Лениниана
Поделись знанием:
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
(перенаправлено с «Лениниана (искусство)»)
 |
Эта статья должна быть полностью переписана. На странице обсуждения могут быть пояснения.
|
Лениниа́на — в СССР название совокупности произведений искусства и литературы, посвящённых Владимиру Ильичу Ленину.
Анатолий Луначарский указывал, что Лениниана запечатлела образ исторической фигуры мирового масштаба, в которой «сказалось персонально всё очарование этой изумительной эпохи»[1].
Содержание
- 1 Памятники Ленину
- 2 Лениниана в литературе
- 3 Ленин в изобразительном искусстве
- 4 Ленин в театре
- 5 Кинолениниана
- 6 Образ Ленина в декоративно-прикладном искусстве
- 7 Лениниана в филателии
- 8 Фалеристика
- 9 Кондитерское дело
- 10 Образ Ленина в искусстве соц-арта
- 11 См. также
- 12 Примечания
- 13 Литература
- 14 Ссылки
Памятники Ленину
Памятники Ленину стали неотъемлемой частью советской традиции монументального искусства.
Лениниана в литературе
В Советском Союзе, в период с 1917 по 1991 год, было издано большое количество стихотворений, поэм, рассказов, повестей, романов и мемуаров о Владимире Ильиче Ленине.
В творчестве Маяковского
Широко известны стихи о Ленине советского поэта В. В. Маяковского — поэма «Владимир Ильич Ленин», «Разговор с товарищем Лениным», «Комсомольская» и многие другие, строки из которых разошлись на цитаты и стали крылатыми выражениями:
- «Ленин и теперь живее всех живых»[2]
- «Самый человечный человек»[2]
- «Мы пойдём другим путём!»[2]
- «Мы говорим — Ленин, подразумеваем — партия, мы говорим — партия, подразумеваем — Ленин»[2]
- «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин»[3]
- «Ленин — жил, Ленин — жив, Ленин — будет жить»[4]
Ленин в изобразительном искусстве
Над созданием образа Владимира Ильича Ленина работали многие мастера изобразительного искусства СССР.
Одним из первых художников этого жанра был Исаа́к Изра́илевич Бро́дский (1883—1939) — советский российский живописец и график, педагог и организатор художественного образования, Заслуженный деятель искусств РСФСР (1932), один из главных представителей реалистического направления в советской живописи 30-х годов, автор обширной изобразительной ленинианы.
Ленин в театре
- Одним из первых в истории советского театра роль Владимира Ильича Ленина сыграл белорусский драматург и актёр Юрий Тарич, в будущем ставший кинорежиссёром и получивший известность как пионер белорусского кино. Спектакль «Гибель самодержавия», по его собственной пьесе написанной практически в течение месяца после смерти Ленина, был поставлен им же в Курсантском театре в Кремле.[5][6][7]
 |
Список примеров в этой статье или её разделе не основывается на авторитетных источниках непосредственно о предмете статьи или её раздела. Добавьте ссылки на источники, предметом рассмотрения которых является тема настоящей статьи (или раздела) в целом, и содержащие данные элементы списка как примеры. В противном случае раздел может быть удалён.
|
- Михаил Ульянов — Спектакли «Человек с ружьём» Н. Погодина и «Брестский мир» М. Шатрова. Театр им. Вахтангова (1977, 1987)
- Алексей Грибов — Спектакль «Кремлёвские куранты» Н. Погодина МХАТ (1942)
- Борис Смирнов — Спектакль «Кремлёвские куранты» Н. Погодина МХАТ (1956)
- Александр Хохлов — Спектакль «Москва. Кремль» по пьесе А. Н. Афиногенова, Штока. Режиссёры: А. Д. Попов, А. Б. Шатрин (1956), Центральный театр Красной Армии. Спектакль был показан в день открытия XX съезда партии.
