Анна на шее (фильм)
| Анна на шее | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| В главных ролях | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
82 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Анна на шее» — советский художественный фильм, снятый в 1954 году Исидором Анненским по одноимённому рассказу А. П. Чехова. Лидер кинопроката (31,9 млн зрителей).
Приз — «Золотая оливковая ветвь» на Международном кинофестивале в Италии, 1957 год [1]
Содержание
Сюжет
«После венчания не было даже лёгкой закуски». 18-летняя девушка Аня вышла замуж за 52-летнего чиновника Модеста Алексеича. После свадьбы они едут в монастырь, на богомолье.
В поезде Модест Алексеич, улыбаясь, припоминает один случай: «Когда Косоротов получил орден св. Анны второй степени и пришел благодарить, то Его сиятельство выразился так: „Значит, у вас теперь три Анны: одна в петлице, две на шее“. В то время к Косоротову только что вернулась его жена, особа сварливая и легкомысленная, которую звали Анной. Надеюсь, что когда я получу Анну второй степени, то его сиятельство не будет иметь повода сказать мне то же самое». А Аня думает о том, что хоть она и вышла замуж за богатого, «денег у неё всё-таки не было, и, когда сегодня её провожали отец и братья, она по их лицам видела, что у них не было ни копейки». После смерти матери, её отец (учитель чистописания и рисования в гимназии) Пётр Леонтьич запил, у Пети и Андрюши (младших братьев-гимназистов) не было даже сапог. «Но вот знакомые дамы засуетились и стали искать для Ани хорошего человека. Скоро нашелся вот этот самый Модест Алексеич, не молодой и не красивый, но с деньгами».
Супруги стали жить на казённой квартире. Аня целыми днями играла на рояле, или плакала от скуки, или читала романы и модные журналы. Модест Алексеич за обедом говорил о политике, о назначениях и наградах, о том, что семейная жизнь есть не удовольствие, а долг. В обществе Модест Алексеич заставлял Аню подобострастно кланяться людям, имеющим высокие чины. Жадничал, когда Аня просила его что-либо купить ей. Когда Аня приходила навестить отца и братьев, то чувствовала, что они смущаются и не знают, как себя вести. Слабый и добрый отец Пётр Леонтьич по праздникам играл на старой фисгармонии и по-прежнему пил. А братья «Петя и Андрюша, худенькие, бледные мальчики с большими глазами, забирали у него графин и говорили растерянно: „Не надо, папочка… Довольно, папочка…“»
С деньгами у Ани после замужества стало ещё хуже. Только раз Пётр Леонтьич попросил у Аниного мужа 50 рублей. Модест Алексеич денег дал, но пригрозил, что в последний раз, так как Пётр Леонтьич пьёт, а это постыдно. И братья, приходившие к Ане в гости, тоже должны были выслушивать наставления Аниного мужа: «Каждый человек должен иметь свои обязанности!» Денег Модест Алексеич не давал, но зато он дарил Ане драгоценности, говоря, что эти вещи хорошо иметь про черный день. И часто проверял: все ли вещи целы.
Задолго до рождества Модест Алексеич стал готовить Аню к традиционному зимнему балу и даже дал ей 100 рублей на платье.
Наступило время бала. Аня блистала, очаровывала даже самых равнодушных мужчин. Аню заметил даже сам Его сиятельство и пригласил её вести благотворительный базар. Вещи из Аниных рук расходились нарасхват. «Подошел Артынов, богач. Не отрывая глаз от Ани, он выпил бокал шампанского и заплатил сто рублей, потом выпил чаю и дал ещё сто». Аня «поняла, что она создана исключительно для этой шумной, блестящей, смеющейся жизни с музыкой, танцами, поклонниками». Своего отца она начала стесняться: «ей уже было стыдно, что у неё такой бедный, такой обыкновенный отец».
