Ян Янакиев
Поделись знанием:
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
| Ян Янакиев | |
| Имя при рождении: |
Кристиан Жюль Янакиев-Болиев |
|---|---|
| Профессия: | |
| Карьера: |
1946—2002 |
Ян Янакиев (наст. имя Кристиан Жюль Янакиев-Болиев; 11 июня 1926, Париж) — советский и российский актёр.
Содержание
Биография
Родился в Париже в семье болгарина и француженки; отец — врач, политэмигрант. Затем с родителями переехал в Италию, где отец работал в советском торгпредстве.
В 1925 году после неудачного покушения на царя семья эмигрировала из Болгарии во Францию, а в 1927 году попросила политического убежища в СССР. В 1934 году навсегда оказался в Москве. В Великую Отечественную войну отец служил военврачом, а в 1944 году был направлен в Болгарию, где занимал пост заместителя министра здравоохранения, а затем — посла НРБ в Польше.
В 1949—1959 годы работал в Театре-студии киноактёра в Москве.
С 1959 года — в штате киностудии имени М. Горького.
Снимался в кино с 1946 года в основном во второстепенных ролях. Сыграл множество иностранцев, дипломатов и офицеров в фильмах 1950—80-х годов. Соотечественники в исполнении Янакиева — это чиновники, учёные, важные прохожие. Иногда истеричные, шумные.
Личная жизнь
Женат на актрисе Ольге Громовой. Дочь — Анастасия (1966 г.р.).
Фильмография
- 1946 — Первая перчатка — спортсмен
- 1951 — Незабываемый 1919 год — эпизод
- 1951 — Прощай, Америка! — корреспондент
- 1951 — Спортивная честь — эпизод
- 1953 — Адмирал Ушаков — Сегюр, французский посол
- 1953 — Таинственная находка — иностранный моряк
- 1954 — Анна на шее — гусар
- 1954 — Запасной игрок — Слава Адвокатов, защитник
- 1955 — Княжна Мери — юнкер
- 1955 — Попрыгунья — Кобылянский, друг Ольги Ивановны
- 1955 — Тайна вечной ночи — радист на корабле
- 1956 — Первые радости — эпизод
- 1957—1958 — Тихий Дон — Чернецов
- 1958 — На дальних берегах — Анри Дюэз, партизан-француз
- 1959 — Нормандия — Неман — Жавот
- 1959 — Золотой эшелон — член иностранной делегации
- 1961 — Мишка, Серёга и я — Алексей Иванович, папа Гарика
- 1962 — Мой младший брат — Сергей, директор мебельного магазина, картёжник
- 1963 — Мы вас любим — Клейтон
- 1963 — Им покоряется небо — Семён Семёнович, конструктор
- 1963 — Крыса на подносе (короткометражный) — гость
- 1963 — При исполнении служебных обязанностей — штурман
- 1964 — Лёгкая жизнь — лысый выпускник на вечере встречи
- 1964 — Одиночество — эпизод
- 1964 — Они шли на Восток — майор
- 1964 — Сказка о потерянном времени — Иван Гургенович, сосед Пети
- 1965 — Заговор послов — французский журналист
- 1965 — Люди остаются людьми — психолог
- 1965 — Сколько лет, сколько зим! — Фриц
- 1966 — Утоление жажды — Хорев
- 1969 — Ватерлоо — Ларрей
- 1970 — Опекун — Киреев, алкоголик
- 1970 — Украденный поезд — консул
- 1971 — Каменный гость — Гранд
- 1972 — Вашингтонский корреспондент — Бен Торф
- 1973 — Семнадцать мгновений весны — Дольман
- 1975 — Ар-хи-ме-ды! — Константин Сергеевич, режиссёр телевидения
- 1975 — Бегство мистера Мак-Кинли — журналист
- 1975 — Эта тревожная зима — профессор
- 1975 — Это мы не проходили — переводчик в кино
- 1976 — Легенда о Тиле — граф Берлеймон
- 1976 — Ты — мне, я — тебе — Сыроежкин
- 1977 — Странная женщина — Иван Капитонович
- 1977 — Счёт человеческий — Буренин
- 1977 — Фронт за линией фронта — Вальтер
- 1978 — 31 июня — Филл
- 1978 — Дополнительные вопросы — педагог
- 1979 — Старые долги — Вахрушев, участник совещания
- 1980 — Быстрее собственной тени — Полосов, доцент, преподаватель Петра
- 1980 — Дом на Лесной — Василий Кузьмич, криминалист
- 1980 — Жиголо и Жиголетта (короткометражный) — зритель
- 1980 — Карл Маркс. Молодые годы — эпизод
- 1980 — Кодовое название «Южный гром» — помощник Кампински
- 1980 — Комедия давно минувших дней — Николай Михайлович
- 1980 — Огарёва, 6 — Гавриил Федосеевич Попков
- 1982 — Берегите мужчин! — Николай Николаевич, теоретик
- 1982 — Владивосток, год 1918 — эпизод
- 1983 — Обман — преподаватель
- 1983 — Подросток — Зерщиков, крупье
- 1984 — Лев Толстой — Сергей Львович Толстой
- 1984 — Семь стихий — французский учёный
- 1984 — Соучастники — посетитель в кабинете у Хлебникова
- 1984 — ТАСС уполномочен заявить… — посол по особым поручениям
- 1985 — Тайная прогулка — немецкий интендант
- 1985 — Начни сначала — звукорежиссёр
- 1986 — Михайло Ломоносов — профессор Браун, приятель Ломоносова
- 1986 — Наградить (посмертно) — кассир банка / бандит по кличке «Бриллиант», пособник банды Щербатого
- 1986 — Эксперимент 200 (короткометражный) — профессор
- 1987 — Джамайка — пассажир такси
- 1987 — Дни и годы Николая Батыгина — эпизод
- 1987 — Катенька — Семён Григорьевич Малов, нотариус, отец Кати и Даши
- 1987 — Спасите наши души — журналист, знакомый Гусева
- 1989 — Визит дамы — редактор газеты
- 1989 — Закон — Берия
- 1990 — Бес в ребро — Георгий Валентинович Капустин, начальник юридического отдела у Чагина
- 1990 — Враг народа — Бухарин — Василий Васильевич Ульрих, председатель суда
- 1990 — Десять лет без права переписки — Берия
- 1990 — Посредник — чиновник
- 1991 — Мой лучший друг генерал Василий, сын Иосифа — Берия
- 1994 — Триста лет спустя — член правительства
- 1995 — Под знаком Скорпиона — Пётр Крючков, секретарь Максима Горького
Озвучивание
- 1964 — «Парижские тайны» (1962, Франция) — «Учитель», роль Жана Ле Пулена (в советском дубляже)
- 1977 — «Смерть негодяя» (1977, Франция) — "Люсьен Ласор, роль Даниэля Чеккальди (в советском дубляже)
- 1986 — «Данди по прозвищу «Крокодил»» — «Сэм Чарлтон», роль Майкла Ломбарда
- 1997—1998 — «Незнайка на Луне» — Официант (в эпизодах «Первый день на Луне», «Большой Бредлам» и «Незнайка ищет работу»)
Напишите отзыв о статье "Ян Янакиев"
Ссылки
- [kino-cccp.net/publ/28-1-0-4394 Янакиев Ян]
- [www.fdb.cz/lidi-zivotopis-biografie/127754-jan-janakijev.html Jan Janakijev] (чешск.)
- [a-tremasov.ru/yankaiev-yan Ян Янакиев в Авторском проекте Алексея Тремасова]
Отрывок, характеризующий Ян Янакиев
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