- Борис Смирнов — Спектакль «Третья патетическая» Н. Погодина МХАТ (1958)
- Борис Смирнов — Спектакль «Шестое июля» М. Шатрова. МХАТ (1965)
- Пётр Шелохонов — Спектакль «Именем революции» по пьесе М. Шатрова в Таганрогском театре им. Чехова; режиссёр: Пётр Шелохонов (1967)
- Кирилл Лавров — Спектакль «Защитник Ульянов» по пьесе М. Еремина, Л. Виноградова; режиссёр: Георгий Товстоногов, БДТ (1970)
- Кирилл Лавров — Спектакль «Перечитывая заново» Ж. Шехаде, БДТ (1980)
- Александр Калягин — Спектакль «Так победим!» по пьесе М. Шатрова; режиссёр: О. Ефремов МХАТ (1981)
Кинолениниана
Документальные съёмки
Впервые после Октябрьской революции Ленин был снят 1 мая 1918 года в Москве на Ходынском поле. Эти кадры вошли в фильм «Пролетарский праздник в Москве» и в первый номер журнала «Кинонеделя». Вообще, с 1918 по 1922 год советские режиссёры снимали Ленина более двадцати раз[8], но ни одного специального документального фильма, посвящённого Ленину, снято так и не было[9].
В игровом кино
В СССР было снято множество фильмов о Ленине. В советское время возможность сыграть Ленина в кино считалась для актёра знаком высокого доверия, оказанного со стороны руководства КПСС. После перестройки во многих фильмах образ Ленина существенно изменился. Образ создателя СССР также активно эксплуатировался и в зарубежном кино.
Список исполнителей роли Ленина
Первым исполнителем роли Ленина в Советском кино стал непрофессиональный актёр, рабочий Василий Никандров в фильме С. М. Эйзенштейна «Октябрь», 1927.
|
Список примеров в этой статье или её разделе не основывается на авторитетных источниках непосредственно о предмете статьи или её раздела. Добавьте ссылки на источники, предметом рассмотрения которых является тема настоящей статьи (или раздела) в целом, и содержащие данные элементы списка как примеры. В противном случае раздел может быть удалён.
|
- Тадеуш Ватовский («Любовь сквозь огонь и кровь» / Milosc przez ogien i krew, Польша, 1924)
- Эжен Дюмон («Поджигатели Европы» / Die Brandstifter Europas, Германия, 1926)
- Тенен Хольц («Британский агент» / British Agent, США, 1934)
- Максим Штраух («Выборгская сторона», 1938; «Человек с ружьём», 1938; «Яков Свердлов», 1940; «Его зовут Сухэ-Батор», 1942; «Рассказы о Ленине», 1957; «Ленин в Польше», 1966)
- Борис Щукин («Ленин в Октябре», 1937; «Ленин в 1918 году», 1939)
- Константин Мюффке («Великое зарево», 1938)
- Николай Колесников («Свет над Россией», 1947)
- Яцек Вощерович («Солдат Победы» / Żołnierz Zwycięstwa, Польша, 1953)
- Петер Шорн («Эрнст Тельман — Сын своего класса» / Ernst Thälmann — Sohn seiner Klasse, ГДР, 1954)
- Владимир Честноков («В дни Октября», 1958; «Первороссияне», 1967)
- Павел Молчанов («Незабываемый 1919-й», 1952)
- Михаил Кондратьев («Вихри враждебные», 1953; «Они были первыми», 1956; «По путёвке Ленина», 1958; «В едином строю», 1959)
- Николай Плотников («Пролог», 1956)
- Владимир Коровин («Семья Ульяновых», 1957)
- Борис Смирнов («Балтийская слава», 1957; «Коммунист», 1957; «Лично известен», 1957; «Аппассионата», 1963; «Именем революции», 1963; «Кремлёвские куранты», 1967)
- Глеб Юченков («Правда», 1957; «День первый», 1958)
- Александр Шейн («Андрейка», 1958)
- Павел Винников («Хмурое утро», 1959)
- Юрий Каюров («В начале века», 1961; «Сквозь ледяную мглу», 1965; «Исход», 1967; «Шестое июля», 1968; «Почтовый роман», 1969; «Кремлёвские куранты», 1970; «Угол падения», 1970; «Когда женщина оседлает коня», 1974; «Хождение по мукам», 1974—1977; «Маршал революции», 1978; «Поэма о крыльях», 1979; «Ссыльный № 011», 1979; «Умри на коне», 1979; «Государственная граница. Фильм № 1 „Мы наш, мы новый…“», 1980; «Ленин в Париже», 1980; «В Крыму не всегда лето», 1987)
- Чжэн Чжоу («Во имя Революции» / 以革命的名義, КНР, 1960)
- Людвиг Донат («Омнибус», телесериал, США, 1960)
- Иван Петров («Октябрь», 1963)
- Михаил Кузнецов («Синяя тетрадь», 1963; Залп «Авроры», 1965)
- Дмитрий Масанов («Пятеро из Ферганы», 1963)
- Валерий Головненков («Первая Бастилия», 1965)
- Иннокентий Смоктуновский («На одной планете», 1965; «Первый посетитель», 1965)
- Михаил Ульянов («Штрихи к портрету В. И. Ленина», 1969; «На пути к Ленину», 1969; «Trotz alledem!», ГДР, 1972)
- Родион Нахапетов («Сердце матери», 1965; «Верность матери», 1967)
- Николай Рытьков («Гражданская война в России» / Bürgerkrieg in Rußland, телесериал, ФРГ, 1967)
- Аркадий Трощановский («Семья Коцюбинских», 1970)
- Николай Засухин («Поезд в завтрашний день», 1970)
- Сергей Яковлев («Красная площадь», 1970)
- Жан-Люк Годар («Владимир и Роза» / Vladimir et Rosa, 1970)
- Майкл Брайант («Николай и Александра», 1971)
- Петер Стин («Ленин, вы мошенник» / Lenin, din gavtyv, Дания, 1972)
- Андрей Мягков («Надежда», 1973; «На Дерибасовской хорошая погода…», 1992)
- Милош Цутик («Димитрий Тукович» / Dimitrije Tucovic, телесериал, СФРЮ, 1973)
- Патрик Стюарт («Падение орлов» / Fall of Eagles, телесериал, Англия, 1974)
- Кирилл Лавров («Доверие», 1975; «20-е декабря», 1981; «Возрождение Польши» / Polonia restituta, ПНР, 1981)
- Пьер Руссо (" À nous de jouer ", Франция, 1981)
- Жан Негрони («Ленин» / Lénine, Франция, 1982)
- Роджер Сломэн («Красные», 1981; «Хроники молодого Индианы Джонса» / The Young Indiana Jones Chronicles, телесериал, США, 1993)
- Анатолий Устюжанинов («Красные колокола», 1983)
- Кеннет Грехем («Рейли — король шпионов» / Reilly: Ace of Spies, Англия, 1983)
- Пентти Валкеасуо («Apinan vuosi», Финляндия, 1983)
- Армандо Фернандес («Coarse Salt», Аргентина, 1984)
- Юрий Орлов («Россия», телесериал, Англия, 1986)
- Дрю Дикс («Шаги», США, 1987)
- Юрий Шлыков («Николай Подвойский», 1987)
- Бен Кингсли («Ленин. Поезд», 1988)
- Иван Косых («Враг народа — Бухарин», 1990; «Троцкий», 1993)
- Александр Гудков («Деревня Хлюпово выходит из союза», 1992; «Вперёд за сокровищами гетмана», Украина, 1993; «Пол ту пол», Англия, 1993; «Пуля в Пекин», 1995; «Веконачалие», 2001; «Жизнь как икона», «Встречи без расставаний» и др. [www.kinobrat.ru/actor/7979.html#] — [www.visualrian.ru/images/item/23177 фото])
