Материализм и эмпириокритицизм

«Материализм и эмпириокритицизм. Критические заметки об одной реакционной философии», — главная работа В. И. Ленина по философии. Написана во второй половине 1908 года. Напечатана в 1909 году отдельной книгой в издательстве «Звено» под псевдонимом Вл. Ильин.

История написания

Книга написана в 1908 г. По версии, бытовавшей в советской историографии, в это время большевистская фракция РСДРП защищала свою интерпретацию диалектического и исторического материализма от критики других марксистов, характеризуемых Лениным как ревизионисты. Именно с этой целью якобы и была написана книга Ленина. В работе Ленин критикует философские течения эмпириокритицизма (махизма), неокантианства, прагматизма.

В мае 1908 Ленин специально приезжает в Лондон для завершения книги, где работает в читальном зале Британского музея . Как указывает британский биограф Ленина Р. Сервис, Ленин «слишком быстро» ознакомился с трудами философов, которыми восхищался Богданов, в частности с работами известного австрийского физика и философа Эрнста Маха. Работа над книгой также не заняла много времени. На это же обстоятельство обращает внимание и Н. В. Вольский-Валентинов:

Для этой книги, составленной с невероятной быстротой в Женеве, Ленин в Лондоне, в Британском музее, привлёк груду произведений. Мы находим у него выдержки и ссылки на Маха, Авенариуса, Петцольта, Карстаньена, Беркли, Юма, Гексли, Дидро, Вилли, Пуанкаре, Дюгема, Лесевича, Эвальда, Вундта, Гартмана, Фихте, Шуппе, Шуберт Зольдерна, Дицгена, Фейербаха, Грюна, Ремке, Пирсона, А. Рея, Каруса, Освальда, Ланге, Риккерта и на легион других. За полгода, потраченные Лениным на составление книги, и тем более за три недели визитов в Британский музей, он не был в состоянии с должным вниманием прочитать множество книг неизвестных ему философов.

По мнению Р. Сервиса, в книге явно видна обида Ленина на Богданова.

Альтернативная версия

См. также: Финансирование большевиков капиталистами

На основе архивных данных, открывшихся после падения власти КПСС в России, некоторые историки предлагает иную трактовку мотивов написания книги.

По мнению историка РСДРП Б. И. Николаевского, истинной подоплёкой теоретических работ Ленина периода 1907—1910 годов была внутрипартийная борьба, в том числе, за контроль над финансовыми потоками «большевистского центра» :

На авансцене велись споры о «Махах и Авенариусах», печатались статьи с опровержением аргументации «бойкотистов» и «отзовистов» и т. д., а за кулисами шла ожесточенная борьба за влияние в БЦ, которая, в переводе на язык реального соотношения сил была борьбой за право распоряжаться секретными капиталами большевистской фракции. И только на фоне этой последней борьбы становятся понятными многие загадки, […] об идеологическом и политическом конфликте между Лениным и группою Богданова, Красина, Луначарского и др.

Эту же точку зрения развивает историк Ю. Г. Фельштинский. По мнению Фельштинского, книга была написана как формальный повод к разрыву Ленина с А. А. Богдановым — одним из трёх членов финансовой группы «большевицкого центра». Истинной причиной разрыва, по мнению Фельштинского, стали разногласия по поводу контроля над значительными денежными суммами (более 280 тыс. золотых рублей), поступавшими большевикам по завещанию Шмита.

Основное содержание

Ленин постулирует различие "двух основных линий в философии" материализма и идеализма. Объектом критики В. Ленина является второй позитивизм — эмпириокритицизм. Ленин отстаивает идею материи против учёных, которые ссылаясь на кризис естествознания утверждают, что «материя исчезла» (Физический идеализм). Для этого он противопоставляет «метафизический материализм» материализму диалектическому.

