армии Лука Джанко отправил депешу командующему миротворческими силами в секторе «Запад» генералу Маталану с предупреждением о возможности начала боевых действий в Западной Славонии. Депеша была получена миротворцами 1 мая в 2:30.

Между тем, по утверждениям сербской стороны, вечером 30 апреля офицеры непальского батальона встретились с хорватскими военными в селе Драгалич. Там миротворцы и узнали время начала хорватской операции, после чего начали покидать наблюдательные посты. Депеша с подтверждением этой информации была получена в Книне вечером того же дня, однако не была воспринята всерьез.

Западная Славония находилась под защитой миротворцев ООН и в миссии СООНО была обозначена как «сектор Запад». В регионе находились три миротворческих батальона — аргентинский, иорданский и непальский. По утверждениям сербской стороны, представители СООНО неоднократно давали гарантии защитить Западную Славонию в случае хорватской атаки.

Подготовка операции. Силы сторон

Хорватская армия

План взятия под контроль Западной Славонии хорватским Генштабом начал разрабатываться 5 декабря 1994 года. Его разработкой руководили генералы Бобетко, Марекович и Джанко. Через некоторое время был передан на утверждение президенту Туджману. Затем он поступил в подразделения, которые на протяжении трех месяцев готовились к операции. План операции, которая получила название «Blјesak», предполагал одновременную атаку по всей линии фронта, а главные удары предполаглось нанести на восточном (от Нова-Градишки) и западном направлениях (со стороны Новской) вдоль шоссе через экслав.

Для наступления были созданы три ударные группировки:

• восточная (2-й батальон 3-й гвардейской бригады с танковой ротой 105-й бригады, 4-й батальон 5-й гвардейской бригады, 121-й Домобранский полк, 81-й отдельный гвардейский батальон, 265-я разведывательно-диверсионная рота, батальон 123-й бригады и батальон спецназа МВД. Это направление атаки должна была поддерживать ракетно-артиллерийская группа-1, в которую входили 1-й батальон 16-й ракетно-артиллерийской бригады и 18-й артиллерийский батальон)
• северная (52-й Домобранский полк, 105-я пехотная бригада, батальон спецназа МВД и батарея, укомплектованная 76-мм орудиями ЗИС)
• западная (2-й батальон 1-й гвардейской бригады, 1-й батальон 2-й гвардейской бригады с танковой ротой, 1-й батальон 3-й гвардейской бригады с танковой ротой и разведротой, батальон спецназа МВД. Для захвата Ясеноваца был выделен 125-й Домобранский полк. Этим подразделениям оказывала поддержку ракетно-артиллерийская группа-2, состоявшая из двух ракетно-артиллерийских дивизионов 2-й и 3-й гвардейских бригад и 2-го батальона 16-й ракетно-артиллерийской бригады)

Для прикрытия войск от авиации задействовали 4-й батальон 15-й бригады ПВО. Также поддержку хорватским подразделениям оказывали ВВС с аэродрома Плесо (Загреб). На месте операцией руководил генерал Лука Джанко.

Длительный период перед атакой хорватская сторона вела мероприятия пропагандистского характера, стремясь использовать как хорватов, живущих в Западной Славонии, так и определенное количество местных сербов. Хорватская полиция закрывала глаза на контрабандную деятельность в приграничной зоне, в то же время от сербов, участвующих в ней, требовала подписать так называемые «домовницы» — листы лояльности хорватской власти. Помимо контрабандистов, подписать эти документы предлагалось всем сербам, живущим в эксклаве. По оценкам генерала Секулича, всего «домовницы» подписали до 1000 человек.

