Набукко (опера)

Опера

Набукко
Постановка оперы «Набукко» в Зелёном театре Эберсвальде в августе 2004
Место первой постановки	Ла Скала, Милан

«Набу́кко», или «Навуходоно́сор» (итал. Nabucco) — опера Джузеппе Верди в 4 действиях, 7 картинах на либретто Т. Солера, основанная на событиях, описанных в Библии. (Набукко — сокращённая итальянская интерпретация имени царя Навуходоносора II). Именно эта опера, третья в творчестве Верди, принесла ему настоящую славу. В ней повествуется о бедствиях евреев, об их пленении вавилонянами, а затем отпущении на родину царём Вавилона Навуходоносором.

Премьера состоялась 9 марта 1842 года в театре «Ла Скала» в Милане. Первая постановка окончательной версии прошла в Театро Сан-Джакомо на Корфу в сентябре 1844.

В состав оперы входит знаменитый «хор евреев» Va, pensiero, sull’ali dorate — «Лети, мысль, на золотых крыльях».

История создания оперы

Верди писал впоследствии, что «с этой оперы, можно сказать, началась его настоящая деятельность в искусстве». Действительно, «Набукко» имел у публики грандиозный успех.

Критики несколько умеряли восторги публики. Например, опера не понравилась немецкому композитору Отто Николаи. Дело было в том, что он был первым обладателем этого либретто. Он не понял этого либретто, хотя и жил в Милане. После отказа писать по этому либретто Николаи создал оперу под названием Il proscritto, которая катастрофически провалилась в марте 1841 года. Николаи был принуждён аннулировать контракт с «Ла Скала», после чего он получил известие о триумфе «Набукко» и был крайне возмущён. Он писал: «Оперы Верди действительно ужасны. Он пишет как глупец и совершенно не профессионален технически, он, должно быть, имеет сердце осла и, по-моему, это жалкий, отвратительный композитор». Саму оперу он характеризовал как «ничего кроме ярости, брани, кровопролития и убийств».

Однако мнение Николаи осталось в меньшинстве. «Набукко» же начал период триумфов Верди, продолжавшийся до конца его деятельности в театре.

Существует легенда, что при первом исполнении Va, pensiero зал потребовал исполнения на бис, что было в то время запрещено. Однако в последнее время установлено, что, хотя Va, pensiero и стало гимном Рисорджименто, но повторяли в тот вечер не его, а хор Immenso Jehova, благодарность евреев Богу за спасение их народа. Но всё же Верди занимал заметное место музыкального лидера Рисорджименто.

Действующие лица

Роль	Голос
Набукко, вавилонский царь	баритон
Измаил, племянник царя Иерусалима	тенор
Захария, первосвященник Иерусалима	бас
Фенена, дочь Навуходоносора	меццо-сопрано
Абигайль, внебрачная дочь Навуходоносора	сопрано
Абдалло, начальник стражи	тенор
Анна, сестра Захарии	сопрано
Верховный жрец бога Ваала	бас

Сюжет

Время: 587 до н. э.

Место: Иерусалим и Вавилон

Акт 1: Иерусалим

Внутри храма Соломона

Израильтяне молятся, в то время как вавилонская армия приближается к их городу. Верховный жрец Захария говорит людям не отчаиваться, а верить в Бога (D’Egitto là su i lidi / На берегах Египта Он спас жизнь Моисея"). В качестве заложницы иудеи держат Фенену, младшую дочь Набукко. Это дает им возможность на время сохранить мир (Come notte a sol fulgente / «Как тьма перед солнцем»). Захария поручает Фенену Измаилу, племяннику царя Иерусалима и бывшему послу в Вавилоне. Оставшись наедине, Фенена и Измаил вспоминают, как они полюбили друг друга, когда Измаил был в вавилонском плену, и как Фенена помогла ему сбежать в Израиль. Абигайль, старшая дочь Набукко (возможно), вместе с переодетыми вавилонскими солдатами входит в храм. Она тоже любит Измаила. Обнаружив влюбленных, она угрожает Измаилу: если он не расстанется с Фененой, Абигайль обвинит её в измене. Однако, если он вернет Абигайль её любовь, она будет просить Набукко за израильтян. Измаил говорит, что не может любить её, и она клянется отомстить. Появляется Набукко вместе с воинами (Viva Nabucco / «Долгой жизни Набукко»). Захария бросает ему вызов, угрожая убить Фенену, если Набукко атакует храм. Измаил обезоруживает Захарию и спасает Фенену. Набукко приказывает разрушить храм. Захария и израильтяне проклинают Измаила.

Акт 2: Нечестивец

Сцена 1: Царский дворец в Вавилоне

Набукко назначает Фенену регентом и стражем израильских пленных, в то время как он сам продолжает войну с израильтянами. Абигайль обнаруживает документ, который доказывает, что она дочь рабыни, и, следовательно, не может претендовать на престол. Она мучительно обдумывает отказ Набукко позволить ей участвовать в войне с израильтянами и вспоминает ушедшее (Anch’io dischiuso un giorno / «Я тоже однажды открыла своё сердце счастью»). Верховный жрец сообщает Абигайль о том, что Фенена освободила израильских пленных. Жрец задумал сделать Абигайль правительницей Вавилона и с этим намерением распространил слухи о том, что Набукко погиб в битве. Абигайль решает захватить трон (Salgo già del trono aurato / «Я уже восхожу на золотой трон»).