- Андрей Харыбин («Свой крест», 1989; «Мать», 1990; «Цареубийца» 1991; «Официант с золотым подносом», 1992)
- Максимилиан Шелл («Сталин», США, 1992)
- Вадим Романов («Раскол», 1993)
- Кристофер Ним («Northern Exposure», телесериал, США, 1994)
- Виктор Сухоруков («Комедия строгого режима», 1992; «Все мои Ленины», 1997)
- Дмитрий Витченко («Ленин в огненном кольце», 1993; «Потерянный рай», 2000)
- Рим Аюпов («Под знаком Скорпиона», 1995)
- В. Галоян («Лабиринт», (Армения, 1995)
- Бэбси Селела («Soweto Green», ЮАР, 1995)
- Радослав Миленкович («Гомпожа Колонтай» / Gospodja Kolontaj, Югославия, 1996)
- Клаус Мария Брандауэр и Игорь Мозжухин («Вера, надежда, кровь», 2000)
- Леонид Мозговой («Телец», 2001)
- Александр Тютин («Две любви», 2003)
- Тамаш Банк («Чао, бамбино», Венгрия, 2005)
- Игорь Старосельцев («Девять жизней Нестора Махно», 2006)
- Патрик Брэдшоу («Фаня Каплан», США, 2007)
- Виктор Балабанов («Варшавская битва. 1920», Польша, 2011)
- Сергей Барковский («Создание партии» / 建党伟业, КНР, 2011)
- Глеб Орлов («Рассказы», Россия, 2012)
Образ Ленина в декоративно-прикладном искусстве
Начиная с 1917 года образ В. И. Ленина вошёл в произведения декоративно-прикладного искусства, особенно в творчестве мастеров союзных республик СССР.
Лениниана в филателии
«Лениниа́на» — общепринятое название одной из областей тематического коллекционирования знаков почтовой оплаты и штемпелей, посвящённых жизни и деятельности В. И. Ленина (1870—1924) или связанных с ним.
На тему «Лениниана» формируются целевые, мотивные и тематические коллекции. Такие выставки пользуются значительной популярностью у филателистов России и других стран, особенно после развала СССР в 1991 году.
Фалеристика
- Орден Ленина
- Орден Знамени Ленина (проект)[10]
- Медаль «В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина»
- Лауреат Ленинской премии
Кондитерское дело
Образ Ленина в искусстве соц-арта
Соц-арт — это одно из направлений постмодернистского искусства, существовавшего в СССР в 1980-х годах, как пародия на официальное искусство и язык массовой культуры того времени.
Литература соц-арта
- В рамках этого направления образ Ленина встречался в произведениях Венедикта Ерофеева, Дмитрия Пригова, Виктора Ерофеева и других авторов восьмидесятых годов двадцатого века.
Соц-арт в кондитерском деле
- Торт «Мавзолей. Ритуальная модель» «Ленин в тебе и во мне». 30 марта 1998, галерея наивного искусства «Дар» (Юрий Шабельников).
См. также
- Фильмы о Владимире Ильиче Ленине
- Лениниана (филателия)
- Памятник В. И. Ленину (Рига)
- Памятник Ленину в Кремле
- Памятники Владимиру Ильичу Ленину
Напишите отзыв о статье "Лениниана"
Примечания
- ↑ [www.ul.aif.ru/culture/article/13285 Персональное очарование изумительной эпохи | КУЛЬТУРА — Аргументы и Факты Ульяновск]
- ↑ 1 2 3 4 [az.lib.ru/m/majakowskij_w_w/text_0480.shtml В. В. Маяковский. Поэма «Владимир Ильич Ленин»]
- ↑ [feb-web.ru/feb/mayakovsky/texts/ms0/ms8/ms8-014-.htm В. В. Маяковский. «Нашему юношеству»]
- ↑ [mayakovskiy.ouc.ru/komsomolsk.html В. В. Маяковский. «Комсомольская» («Смерть — не сметь!»)]