Армия Сербской Краины

В 1991—1992 годах в Западной Славонии воевали Югославская народная армия, силы краинской территориальной обороны, краинское МВД и добровольческие отряды. После вывода ЮНА весной 1992 года началась реорганизация местных сербских сил. В октябре—ноябре 1992 года они были организованы в 18-й Западно-Славонский корпус, который весной 1995 года возглавлял полковник Лазо Бабич. Помимо 18-го корпуса в области были подразделения МВД Сербской Краины. В состав 18-го корпуса входили:

• Штаб
• 51-я легкопехотная бригада (Пакрац) под командованием полковника Стево Харамбашича
• 54-я пехотная бригада (Окучани) под командованием подполковника Стево Бабаца
• 98-я легкопехотная бригада (Райич) под командованием полковника Миланко Бабича
• Тактическая группа — 1 (Ясеновац) под командованием подполковника Боривое Павловича
• 59-й отряд под командованием майора Владо Гатарича
• 63-й отряд под командованием майора Боро Добрича
• ударный пехотный батальон
• 18-й смешанный артиллерийский полк под командованием подполковника Бранко Црльеницы
• 91-я тыловая база

По данным генерала Секулича, 18-й корпус краинской армии насчитывал около 4000 человек. Из них офицерами были 28, а подофицерами — 22 человека. По данным российского исследователя Александра Ионова, на момент хорватской атаки в корпусе было около 2000 бойцов. При этом штаб корпуса регулярно слал в Книн доклады, искажающие реальное положение в корпусе. Особой проблемой было существование нескольких паравоенных групп, которые преимущественно занимались контрабандой и разного рода криминалом и мало обращали внимание на командование 18-го корпуса. Тяжелое вооружение находилось на специальных складах под надзором миротворцев ООН.

Ход операции

1 мая

Хорватская атака началась 1 мая в 5:30 действиями хорватской артиллерии по Ясеновацу, Пакленице, Шеовице, лесу Прашник и Стара-Градишке. Через 5 минут полковник Бабич был извещён об обстреле Ясеноваца. Бойцы 18-го корпуса немедленно забрали танки и артиллерию со склада миротворцев в Стара-Градишке. Сербская артиллерия начала ответный обстрел Кутины и Нова-Градишки и наступающих хорватских войск. В артиллерийской перестрелке был задет аргентинский батальон СООНО.

Первый удар с западного направления хорваты нанесли в стык позиций Тактической группы и 98-й бригады. Батальон 125-й бригады хорватской армии, часть отряда спецназа бригады МВД «Лучко» и формирований МВД Сисачко-Масловачской жупании двинулись на Ясеновац. Город обороняла Тактическая группа-1 под командованием подполковника Боривое Павловича. По спискам она насчитывала 450 бойцов, однако утром 1 мая хорватским войскам сопротивление оказали только 60 человек. Боевое соприкосновение началось в 6:30, а к 9:00 хорваты при поддержке нескольких танков заняли город. После этого они продолжили движение вдоль берега реки Савы. Сербские солдаты и мирное население отступили на территорию Республики Сербской. При форсировании Савы утонул один из бойцов ТГ-1.

Основная часть 125-й бригады, 1-й батальон 2-й гвардейской бригады, 1-й батальон 3-й гвардейской бригады и спецназ МВД атаковали позиции 98-й бригады армии РСК (около 549 бойцов). Её оборону поддерживала батарея 155-мм орудий с территории РС, 4 76-мм орудия из села Язавица и 8 82-мм минометов из Пакленицы. В 5:50 командир 1-го пехотного батальона получил приказ действовать по району населённого пункта Кричка, а артиллерия обстреливала Новску. Через десять минут батальон начал бой с отрядами хорватов у Кричкино-Брдо. Предположительно, это были 2-й баталон 1-й гвардейской бригады и спецназ МВД.

Оборону 98-й бригады хорваты прорвали в нескольких местах. В 9:30 2-й пехотный батальон бригады отступил на новые позиции у Зоркино-Брдо. В 9:40 в одном месте через неприкрытую территорию в тыл сербам вышел хорватский отряд численностью до батальона и окружил 2-й батальон 98-й бригады и мирное население в селе Пакленица. Довольно быстро была разбита оборона сербского МВД возле шоссе. В помощь 2-му батальону подполковник Бабич отправил группу из 15 человек. Они пытались прорваться к Пакленице до 14:00, но, понеся потери, отступили. Примерно в это же время 1-й батальон отступил к Раичу, пытаясь организовать оборону. Часть 2-го батальона, окруженного в Пакленице, сдалась днем 1 мая.