Сцена 2: Комната во дворце

Захария читает Скрижали Завета (Vieni, o Levita / «Приди, о Левит!»), затем зовет Фенену. Группа левитов обвиняет Измаила в предательстве. Захария возвращается с Фененой и своей сестрой Анной. Анна говорит левитам, что Фенена приняла иудаизм, и убеждает их простить Измаила. Абдалло, солдат, объявляет о смерти Набукко и предупреждает о восстании, устроенном Абигайль. Появляется Абигайль с верховным жрецом и требует корону Фенены. Неожиданно появляется сам Набукко; пробравшись сквозь толпу, он захватывает корону и провозглашает себя не только царем вавилонян, но и их богом. Верховный жрец Захария проклинает его и предупреждает о божественной каре; разгневанный Набукко в ответ приказывает убить всех израильтян. Фенена говорит ему о том, что она приняла иудаизм, и разделит судьбу израильтян. Разъяренный Набукко повторяет, что он бог (Non son piu re, son dio / «Я больше не царь! Я Бог!»). Над головой святотатца сверкает молния; Набукко сходит с ума. Корона падает с его головы в руки Абигайль. Она провозглашает себя властительницей Вавилона.

Акт 3: Пророчество

Сцена 1: Подвесные сады Вавилона

Уничтожив документ, свидетельствующий о её рабском происхождении, Абигайль заставляет безумного отца подписать смертный приговор всем иудеям, а значит, и Фенене. Осознав это, Набукко умоляет Абигайль пощадить сестру (Oh di qual onta aggravasi questo mio crin canuto / "О, каким позором покрылась моя седая голова"). Не внемля мольбам отца, Абигайль приказывает заточить его в тюрьму.

Сцена 2: На берегах реки Евфрат

В ожидании казни пленные иудеи оплакивают свою участь и тоскуют об утраченной родине (Va pensiero, sull'ali dorate / «Лети, мысль, на золотых крыльях»). Первосвященник Захария поддерживает их дух, пророчествуя о неизбежном падении Вавилона.

Акт 4: Разрушенный идол

Сцена 1: Царские палаты, Вавилон

Набукко пробудился; он в смятении и бреду. Он видит, как Фенену в кандалах ведут на смерть. В отчаянии, он молится Богу иудеев. Он просит о прощении и обещает восстановить храм в Иерусалиме, если его молитвы будут услышаны (Dio di Giuda / «Бог иудеев!»). Невероятным образом его сила и разум возвращаются. Абдалло и верные солдаты пришли освободить его. Набукко решает освободить заключенных и наказать предателей.

Сцена 2: Подвесные сады Вавилона

Фенену и израильских заключенных ведут на жертвоприношение (Va! La palma del martirio / «Иди, выиграй пальму мученичества»). Фенена спокойно готовится к смерти. Появляется Набукко с солдатами. Он обещает восстановить храм в Иерусалиме и преклониться перед богом иудеев, приказывая идолу Ваала разрушиться. Идол падает на землю и разлетается на куски. Набукко говорит, что теперь все израильтяне свободны, и все объединяются в молитве к Яхве. Солдаты приводят Абигайль. Она выпила яд. Она умоляет Фенену о прощении, молит Бога о милосердии и умирает. Захария объявляет Набукко божьим слугой и царем царей.

Дискография

Год	Состав (Абигайль, Набукко, Измаил, Захария, Фенена, Анна, Абдалло)	Дирижер	Лейбл
1966	Елена Сулиотис, Джанджакомо Гуэльфи, Джанни Раймонди, Николай Гяуров, Глория Лейн, Мирелла Флорентини, Пьеро де Пальма, хор и оркестр театра «Ла Скала»	Джанандреа Гавадзени
1978	Рената Скотто, Маттео Манагуэрра, Вериано Лукетти, Николай Гяуров, Елена Образцова, Анна Эдвардс, Кеннет Коллинз, Анна, Амвросианский оперный хор	Риккардо Мути
1983	Гена Димитрова, Пьеро Капучилли, Пласидо Доминго, Евгений Нестеренко, Люсия Валентини Террани, Лючия Попп, Фолькер Хорн, Хор и оркестр Немецкой оперы, Берлин,	Джузеппе Синополи

Постановки в России

• 2001 — Большой Театр
• 2003 — Татарский академический государственный театр оперы и балета им. М.Джалиля. Музыкальный руководитель постановки — Марко Боэми (Италия). Режиссёр-постановщик — Дени Криеф (Италия). Художник-постановщик — Андрей Злобин (Киев). Художник по костюмам — Анна Ипатьева (Киев).
• 2005 — Совместная постановка Мариинского театра и театра «Геликон-Опера» (Москва). Премьера в Мариинском театре: 22 октября 2005 года. Музыкальный руководитель — Валерий Гергиев; Режиссёр-постановщик — Дмитрий Бертман; Художник-постановщик — Игорь Нежный; Художник по костюмам — Татьяна Тулубьева.
• 2006 — Московский театр "Новая опера" им. Е.В. Колобова. Премьера состоялась 2 декабря 2006 г. Музыкальный руководитель - Евгений Самойлов. Режиссёр - Андрейс Жагарс..

Интересные факты

• В честь оперы получил название проектируемый газопровод из Туркмении и Азербайджана в страны Европейского союза — «Набукко».

Ссылки

• [libretto-oper.ru/operas/verdi/nabucco.php Полное либретто оперы «Набукко»]
• [www.belcanto.ru/nabucco.html Бельканто. Ру — Артур Платонов. Опера Верди «Набукко»]
• [rezumeru.org/index.php?option=com_content&view=article&id=8946:nabuko-verdi-&catid=85:2011-02-28-22-00-29&Itemid=91 «Набукко» — самая красивая опера Верди]

Отрывок, характеризующий Набукко (опера)

– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала: