Кинематограф Белоруссии

Кинематограф Белоруссии — национальное киноискусство и киноиндустрия Белоруссии.

Начало XX века

Демонстрация фильмов в Белоруссии началась в конце XIX века. В начале XX века действовало уже 56 частных кинотеатров. Первый кинотеатр в Минске открыл в 1900 году предприниматель Рихард Штремер в доме Раковщика на Захарьевской улице. Первоначально в нём демонстрировались диапозитивы, потом немые фильмы. В 1908 году Рихард сам начинает снимать хроникально-документальные фильмы: «Манёвры МВПО», «Экскаватор — адская машина за Брестским вокзалом», «Пожар в городе Минске на Полицейской улице». В это же время снят хроникальный фильм «Польский храмовый праздник в Кальварии в Минске». Кинооператоры минского кинотеатра «Гигант» снимают в 1910—1912 годах свои фильмы: «200-летие Царского Села», полёты русского авиатора Уточкина над Комаровским полем в Минске, «Крушение поезда на станции Рудники».

Советский период

20-е годы. Белгоскино

В 1918 году кинооператоры Москвы и Петрограда отсняли ряд сюжетов в городах Белоруссии, создали хроникальные ленты: «Мирные переговоры в Брест-Литовске», «Беженцы в Орше». В 1918 году кинотеатры, частные фильмотеки, кинематографическое оборудование и материалы были национализированы. В Витебской губернии кинофотосекция сделала попытку наладить собственное кинопроизводство: в мае 1920 года во время «Недели трудового фронта» проводились съёмки работ на железной дороге на берегу Западной Двины, в расположении частей 15-й армии под Витебском.

Летом 1922 года приказом Народного комиссара просвещения БССР было создано Управление по делам кинематографии — «Киноресбел» (Кино республики Белоруссии). Однако это учреждение не имело достаточной материальной базы и через год было ликвидировано. В мае 1924 года на кооперативных началах возникла новая организация — «Белорусское пролеткино». Эта организация также не смогла справиться с поставленными перед ней задачами.

17 декабря 1924 года на основании постановления СНК БССР «Об урегулировании кинодела БССР» было создано Управление по делам кино при Народном Комиссариате просвещения БССР — «Белгоскино» (эта дата отмечается как День белорусского кино). Кинопроизводство в БССР началось с хроники и научно-популярных фильмов. В 1925 году были запечатлены первомайские торжества в Минске, также снимались: VII Всебелорусский съезд Советов, IX съезд КП(б)Б, 2-я сессия ЦИК БССР в Витебске, открытие Белорусской сельско-хозяйственной академии в Горках, организация первой коммуны и др. Появлялись учебные и научно-популярные фильмы: «В здоровом теле — здоровый дух» (М. Леонтьев, 1925), «Мелиорация БССР» (М. Леонтьев, 1925), «Такая наша Беларусь» (Е. Петров, 1927).

В 1928 году «Белгоскино» организовало студию художественных фильмов «Советская Беларусь», которая из-за отсутствия технической базы на родине была временно размещёна в Ленинграде, где для этих целей было арендовано здание театра «Кривое зеркало». Опираясь на ленинградские кадры кинематографистов сравнительно быстро был налажен регулярный выпуск игровых картин. Советский киновед Николай Лебедев негативно расценивает такой шаг. Кинопроизводство оказалось оторванным от национальной почвы. Вместо того, чтобы строить кинофабрику дома и формировать свои национальные творческие кадры, упор был сделан на режиссёров, которые вообще не знали истории и быта белорусского народа. На фабрике образовалась большая текучка кадров, только с 1926 по 1930 год через неё прошло около двадцати режиссёров и большинство их работ не было посвящено белорусской теме. Только в 1939 году студия художественных фильмов была переведена в Минск.

Первый игровой художественный фильм «Лесная быль» был снят в 1926 году и посвящён борьбе белорусского народа с иностранными захватчиками в 1920-м году. Режиссёра Юрия Тарича, создавшего эту экранизацию повести Михася Чарота «Свинопас», называют основоположником белорусского кино. Тема борьбы народа за социальное и национальное освобождение стала ведущей в кинематографе республики в 20—30-х годах. Знаковые фильмы по этой тематике в 20-е — «Кастусь Калиновский» (Владимир Гардин, 1928), «Сосны шумят» (Леонид Молчанов, 1929), «В огне рождённая» (Владимир Корш-Саблин, 1930).

«Белгоскино» было одной из первых киноорганизаций в Советском Союзе, которая взяла на вооружение мультипликацию как средство политической пропаганды. В 1927 году был выпущен фильм «Октябрь и буржуазный мир» (не сохранился). Картина вышла к 10-летнему юбилею Великого Октября и иллюстрировала основные этапы истории Советской России вплоть до 1927 года.

30-е годы

В 1930-е годы продолжается развитие темы национального и социального освобождения: «Первый взвод» (Владимир Корш-Саблин, 1933), «Балтийцы» (Александр Файнциммер, 1937), «Одиннадцатое июля» (Юрий Тарич, 1938).

В конце 20-х—начале 30-х годов создаются фильмы по теме современности: «Рубикон» (Владимир Вайншток, 1930), «Женщина» (Ефим Дзиган, 1932), «Дважды рождённый» (Эдуард Аршанский, 1934), «Золотые огни» (Владимир Корш-Саблин, 1935), «Путь корабля» (Юрий Тарич, 1935), «Искатели счастья» (Владимир Корш-Саблин, 1936). Большую роль в разработке современной тематики в кино сыграли агитпропфильмы. Создавались специальные фильмы для детей, лучшие из них — «Полесские робинзоны» (И. Бахарь и Леонид Молчанов, 1934), «Концерт Бетховена» (Владимир Шмидтгоф, 1937). Заметные комедии второй половины 30-х — «Девушка спешит на свидание» (Михаил Вернер и Сергей Сиделёв, 1936), «Моя любовь» (Владимир Корш-Саблин, 1940).

10 ноября 1930 года премьера первого белорусского экспериментального звукового фильма — «Переворот». Главным режиссёром этой документальной ленты с символическим названием стал Юрий Тарич. Фильм представляет собой набор из пяти сюжетов, демонстрировавших возможности звукового кинематографа: речь председателя СНК БССР, декламация поэмы, концерт, звуковая хроника и политический шарж «Приключения Алёнки на границе».

В 30-е годы большое внимание уделялось постановке фильмов по литературным произведениям, были поставлены фильмы «Поручик Киже» (Александр Файнциммер, 1934) экранизация повести Юрия Тынянова по известному историческому анекдоту, «Соловей» (Эдуард Аршанский, 1937) по повести Змитрока Бядули, «Маска» (Сергей Сплошнов, 1938), «Налим» (Сергей Сплошнов, 1938), «Медведь» (Исидор Анненский, 1938) и «Человек в футляре» (Исидор Анненский, 1939) по произведениям Антона Чехова. Всего до 1941 года студией игровых фильмов было снято около 60 картин.

Военное время

В годы Великой Отечественной войны белорусские кинодокументалисты участвовали в съёмках фильмов «Разгром немецких войск под Москвой», «День войны», «Народные мстители», «Бой за Витебск», «Минск наш», «Бобруйский котёл». Операторы кинохроники (Моисей Беров, И. Вайнерович, Владимир Цитрон и Владимир Цеслюк) в составе Центральной студии документальных фильмов снимали фронтовые репортажи. Партизанскую кинолетопись создали операторы Минской студии кинохроники и др. студий страны: Николай Быков, Е. Комаров, Оттилия Рейзман, Мария Сухова, Семён Школьников и др.

Организованная в Алма-Ате на базе Центральной объединённой киностудии группа творческих работников белорусского кино создала альманах «Белорусский киносборник» (Владимир Корш-Саблин и Юрий Тарич, 1942). В 1942—1944 годах группа белорусских кинодеятелей на базе Центральной студии документальных фильмов выпускала киножурнал «Советская Белоруссия», в 1944 году сняла полнометражный документальный фильм «Освобождение Советской Белоруссии» (Владимир Корш-Саблин и Николай Садкович) и фильм-концерт «Живи, родная Беларусь!» (Владимир Корш-Саблин и Николай Садкович).

Послевоенные годы. Беларусьфильм

В 1945 году киностудия художественных фильмов «Советская Беларусь» возобновила свою деятельность. В 1946 году её переименовали в «Беларусьфильм».

Первые годы после войны большей частью выпускались документальные фильмы и киножурналы. Первой большой творческой удачей послевоенного периода стал художественный фильм о герое минувшей войны — «Константин Заслонов» (Владимир Корш-Саблин и Александр Файнцимме, 1949), другая крупная работа на тему войны: «Часы остановились в полночь» (Николай Фигуровский, 1958).

В первой половине 50-х годов экранизируются театральные постановки: «Павлинка» (Александр Зархи, 1952), «Поют жаворонки» (Владимир Корш-Саблин и Константин Санников, 1953), «Кто смеётся последним?» (Владимир Корш-Саблин, 1954).

60-е годы

В 1960 году было построено новое здание студии, где начали работу три творческих объединения: художественных фильмов, документальных «Летопись» и телевизионных «Телефильм», мастерская мультипликационных фильмов. В 1961-68 годах существовала Минская студия научно-популярных и хроникально-документальных фильмов. В 1962 году основан Союз кинематографистов БССР.

Заметные военные фильмы этого времени: «Третья ракета» (Ричард Викторов, 1963), «Альпийская баллада» (Борис Степанов, 1965), «Через кладбище» (Виктор Туров, 1965), «Я родом из детства» (Виктор Туров, 1966), два фильма по мотивам романа «Партизаны» Алеся Адамовича — «Война под крышами» (Виктор Туров, 1967) и «Сыновья уходят в бой» (Виктор Туров, 1969), тема войны в детском кино — «Девочка ищет отца» (Лев Голуб, 1959), «Иван Макарович» (Игорь Добролюбов, 1968) и др.

С начала 1960-х годов значительное внимание уделяется как историческим фильмам: «Красные листья» (Владимир Корш-Саблин, 1958), «Москва — Генуя» (Алексей Спешнев, при участии Владимира Корш-Саблина и Павла Арманда, 1964), «Я, Франциск Скорина...» (Борис Степанов, 1970) и др., так и фильмам для детей и юношества: «Город мастеров» (Владимир Бычков, 1965), «Анютина дорога» (Лев Голуб, 1967), «Мы с Вулканом» (Валентин Перов, 1969).

70-е годы

В 1970-е годы на «Беларусьфильм» приходят новые режиссёры со свежими взглядами на кинематограф. Появляются фильмы хоть и заключённые в предписанные идеологические рамки, но творчески исполненные на высоком уровне: «Вся королевская рать» (Наум Ардашников и Александр Гуткович, 1971) (в дискуссии за право экранизировать одноимённый роман Роберта Пенна Уоррена студия «Беларусьфильм» одержала победу над «Мосфильмом» только благодаря личному вмешательству Петра Машерова), политический памфлет «Вашингтонский корреспондент» (Юрий Дубровин, 1972), экранизация произведений Джека Лондона «Время-не-ждёт» (Виталий Четвериков, 1975) и Владимира Короткевича «Дикая охота короля Стаха» (Валерий Рубинчик, 1979) (позже картина будет названа «первым советским мистическим триллером»).

Заметные фильмы о войне этого периода: «Батька» (Борис Степанов, 1971), «Пламя» (Виталий Четвериков, 1974), «Волчья стая» (Борис Степанов, 1975), «Чёрная берёза» (Виталий Четвериков, 1977).

В белорусском кино этого периода чрезвычайно ярко выделяются фильмы для детей и юношества: экранизация произведений Анатолия Рыбакова «Кортик», «Бронзовая птица» (Николай Калинин, 1973 и 1974 годы) и «Последнее лето детства» (Валерий Рубинчик, 1974); мюзиклы по сюжетам сказок «Приключения Буратино» и «Про Красную Шапочку» (Леонид Нечаев, 1975 и 1977 годы); по мотивам «Денискиных рассказов» Виктора Драгунского «По секрету всему свету» (Игорь Добролюбов, 1976), «Удивительные приключения Дениса Кораблёва» (группа режиссёров, 1979); о войне «Полонез Огинского» (Лев Голуб, 1971) и «Венок сонетов» (Валерий Рубинчик, 1976).

В 1976 году, к 50-летию выхода фильма «Лесная быль», создан и открыт Музей истории белорусского кино.

80-е годы

В начале 1980-х годов появляются такие комедии как «Культпоход в театр» (Валерий Рубинчик, 1982), «Белые Росы» (Игорь Добролюбов, 1983). В это десятилетие снимаются фильмы по литературным произведениям: дилогия по «Полесским хроникам» Ивана Мележа «Люди на болоте» и «Дыхание грозы» (Виктор Туров, 1981 и 1982 годы), фильм по одноимённой повести Василя Быкова «Знак беды» (Михаил Пташук, 1986), лирическая повесть по мотивам произведений Ивана Бунина «Несрочная весна» (Владимир Толкачиков, 1989).

На телевидении 80-е годы были отмечены успехом многосерийной телевизионной эпопеи «Государственная граница» (Б. Степанов, В. Никифоров и Г. Иванов, 1980—1988), а также двухсерийным фильмом «Не покидай» (Леонид Нечаев, 1989).

Событием 1985 года стал снятый к 40-летию Победы авторский фильм Элема Климова по сценарию Алеся Адамовича «Иди и смотри».