На следующий день к Ане приехал Артынов с визитом, а затем — Его сиятельство. Когда пришёл её муж, Модест Алексеич, то «перед ней также стоял он теперь с тем же холопски-почтительным выражением, какое она привыкла видеть у него в присутствии сильных и знатных. И с восторгом, уже уверенная, что ей за это ничего не будет, она сказала, отчетливо выговаривая каждое слово: „Подите прочь, болван!“»
После этого у Ани не было уже ни одного свободного дня, так как она принимала участие то в пикнике, то в прогулке, то в спектакле. Возвращалась она домой каждый день под утро. Денег нужно было очень много, но она только посылала мужу счета или записки: «Подательнице сего выдать 200 рублей»
На Пасху Модест Алексеич получил Анну второй степени. Его сиятельство сказал на это: «Значит, у вас теперь три Анны: одна в петлице, две на шее». Модест Алексеич ответил: «Теперь остается ожидать появления на свет маленького Владимира. Осмелюсь просить ваше сиятельство в восприемники». Он намекал на Владимира IV степени и уже воображал, как он будет всюду рассказывать об этом своём каламбуре.
А Аня каталась на тройках, ездила с Артыновым на охоту и всё реже бывала у отца и братьев. Пётр Леонтьич запивал сильнее прежнего, денег не было, и фисгармонию давно уже продали за долг. И когда во время прогулок им встречалась Аня на тройке с Артыновым, «Пётр Леонтьич снимал цилиндр и собирался что-то крикнуть, а Петя и Андрюша брали его под руки и говорили умоляюще: „Не надо, папочка… Будет, папочка…“»
В ролях
- Алла Ларионова — Анна Соболева
- Александр Сашин-Никольский — Пётр Леонтьевич Соболев, отец Анны
- Владимир Владиславский — Модест Алексеевич
- Михаил Жаров — Артынов
- Александр Вертинский — князь
- Наталия Белёвцева — княгиня
- Ирина Мурзаева — Мавра Григорьевна
- Владимир Шишкин — Дездемонов
- Геннадий Заичкин — Щёголев
- Галина Фролова — дама в киоске
- Алексей Грибов — Иван Иванович
- Александр Румнев — распорядитель на балу
- Татьяна Панкова — Аграфена Семёновна, портниха
- Георгий Гумилевский — буфетчик в театре
- Михаил Шишков — цыган
- Владимир Сошальский — офицер с дамой в театре (нет в титрах)
- Вера Алтайская — дама в церкви (нет в титрах)
- Клавдия Хабарова — дама в церкви (нет в титрах)
- Муза Крепкогорская — прихожанка и девушка на балу (нет в титрах)
- Георгий Светлани — чиновник (нет в титрах)
- Ян Янакиев — гусар (нет в титрах)
- Александр Жуков — лакей (нет в титрах)
- Екатерина Мазурова — женщина в церкви (нет в титрах)
- Елена Вольская — дама (нет в титрах)
- Манефа Соболевская — дама (нет в титрах)
- Пётр Репнин — гость на балу у князя (нет в титрах)
- Александра Денисова — дама
- Клавдия Козлёнкова — молодая дама в карете Артынова (нет в титрах)
- Валентина Ушакова — молодая дама (нет в титрах)
- Лев Потёмкин — господин на балу
- Константин Барташевич — господин на балу
Съёмочная группа
- Автор сценария и режиссёр: Исидор Анненский
- Оператор: Георгий Рейсгоф
- Художник: Александр Дихтяр
- Композитор: Лев Шварц
- Звукорежиссёр: Дмитрий Флянгольц
- Монтаж: Р. О. Шор
- Спецэффекты:
- А. Крылов
- В. Осминкина
- Директор: Владимир Роговой
Напишите отзыв о статье "Анна на шее (фильм)"
Примечания
- ↑ [www.bordighera.it/cultura/approfondimenti/cinema_dell_umorismo | Международный кинофестиваль в Bordighera]>
Ссылки
- [youtube.com/watch?v=hmyT6vxkhss «Анна на шее»] на YouTube
- [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=235 «Анна на шее»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»
| ||||||
Отрывок, характеризующий Анна на шее (фильм)
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.
Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую , а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от армии. Таковых, как я – в России тысячи».