На протяжении боёв утром 1 мая 98-я бригада организованно сообщала о положении дел и постоянно просила поддержки артиллерии. Ещё в 11:37 на позиции прибыло подкрепление — два танка Т-55. Один остался у шоссе, другой выдвинулся к Пакленице. Окрестности Райича оборонялись 3 часа 15 минут. После артиллерийского обстрела и при поддержке авиации хорватская пехота и танки пошли в наступление. Оборона оставшихся подразделений 98-й бригады была разбита, штаб эвакуировался. Солдаты и гражданское население отступали к Окучанам. В промежуток времени между 13:00 и 16:30 подполковник Миланко Бабич прибыл в штаб корпуса, причем прибыл с территории Республики Сербской и сообщил о разгроме бригады и гибели 89 бойцов.

На западном направлении в 20:00 63 сербских солдата организовали оборону у Ладжевца. Уже через 30 минут противник с двух вертолётов высадил десант у М. Баре, который атаковал сербов. С наступлением ночи бои стихли.

На севере анклава, в районе Пакраца, хорватские войска ограничились обстрелами сербских позиций и отбросили сербов от города. После этого активных действий ими не предпринималось до вечера 2 мая.

С востока, со стороны Нова-Градишки, хорватская армия атаковала в трех направлениях. 3-й пехотный батальон 54-й бригады краинской армии был атакован в 7:00. К 8:30 хорваты заняли Горици, однако к 9:30 сербам удалось стабилизировать оборону у Доньи-Богичевцев. Примерно в это же время бойцы 54-й бригады обороняли село Драгалич от 4-го батальона 5-й гвардейской бригады, танковой роты 123-й бригады и 265-й роты спецназа. В 9:00 два хорватских танка вышли в тыл сербам. После этого свои позиции оставили 80 милиционеров и взвод военной полиции. В 13:00 2-й батальон был отброшен от Просека к Ратковцу, хорватская авиация бомбила Забрдо. Хорватская атака на Доньи-Богичевци была отбита. В 14:00 хорваты полностью заняли Просеку, а через 45 минут обошли Ратковац. В 15:00 2-й батальон отступил с целью организации новой линии обороны. Подполковник Стево Бабац приказал начать эвакуацию мирного населения.

План хорватской атаки не предполагал затяжных боев за Драгалич. Главным штабом хорватской армии был запланирован обходной маневр, совершить который должны были бойцы 81-го гвардейского батальона и полицейский спецназ. Эти силы должны были прорвать слабые сербские позиции севернее Драгалича, наступая от села Шаговина-Машичка, и затем резко повернуть на юг, захватив село Цаге, и выйти прямо к Окучанам. Таким образом, Драгалич и сербские оборонительные позиции вокруг него попадали в полуокружение и становились бессмысленными.

В 17:55 хорватская авиация бомбила Доньи-Богичевци, один самолёт бомбил группу беженцев на севере анклава. В 19:00 четыре вертолёта хорватских ВВС высадили десант на Рибняк. В 19:30 хорваты вышли на дорогу Окучани-Градишка. В 19:45 54-я бригада потеряла связь со своим 1-м батальоном и со штабом корпуса. В 21:00 полковник Бабич приказал эвакуировать гражданское население Западной Славонии (более 18 тысяч человек), подразделениям отойти на запасные позиции и провести контратаки. К ночи 1 мая Окучани уже находились в окружении. 54-я бр. после отступления 2-го батальона Была не в силах оказывать существенного сопротивления противнику, большинство её бойцов ночью вместе с семьями ушли в Градишку.

Вечером 1 мая в селе Нови-Варош хорватский спецназ атаковал колонну беженцев и отступающих сербских солдат, направлявшихся в Градишку.

2 — 4 мая

Благодаря полковнику Перичу (заместителю командира 18-го корпуса) была организована оборона Окучан с запада. В 1:30 Перич попросил подкреплений для обороны города. В ответ ему сообщили, что легкопехотная бригада из Босанска-Градишки форсировала Саву, но не может прорваться через село Нови-Варош. 51-й бригаде в штабе корпуса приказали пробиваться к Окучанам, но это не было выполнено. Перич предложил Бабичу следующий план: выдвинувшаяся из Окучан группа бойцов с пятью танками зачистит Нови-Варош, соединится с бригадой из Градишки, вернётся в Окучани, а после организации обороны прорвет окружение на севере и соединится с 51-й бригадой. Полковник Бабич предложил ему действовать на своё усмотрение.

