Рёр-Брайнин, Софи

Софи Рёр-Брайнин Sophie Röhr-Brajnin
Дата рождения	2 января 1861(1861-01-02)
Место рождения	Белосток
Дата смерти	5 января 1937(1937-01-05) (76 лет)
Место смерти	Мюнхен
Страна	Российская империя Российская империя Германия Германия
Профессии	оперная певица, вокальный педагог
Певческий голос	сопрано

Софи Рёр-Брайнин (также Зофья Брайнин, в Польше известна как Zofia Brainin или Brajnin, в Венгрии как Zsófia Brajnin, в Италии как Sophia Brajnin, в Голландии как Sophie Brajnin-Röhr, в Германии как Sofie или Sophie Röhr-Brajnin; 2 января 1861, Белосток, Российская империя, сегодня Польша — 5 января 1937, Мюнхен) — польско-немецкая оперная певица (сопрано).

Биография

Родилась в еврейской семье. Вокальное образование получила в Варшаве и у Матильды Маркези в Вене. Дебютировала в Варшавской опере в роли Аиды в 1883, в том же году выступила в партии Гальки в одноимённой опере С.Монюшко.

В 1883—1885 годах выступала в итальянских оперных театрах: в Вероне (в операх Дж. Верди «Двое Фоскари», «Набукко», «Бал-маскарад»), в Милане («Бал-маскарад» в театре «Даль Верме» (en)), в Мессине, Ливорно, Риме, в 1886 году во Флоренции. В 1885 имела сенсационный успех в Варшаве в партии Нормы в одноимённой опере Беллини.

Продолжила образование в Париже у Полины Виардо. В 1886—1888 годах выступала на сценах Кролль-Оперы и Придворной оперы в Берлине (в частности, в роли Донны Анны в Дон Жуане Моцарта). «Новая берлинская музыкальная газета» называет её «русской певицей»:

…in Berlin anwesende russische Sängerin, Fr. Sophie Brajnin, als Donna Anna…

За этим последовали ангажементы в театрах Нюрнберга (de) и Бреслау (Breslauer Oper). Гастролировала в Кенигсберге, Мангейме, Висбадене, Лейпциге, Будапеште, Базеле. В конце марта и в начале апреля 1889 года исполнила в Дрезденском придворном театре главные женские роли в операх Дж. Мейербера «Роберт-Дьявол» и «Гугеноты». В 1892—1893 годах была занята в оперном театре Дюссельдорфа (de).

Наибольший успех имела в драматических ролях и в вагнеровских партиях (в частности, задокументировано её выступление в роли Изольды в опере «Тристан и Изольда» в Роттердаме 22 марта 1890 года).

После Дюссельдорфа не брала постоянных ангажементов, последовав за своим мужем, дирижёром и композитором Гуго Рёром в Мюнхен, где в 1898—1899 выступала в качестве приглашённой певицы в Баварской придворной опере. Участвовала в исполнении «Страстей по Матфею» Баха в лейпцигской Церкви Святого Фомы 16 апреля 1897 года под управлением А.Никиша.

Впоследствии вела педагогическую деятельность в качестве преподавателя бельканто. Среди её учеников были сопрано Берта Морена (Berta Morena), Элизабет Ангельрот (Elisabeth Angelroth), Эльфе Блант (Elfe Blant), Клэр Шультнес (Claire Gerhardt-Schultheß, известна также как Claire Hansen-Schulthess), тенор Джузеппе Гауденци (Giuseppe Gaudenzi)

… Gaudenzi went to Munich to study with Sophie Brajnin and then to Italy for work with Hugo Rohr…

и др.

Эжен д’Альбер посвятил Софи Рёр-Брайнин песни из опуса 17.

Дополнительные источники

• [www.archivum.opera.hu/site.php?page=szemely&betu=b Архив Венгерской государственной оперы]  (венг.)
• Ottmar G. Flüggen. Biographisches Bühnen-Lexikon der Deutschen Theater. — A. Bruckmann: München 1892
• Gian Paolo Marchi. La spada di sambuco: cinque percorsi salgariani. — Fiorini: Verona 2000
• August Ludwig Degener. Degeners Wer ist’s? . — Verlag Herrmann Degener: Berlin 1935
• Salomon Wininger. Grosse jüdische National-Biographie: mit mehr als 8000 Lebensbeschreibungen. Ausg. 7. — Czernowitz: 1936
• Takashi Numaguchi. Beethovens «Missa solemnis» im 19. Jahrhundert: Aufführungs- und Diskursgeschichte. — Verlag Christoph Dohr: Köln 2006

Отрывок, характеризующий Рёр-Брайнин, Софи

В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.