Осада Антверпена (1914)

Осада Антверпена
Основной конфликт: Первая мировая война
Дата	28 сентября — 10 октября 1914 года
Место	Антверпен, Бельгия
Итог	Германская армия взяла город
Противники
Германская империя Британская империя Бельгия
Командующие
неизвестно неизвестно
Силы сторон
60 000 87 334 полевых войск и 60 000 гарнизон
Потери
неизвестно 30 000 бельгийцев и 2000 британцев интернированы в Нидерландах

Осада Антверпена (20 сентября — 10 октября 1914 года) — осада и взятие бельгийского города Антверпен германскими войсками во время Первой мировой войны.

В 1914 году город Антверпен был защищён со всех сторон несколькими десятками мелких крепостей (фортов) и двумя оборонительными линиями. После того, как бельгийская армия отступила в Антверпен, немецкие войска 20 сентября начали осаду города. Осада была неполной: немецкие войска блокировали Антверпен лишь с востока и юга. С севера проходила граница с нейтральными Нидерландами, с запада (с моря) городу могла оказывать помощь Великобритания. Германское командование выделило на осаду города 3-й резервный корпус (основные силы немцев в это время сражались во Франции, см. статью «Бег к морю»). Бельгийские войска проводили рейды из города, нанося ощутимые удары осаждающим. В связи с этим германцы перебросили к Антверпену дополнительные силы.

Решительные бомбардировки города германцы начали 28 сентября, после того как освободилась тяжелая артиллерия, осаждавшая сдавшуюся французскую крепость Мобёж. Первые артиллерийские обстрелы принесли значительные результаты осаждавшим. Становилось очевидно, что Антверпен долго не продержится, тем более, что во Франции устанавливалась сплошная линия фронта, что грозило бельгийской армии полным окружением. 2 октября немцы начали штурм некоторых фортов и захватили два из них.

1 октября бельгийцы направили британскому правительству телеграмму, в которой заявили, что отступят из Антверпена в течение 3 дней. Однако британцы заявили, что сделают все возможное, чтобы не сдавать Антверпен германцам. И уже 3 октября в город прибыл отряд морских пехотинцев британской армии. Однако это не могло изменить положения. Германская армия продолжала наступать, и бельгийцы начали отступление из города. Бельгийская армия эвакуировалась из Антверпена по понтонным мостам. Последние бельгийские части бежали из Антверпена 8 октября, 9 октября германская армия вошла в город. Значительное число бельгийских военнослужащих, а также британские части бежали в нейтральные Нидерланды, где были интернированы на время войны.

Из иллюстрированного журнала «Искры» от 19 октября 1914 г:

Исход бельгийцев. После недолгой осады, героической обороны и ожесточенной бомбардировки 26-го сент. пала последняя твердыня бельгийцев — крепость Антверпен. Под градом снарядов из жерл чудовищных орудий, подвезённых немцами и установленных на заранее ими же выстроенных платформах, умолкал форт за фортом. 23-го сент. покинуло Антверпен бельгийское правительство, 24-го началась бомбардировка города. Целые улицы стояли в пламени. В порту пылали грандиозные цистерны с нефтью. «Цеппелины» и аэропланы забрасывали несчастный город бомбами сверху. Мирное население в панике бежало из обреченного города, десятками тысяч, спасаясь кто куда: на судах в Англию и Францию, пешком в Голландию..

Литература

• Зайончковский А. М. [militera.lib.ru/h/zayonchkovsky1/ Первая мировая война]. — СПб.: Полигон, 2000. — 878 с. — ISBN 5-89173-082-0.
• Бэзил Лиддел Гарт. 1914. Правда о Первой мировой. — М.: Эксмо, 2009. — 480 с. — (Перелом истории). — 4300 экз. — ISBN 978-5-699-36036-9.

Отрывок, характеризующий Осада Антверпена (1914)

«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».