В 4:00 2 мая 50 человек и 5 танков Т-55 двинулись в направлении Нови-Варош. Танки прошли село не обнаружив противника и уже не вернулись в Окучани. Пехота обошла населённый пункт с запада и вышла к реке Сава. Обещанное подкрепление в виде бригады также не двинулось с места.

В самих Окучанах оборона постепенно разваливалась — бойцы покидали позиции. С помощью нескольких офицеров Перич смог сформировать новую линию обороны с 80 солдатами. Но они потребовали прорыва через Нови Варош, соединения с подкреплением и только после этого уже оборонять Окучани. Перич был вынужден согласиться. К моменту их прибытия в село там уже шли бои — более 2000 мирных жителей и незначительное количество солдат пытались прорваться в Градишку под огнём хорватского спецназа, который велся из самого села и из леса Прашник. В 12:10 последние группы солдат и беженцев миновали Нови-Варош.

В 13:00 с востока в Окучани вошли 4-й батальон 5-й гвардейской бригады, 81-й гвардейский батальон и спецназ МВД. Чуть позже к городу подтянулись и подразделения, наступавшие с запада. 51-я бригада краинской армии, 59-й и 63-й отряды и 1-й батальон 54-й бригады вместе с ударным батальоном, который остался без командира, оказались в полном окружении на севере Западной Славонии. В Пакленице оставался окружённым 2-й батальон 98-й бригады. Часть его бойцов сдалась днём 1 мая. Многие из оставшихся сдались 3 мая. 7 мая командир батальона сумел вывести на территорию Республики Сербской 50 бойцов. Другие окружённые сербские подразделения собрались к юго-востоку от Пакраца.

В воздушном пространстве Западной Славонии активно действовали хорватские ВВС. Один из выделенных для участия в операции самолетов, под управлением Рудольфа Перешина, выполняя боевое задание, вторгся в воздушное пространство Республики Сербской, где сбросил несколько бомб на Стара-Градишку. В результате, по данным сербской стороны, были убиты двое детей, шести и девяти лет. После этого самолет Перешина был сбит ПВО боснийских сербов.

Пытаясь оказать давление на хорватскую сторону, президент РСК Милан Мартич отдал приказ обстрелять Загреб из РСЗО «Оркан», что было выполнено 2 и 3 мая. В результате обстрела погибли 7 человек и до 196 были ранены.

2 мая полковник Бабич приказал командиру 51-й бригады Харамбашичу сдать все тяжёлое вооружение и 600 единиц личного оружия аргентинскому батальону СООНО. Однако хорватские солдаты арестовали Харамбашича прямо на переговорах, после чего при поддержке артиллерии начали наступление. К 3 мая им в плен сдалось около 600 человек, 4 мая еще около 800.

3 мая в 01:00 хорватские подразделения заняли Стара-Градишку. Днем того же дня сдалась и большая часть 2-го батальона 98-й бригады, который еще 1 мая был окружен в Пакленице. Между тем, около 50 его бойцов во главе с командиром Стеваном Лиляком 7 мая смогли форсировать Саву и выйти на территорию Республики Сербской.

Утром 4 мая генерал Бобетко приказал начать операцию по зачистке занятой местности. Перед этим по районам скопления разбитых сербских подразделений и беженцев был нанесен удар 122-мм РСЗО. Зачистка местности продолжалась несколько недель.

Дальнейшие события

До 5 мая хорватские власти не позволяли представителям международных и гуманитарных организаций посетить Окучани и Пакрац, а также другие места боев. Специальному представителю генсека ООН Ясуши Акаши, намеревавшемуся прибыть в Дарувар для организации эвакуации сербских беженцев, въезд был запрещен. Российская Федерация настояла на срочном проведении заседания Совета безопасности ООН. Члены СБ были оповещены о событиях в Западной Славонии, но резолюции не последовало. Совбез принял только сообщения председательствующего 1 и 4 мая, в которых осуждались военные действия, приведшие к человеческим жертвам и изгнанию сербского населения. 17 мая Совет Безопасности ООН принял резолюцию 994, которая призывала обе стороны к сотрудничеству с миротворческими силами и отводу войск от линии разделения.