Ленин клеймит философию Маха и Авенариуса как «буквальное повторение» и «сплошной плагиат» Беркли. Особенность «махизма», по мнению Ленина, заключается в попытке смешать идеализм и естествознание, прикрыв это софизмами, «учено-философской тарабарщиной» и «профессорской галиматьей». Позитивистский взгляд, утверждающий первичность опыта, отождествляется с идеалистическим подходом, в котором мысль, мыслимое, предшествует органу мышления, мозгу. Это учение трактуется им как субъективный идеализм (солипсизм) и противопоставляется материализму Энгельса.

Ленин определяет опытное ощущение как «превращение энергии внешнего раздражения в факт сознания». По мнению Ленина, «махизм» разбивается об один вопрос: существовала ли природа до человека? Согласно мысли Ленина, если опыт первичен, то неорганическая материя, должна быть вторичной, что является абсурдом. Суть же материализма, как считает Ленин, сводится к признанию материи первичной, а сознания и ощущения вторичными. Второй позитивизм, таким образом, не может быть совместим с материализмом и диалектическим материлиазмом в частности.

Вслед за эмпириокритицистами Ленин критикует и их русских последователей (Богданова, Базарова и Чернова). Ленин заявляет о принципиальной партийности философии, называя попытки согласовать позиции шарлатанством или тупостью.

Значение

В философии

Представитель неопозитивизма (третьего позитивизма) К. Поппер, один из влиятельных философов науки XX века, был знаком с работой «Материализм и эмпириокритицизм» уже в юности, участвуя в её переводе на немецкий язык. К. Поппер, а особенно И. Лакатос и П. Фейерабенд, считали Ленина одним из предтеч фаллибилизма благодаря его интерпретации в «Материализме и эмпириокритицизме» идей П. Дюгема. И. Лакатос, ученик К. Поппера и выдающийся философ науки, развивал фаллибилизм в форме, близкой по духу ленинской трактовке соотношения объективной, абсолютной и относительной истины. Если К. Поппер фактически ограничивал фаллибилизм сферой нематематического знания, то И. Лакатос решительно распространял его и на область логико-математического знания. Ещё в своих ранних работах И. Лакатос рассуждает, упоминая иногда В.И. Ленина, о возможности бесконечного приближения разума к объективной реальности, её неисчерпаемости, о достижениях физики, связанных с признанием принципа историзма, о его ассимиляции в естественных науках в целом и т.п.

В важной для спекулятивного реализма работе французского философа Квентина Мейясу «После конечности: эссе о необходимости контингентности», как пишет британский философ Рэй Брасье (наряду с К. Мейясу, один из докладчиков на семинаре 2007 г. в лондонском колледже Голдсмитс, положившем начало «спекулятивному реализму»), «необходимо отметить поразительное сходство между атакой Мейясу на корреляционистский фидеизм в «Apres la finitude» и критикой Лениным клерикального идеализма в работе «Материализм и эмпириокритицизм» (1908, tr. A. Fineberg, Peking: Foreign Languages Press, 1972); особенно в Главе 1, разделы 2 и 3, где Ленин разносит ‘коррелятивистскую’ теорию субъекта и объекта, которую он прямо объединяет с ‘фидеизмом’… Хотя он и не упоминает его, ленинский трактат вполне мог быть источником вдохновения для книги Мейясу. То, что ‘коррелятивизм’, подвергнутый разгромной критике Лениным в 1908 г., пребывает в полной силе и спустя сто лет, является как свидетельством сохраняющейся актуальности вмешательства Ленина, так и гнетущим напоминанием о господствующем направлении в академической философии - на вид невозмутимом идеализме».

К. Мейясу, в частности, указывает, что граница между корреляционизмом (учтивым и разумным идеализмом, будь то трансцедентальный идеализм, феноменология, философия Хайдеггера или постмодернизм) и субъективным идеализмом (диким и грубым), граница, разделяющая Канта и Беркли – граница эта стирается в рассмотрении вопроса об ископаемой материи; исключение рационального основания метафизики (особенно в вариантах сильного корреляционизма Хайдеггера и Витгенштейна) оборачивается господствующей ролью фидеизма в современной мысли, а философия становится добровольной служанкой любой теологии.

