Смирнов, Борис Александрович (актёр)

Борис Александрович Смирнов
Профессия:	актёр театра и кино
Театр:	ЛАТК, МХАТ имени М. Горького
Награды:

Борис Александрович Смирно́в (1908—1982) — советский российский актёр театра и кино. Народный артист СССР (1963). Лауреат Ленинской премии (1959). Член КПСС с 1958 года.

Биография

В 1925 году окончил 221–ю трудовую единую школу в Ленинграде. Учился в Ленинградском институте сценических искусств (1925—1929) в мастерской В. Н. Соловьёва.

С 1928 года играл на сцене Театра-студии под руководством С. Э. Радлова (1928—1942) (в 1928 году под названием Молодой театр, с 1934 года — Театр-студия под руководством С. Э. Радлова, с 1939 по 1942 год — Театр имени Ленинградского Совета). В 1942 — 1943 гг. — артист Ташкентского театра Красной Армии Среднеазиатского Военного округа

С 1943 года — актёр Ленинградского театра Комедии, с 1950 года — актёр Московского театра имени А. С. Пушкина. C 1955 года — актёр МХАТа.

Б. А. Смирнов умер 19 декабря 1982 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

Награды и премии

• Народный артист СССР (1963)
• Ленинская премия (1959, за исполнение роли В. И. Ленина в спектакле МХАТа СССР имени М. Горького «Кремлёвские куранты»
• Орден Ленина (1967)
• Орден Октябрьской Революции
• Орден Трудового Красного Знамени (1978)
• Орден «Знак Почёта» (1939)
• Медаль «За оборону Ленинграда» (1945)
• Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1946).

Роли

Смирнов создал образ В. И. Ленина в спектаклях:

• 1956 — «Кремлёвские куранты» Н. Погодина
• 1958 — «Третья патетическая» Н. Погодина
• 1965 — «Шестое июля» М. Шатрова.

в фильмах:

• 1957 — «Балтийская слава»
• 1957 — «Коммунист»
• 1957 — «Лично известен»
• 1963 — «Аппассионата»
• 1963 — « Именем революции»

Роли в театре

В театре Ленсовета — в пьсах У. Шекспира: Ромео («Ромео и Джульетта», 1934), Кассио («Отелло», 1935), Гамлет, Лаэрт («Гамлет»1939), в пьесах другиъ авторов: Освальд («Привидения» Ибсена, 1939), Паратов («Бесприданница» А. Н. Островского), Лорд Горинг («Идеальный муж» О. Уайльда), Павел Корчагин («Как закалялась сталь» Н. А. Островский, 1937), Влас («Далекое» А. Н. Афиногенова, 1936), Моцарт («Моцарт и Сальери» А. С. Пушкина, 1937).

В Ленинградском театре Комедии — Фортунио («Подсвечник» Мюссе, 1943), Нелькин («Свадьба Кречинского», 1944), Телятев («Бешеные деньги» Островского, 1950), Ланцелот («Дракон» Шварца, 1943), Алексей Ладыгин («Обыкновенный человек» Леонова, 1946), Смит («Русский вопрос», 1947), старшина Казаков («О друзьях-товарищах» Масса и Червинского, 1947), Владимир Ковалевский («Софья Ковалевская», бр. Тур, 1948), Потапов («Московский характер» Софронова, 1948), Эрик («Вы этого не забудете» Пристли, 1945), Даниель Саварри («Путешествие Перришона» Лабиша, 1946), майор Каштанов («Особняк в переулке», бр. Тур, 1949), Тузов («Роковое наследство» Шейнина, 1949), Дон Жуан («Дон Жуан» Мольера, 1950).

В Театре им. Пушкина — Гоголь (о. п. Алешина, 1952), Бобырев («Тени» Салтыкова-Щедрина, 1953), Иванов (о. п. Чехова, 1955).

Во МХАТе — Лаврецкий («Дворянское гнездо» по Тургеневу, 1957), Иван Карамазов («Братья Карамазовы» по Достоевскому, 1960), Антони Андерсен («Ученик дьявола» Шоу, 1958).

Роли в фильмах

• 1949 — Сталинградская битва — лейтенант Калеганов
• 1949 — Александр Попов
• 1949 — Великая сила
• 1952 — Композитор Глинка — Михаил Иванович Глинка
• 1953 — Свадьба Кречинского — помещик Владимир Дмитриевич Нелькин
• 1954 — Анна на шее
• 1954 — Командир корабля — капитан Терентий Иванович Золотов
• 1956 — Таланты и поклонники — меценат Иван Семёныч Великатов
• 1958 — Трое вышли из леса — следователь МГБ
• 1960 — Воскресение
• 1965—1967 — Война и мир — князь Василий

О нем

• Советский энциклопедический словарь, М., 1981.

См. также

Лениниана (искусство)

Отрывок, характеризующий Смирнов, Борис Александрович (актёр)

В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.