После операции правительство Сербской Краины создало специальную комиссию, которая должна была установить ответственных за потерю Западной Славонии. Однако её выводы остались неизвестными для общественности. Краинские сербы также обвинили миротворцев СООНО в содействии хорватской стороне. По утверждениям представителей краинского правительства, иорданский батальон передал хорватам часть своего вооружения, а аргентинский батальон открыто сотрудничал с хорватскими подразделениями. Корректными были названы действия только непальского батальона.

После майских событий в Республике Сербская Краина начались кадровые чистки в силовых структурах, усилились взаимные обвинения и упаднические настроения. Начали распространяться слухи о предательстве со стороны Милошевича и Караджича. Вскоре, в результате проведенной в августе 1995 года совместной хорватско-боснийской операции «Буря» Республика Сербская Краина также перестала существовать.

В Хорватии 1 мая отмечается как «День освобождения Западной Славонии». Солдаты и офицеры, участвовавшие в операции, были награждены специальными медалями, а в Окучанах ежегодно проводятся торжественные празднования. Для краинских сербов 1 мая стало днем траура, в этот день они проводят панихиды в память о погибших.

Потери сторон. Обвинения в совершении военных преступлений

Всего от действий хорватских войск погибли 283 человека, среди которых 57 женщин и 9 детей. Хорватскими солдатами были собраны 168 тел и захоронены без установления личности. Остальные жертвы числятся пропавшими без вести. Около 1500 солдат и ополченцев попали в плен. Гражданские сербы, которые не успели бежать из Западной Славонии, хорватскими войсками были интернированы в специальные лагеря, откуда благодаря усилиям миротворцев СООНО и гуманитарных организаций перевезны в Республику Сербскую и Союзную Республику Югославию. Согласно данным гуманитарных организаций, в октябре 1995 года на территории Западной Славонии проживали всего 800 сербов.

Хорватские потери составили от 42 до 60 солдат убитыми во время операции и 186 ранеными, и 7 гражданских лиц, погибших во время обстрела Загреба сербами. Потери в технике составили 1 самолет, 2 вертолета, 1 танк.

Обе стороны обвиняли друг друга в совершении военных преступлений во время операции.

Так, сербская сторона обвиняла хорватов в намеренном обстреле колонн беженцев во время переправы через Саву у Ясеноваца и Стара-Градишки. Во время этих обстрелов погибли мирные граждане, в том числе женщины и дети. 2 мая швед Ханс Андерс Ярвестам (гражданский полицейский из сил ООН) находился в колонне беженцев и сообщал:

По дороге к Новске видели ужасные сцены, самое маленькое — 50 трупов вдоль пути. Были это и сербские военные и гражданские. Многие дома были уничтожены.

В докладе Комиссии по правам человека ООН сказано, что хорватская армия обстреливала трассу от Окучан до моста через Саву, по которой двигались сербские беженцы. После прекращения боев данная местность подвергалась очистке, также была замечена колонна рефрижераторов. После 4 мая её посетили международные наблюдатели, которые, однако не нашли там следов нарушения гуманитарного права. В докладе также были приведены несколько случаев убийств гражданских лиц хорватскими солдатами, записанных со слов очевидцев. Согласно докладу, хорватские солдаты целенаправленно уничтожили некоторые дома в населенных пунктах Окучани, Врбовляни и Човац. Было зафиксировано мародерство, в основном со стороны хорватских военных, в меньшей степени — со стороны отступавших сербов.

По мнению Human Rights Watch, нарушения правил ведения войны со стороны хорватской армии не были широко распространены. Но нарушения гуманитарного права и прав человека имели место во время и после наступления, и многие обвинения требуют еще дальнейшего изучения. Данная организация также выдвинула версию, что обстрел беженцев хорватскими солдатами мог быть целенаправленным.

В 2001 году хорватская пресса написала о том, что непосредственно после операции несколько десятков взятых в плен сербских солдат пропали без вести. Исследователи из хорватского Института истории писали, что хорватские солдаты нарушали правила ведения войны по отношению к гражданскому сербскому населению и военнопленным, а военная полиция задержала значительное количество солдат, обвиненных в нарушениях правил и дисциплинарных проступках, а также мародеров из числа армейских подразделений. На поставленных контрольно-пропускных пунктах военная полиция изъяла у мародеров значительное количество оружия и снаряжения, автомобили и различное ценное имущество.