- ↑ [www.domdruku.by/na-ekranah/arhiv/mater/b88cc6f1ac970122.html Белорусский Дом печати: Страницы номеров журнала «На экранах»]
- ↑ [www.actorskino.ru/creators/698-yurij-tarich-osnovopolozhnik-belorusskogo-kino.html Юрий Тарич. Основоположник белорусского кино " Актёры, кино и телевидение]
- ↑ [www.kinozapiski.ru/ru/article/sendvalues/564/ Невыдуманное. Главы из воспоминаний — Номер 48]
- ↑ М. Гребенников. «Фильмографическое описание документальных кадров прижизненных съёмок В. И. Ленина» в сборнике «Из истории кино. Материалы и документы», вып. 1, стр. 11-24.
- ↑ «История советского кино». Т. 1, стр. 65-69. Раздел «Рождение советского кино», часть «Русское кино», глава 2.
- ↑ Гребенюк А. В. Российская фалеристика: ордена, медали, знаки отличия / А. В. Гребенюк // Энциклопедия для детей. Т.5: История России. Часть 1. — М: Аванта+, 1997. С. 40
- ↑ Светлана Александровна Князева. Такая вот жизнь, и такое кино: по дневникам (1984—1994). «София-А», 2010. 10 января 1984 года
- ↑ ГОЛОС НАРОДА. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918—1932 гг. М., «РОССПЭН», 1998 (Сахарозавод им. Пятакова)
- ↑ [www.proza.ru/comments.html?2007/07/22-19 (Тульчинский сахарный завод)]
- ↑ [valery-brest-by.livejournal.com/435064.html (Сахарный завод в Жабинке, Брестская область]
- ↑ [dlib.eastview.com/browse/doc/12159318 Фалештский сахарный завод]
- ↑ [www.ng.ru/culture/2000-07-20/7_crying.html (Куба)]
Литература
- Пискунов, В. М. Советская Лениниана: Образ В. И. Ленина в советской литературе. — М.: Художественная литература, 1970. — 97 с. — (Массовая историко-литературная библиотека). — 100 000 экз.
- Тумаркин, Н. Ленин жив! Культ Ленина в Советской России. — Академический Проект, 1997. — 288 с. — (Современная западная русистика). — 2000 экз. — ISBN 5-7331-0145-8.
- Богданов, К. А. «Самый человечный человечек» // Весёлые человечки: культурные герои советского детства. — Новое литературное обозрение. Научная библиотека, 2008. — Вып. LXXIV. — С. 61—100. — ISBN 978-5-86793-642-6.
- Габрилович, Е. Раздумья о работе над киноленинианой // Коммунист. — 1980. — № 6.
- Зайцев, Н. Продолжение поисков // Искусство кино. — 1981. — № 4.
- Зайцев, Н. Уроки экранной ленинианы // Искусство кино. — 1980. — № 4. — С. 3—25.
- Туманова, Н. Им выпало счастье начать. Традиции Б. В. Щукина и М. М. Штрауха в экранной Лениниане // Искусство кино. — 1980. — № 4. — С. 25—38.
- Ленин. Собрание фотографий и кинокадров : в 2 т. / Под. ред. А. Сандлера. — М.: Искусство, 1970—1972.
- Т. 1 : Фотографии. — 1970. — 656 с.
- Т. 2 : Кинокадры. — 1972. — 584 с.
Ссылки
- Диего Ривера [fbuch.com/default.htm Портреты Ленина (работы разных лет)]
- [venus.unive.it/riccardozipoli/demo/galleries_collections.php?a=76&n=5&d=LENIN&pagine=1&paginazione=1 Фотогалерея]
- [www.monulent.ru/ Фотогалерея: фотографии памятников Ленину — 290 памятников в 200 городах 12 стран!]
- Ксения Кривотулова. [lenta.ru/articles/2016/04/22/lenin146/ Ленин и мемы]. lenta.ru (22 апреля 2016). Проверено 25 апреля 2016.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Лениниана
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