В СССР

См. также: Идеологический контроль в советской науке

Как и другие труды Ленина, книга занимала важное место в советском идеологическом дискурсе. Её изучение входило в программы всех ВУЗов СССР по общественным предметам. От всех публикуемых научных работ требовалось соблюдение основных определений книги, что делало её, в ряду других трудов классиков марксизма, одним из инструментов идеологического контроля со стороны КПСС.

Отзывы и рецензии

Карл Поппер, упоминая данную работу В.И. Ленина, охарактеризовал её как превосходную :

«Я - антимарксист и либерал. Но, тем не менее, я признаю, что и Маркс, и Ленин писали одинаково просто и прямо. Что бы они сказали о напыщенности нео-диалектиков? Они бы нашли слово пожёстче, чем «напыщенность». (На мой взгляд, книга Ленина против эмпириокритицизма - превосходнейшая)».

Оригинальный текст (англ.)  

I am an anti-Marxist and a liberal. But I admit that both Marx and Lenin wrote in a simple and direct manner. What would they have said of the pomposity of the neo-Dialecticians? They would have found harsher words than ‘pomposity’. (In my opinion, Lenin’s book against empirio-criticism is most excellent.)

Литература

• [www.oldgazette.ru/lib/propagit/24/08.html Моя работа над книгой «Материализм и эмпириокритицизм» Батальонный комиссар П. Носов]
• Альтюссер Л. [slovoidelo.narod.ru/neomarxism/althusser/leninmain.htm Ленин и Философия]
• Блохинцев Д. И. [ufn.ru/ru/articles/1959/9/a/ Книга В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» и современные представления о структуре элементарных частиц] // УФН № 69 3–12 (1959)
• Болтянский А. Г. [forwards-socialism.e-gloryon.com/text6 Рецензия по ст. Т. О. Коннора «Борьба в большевистском центре в 1908—1909 годах»]
• Губин В. Б. [www.phys.msu.ru/rus/about/sovphys/ISSUES-2009/05(74)-2009/8704/ 100 лет «Материализму и эмпириокритицизму»] // Газета "Советский физик"
• Жунусов К. [www.interproza.ru/work/show/12087/str/1/ 100-летию эпохального труда В. И. Ленина]
• Ильенков Э. В. [caute.ru/ilyenkov/texts/len/index.html Ленинская диалектика и метафизика позитивизма (Размышления над книгой В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм»)] М.: Политиздат, 1980
• Лукач Д. [mesotes.narod.ru/lukacs/leninmaterialism.html Значение «Материализма и эмпириокритицизма» для большевизации коммунистических партий]
• [historik.ru/books/item/f00/s00/z0000027/st049.shtml Ленинский анализ «Новейшей революции в естествознании»] // Кудрявцев П. С. Курс истории физики.
• Николаевский Б. И. [lib.ru/HISTORY/FELSHTINSKY/tajnye_stranicy.txt Тайные страницы истории]. — М.: Издательство гуманитарной литературы, 1995. — 512 с. — 2000 экз. — ISBN 5-87121-007-4.
• Сервис Р. [militera.lib.ru/bio/service_r01/index.html Ленин. Биография] = Service R. Lenin: a biography / Пер. с англ. Г. И. Левитан. — М.: Попурри, 2002. — 624 с. — ISBN 985-438-591-4.
• Фельштинский Ю. Г. [www.lib.ru/POLITOLOG/felshtinskij.txt Вожди в законе]. — М.: Терра, 2008. — 384 с. — ISBN 5-275-01878-9.
• Шухов А. [nounivers.narod.ru/ofir/anniv.htm «Юбилейная речь», К 100-летию выхода в свет работы «Материализм и эмпириокритицизм»]

Ссылки

• Ленин В. И. [www.magister.msk.ru/library/lenin/len14v00.htm Материализм и эмпириокритицизм]
• [www.library.ru/2/liki/img_view.php?fu_uid=512 Заметки Сталина на обложке книги В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм»]

Отрывок, характеризующий Материализм и эмпириокритицизм

– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]