Предпринятый сербской стороной ракетный обстрел хорватских городов, в результате которого погибли 7 и были ранены как минимум 175 мирных граждан, был признан Международным трибуналом по бывшей Югославии военным преступлением. Защита Милана Мартича, признанного ответственным за это преступление, назвала его адекватным ответом на действия хорватов, но трибунал отверг эту аргументацию. Мартич был приговорён судом к 35 годам тюремного заключения.

В апреле 2012 года хорватское правосудие начало расследование убийства 23 лиц в населенном пункте Медари, а также расследование многочисленных издевательств по отношению к сербским военнопленным.

Литература

на русском языке

• Валецкий, Олег. [militera.lib.ru/h/0/pdf/valetsky_av01.pdf Югославская война 1991-1995]. — М.: Крафт+, 2011. — 652 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-93675-180-6.
• Гуськова Е.Ю. История югославского кризиса (1990-2000). — М.: Русское право/Русский Национальный Фонд, 2001. — 720 с. — ISBN 5941910037.
• Югославия в XX веке: очерки политической истории / К. В. Никифоров (отв. ред.), А. И. Филимонова, А. Л. Шемякин и др. — М.: Индрик, 2011. — 888 с. — ISBN 9785916741216.

на сербскохорватском языке

• Извештаj о узроцима и начину пада Западне Славониjе. — Книн: Скупштина РСК, 1995. — 22 с.
• Новаковић, Коста. [books.google.ru/books/about/Srpska_krajina.html?id=0RETcgAACAAJ&redir_esc=y Српска Краjина: (успони, падови уздизања)]. — Београд; Книн: Српско културно друштво Зора, 2009. — 602 с. — ISBN 978-86-83809-54-7.
• Штрбац, Саво. Хроника прогнаних Крајишника. — Београд: Српско културно друштво «Зора», 2005. — 355 с. — ISBN 86-83809-24-2.
• Bobetko, Janko. Sve moje bitke. — Zagreb, 1996. — 700 с. — ISBN 9539700205.
• Sekulić, Milisav. [ru.scribd.com/doc/53513555/Knin-Je-Pao-u-Beogradu-Milisav-Sekulic Knin je pao u Beogradu]. — Nidda Verlag., 2000. — 295 с.
• Radelić Zdenko, Marijan Davor, Barić Nikica, Bing Albert, Živić Dražen. Stvaranje hrvatske države i Domovinski rat. — Zagreb: Školska knjiga i Institut za povijest, 2006. — ISBN 953-0-60833-0.

на английском языке

• Nigel Thomas, Krunoslav Mikulan, Darko Pavlovic. [books.google.ru/books?id=G5Px01NrM7QC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false The Yugoslav Wars (1): Slovenia & Croatia 1991-95]. — Oxford: Osprey publishing, 2006. — 64 p. — ISBN 1-84176-963-0.
• David C. Isby. [books.google.ru/books?id=0AoPAAAACAAJ&redir_esc=y Balkan Battlegrounds: A Military History of the Yugoslav Conflict, 1990-1995]. — Washington: Diane Publishing Company, 2003. — Vol. 1. — 501 p. — ISBN 978-0-7567-2930-1.

Ссылки

• [navoine.ru/operacija-bljesak.html Детальный ход операции на сайте альманаха «Искусство войны»] (рус.). Проверено 30 марта 2013. [www.webcitation.org/6Fe3BWXz4 Архивировано из первоисточника 5 апреля 2013].
• [hrcak.srce.hr/file/74023 Osvrt na operaciju “Bljesak” u dokumentima Republike Srpske Krajine] (хорв.). Проверено 30 марта 2013. [www.webcitation.org/6Fe34Kpq4 Архивировано из первоисточника 5 апреля 2013].
• [artofwar.ru/i/ionow_a_a/text_0010.shtml Возобновление сербско-хорватской войны] (рус.). ArtOfWar. Проверено 30 марта 2013. [www.webcitation.org/6FdyMLF1l Архивировано из первоисточника 5 апреля 2013].

Отрывок, характеризующий Операция «Молния» (1995)

Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.