Леонид Нечаев в это десятилетие выпускает несколько картин для детей и юношества: «Проданный смех» (1981), «Сказка о Звёздном мальчике» (1983), «Рыжий, честный, влюблённый» (1984), «Питер Пэн» (1987), другие заметные картины для этой аудитории: «Летние впечатления о планете Z» (Евгений Марковский, 1986), «Воля Вселенной» (Дмитрий Михлеев, 1988).

Перестроечное кино: «Наш бронепоезд» (Михаил Пташук, 1988 — о мирной жизни на гражданке охранников сталинских лагерей) и «Меня зовут Арлекино» (Валерий Рыбарев, 1988 — о жизни провинциальной молодёжи). Последний также является и самым кассовым белорусским фильмом, за первые 15 месяцев демонстрации ленты в кинотеатрах СССР её посмотрела аудитория в 41,9 млн человек.

Период независимости

В 1995 году к 50-летию победы над фашизмом ЮНЕСКО составило список из 100 наиболее значимых фильмов мира о Второй мировой войне. В него вошла и белорусская картина Виктора Турова «Через кладбище».

В 1997 году Указом Президента Республики Беларусь киностудии «Беларусьфильм» присвоен статус Национальной.

1990-е годы отмечаются определённым застоем в творческих и экономических процессах национального кинематографа. Хотя в это десятилетие и выпущено более 60 полнометражных фильмов, однако в условиях социально-политических изменений большинство из них оказались невостребованными прокатными организациями. Из картин, которые имели успех на телевидении необходимо назвать: многосерийный фильм «Белые одежды» (Леонид Белозорович, 1992) по дноимённому роману Владимира Дудинцева, вторая и третья часть киноповести «Любить по-русски» (Евгений Матвеев, 1996 и 1999 годы). Наоборот, практически неизвестными оказались работы двух самобытных женщин-кинорежиссёров: драма межнациональных отношений «Я — Иван, ты — Абрам» (Иоланда Зоберман, 1993) и сказка «Падение вверх» (Елена Трофименко, 1998) получившая несколько наград национальных и международных кинематографических мероприятий.

В 2000 году выходит кинофильм «В августе 44-го…» (Михаил Пташук). С картиной Пташука на киностудию «Беларусьфильм» вернулась её основная тема — Великой Отечественной войны. Уже в год выпуска на телеканале НТВ фильм был показан в рубрике «Классика военного кино».

Одним из наиболее заметных периодов современного этапа развития национального кино стал 2007 год: «Беларусьфильм», по сообщению БЕЛТА, выпустила 7 художественных и 5 анимационных фильмов. Студия «Летопись» выпустила 29 документальных фильмов. За этот год фильмы киностудии участвовали в тридцати международных и региональных кинофестивалях и получили около 30 наград. Творческие успехи и появление положительных экономических результатов от производства и проката фильмов (прибыль за 2007 год составила эквивалент 520 тыс. долларов США) позволили говорить о преодолении этапа застоя белорусского кинематографа. Похожие показатели были достигнуты и в 2008—2009 годах. Среди картин этих лет: «Родина или смерть» (Алла Криницына, 2007), «Враги» (Мария Снежная, 2007), «Кадет» (Виталий Дудин, 2009) и др.

При этом Президент Белоруссии Александр Лукашенко, во время визита в 2008 году в новый многозальный кинотеатр «Беларусь» в Минске, раскритиковал белорусский кинематограф и заявил, что «тратить на него бюджетные средства, как это было до сих пор, нецелесообразно. Берите кредиты, снимайте фильмы. Снимете хороший фильм — мы это компенсируем. Вперёд же деньги не получите».

Однако говорить о возможности самостоятельного экономического «выживания» кинематографа Белоруссии к 2010 году нельзя. По мнению польского режиссёра Кшиштофа Занусси, это объясняется объективными причинами: «страна, где 10 миллионов людей, не может рассчитывать на коммерческий успех своего кино. Коммерчески успешное кино может быть в Индии, в Америке, в России — в больших странах. Оперный театр тоже убыточен всегда, но это часть культуры и государство её поддерживает. Так должно быть и с кино в Беларуси». Учитывая экономическую ситуацию и мнения специалистов, глава государства принял решение о государственной поддержке национального кино и подписал Указ от 14 апреля 2011 г. № 145 «О некоторых вопросах налогообложения в сферах культуры и информации», который устанавливает ряд налоговых льгот в сфере кинематографии.

1 января 2012 года вступила в силу новая система государственного финансирования кинопроизводства. Первым фильмом, снятым в новых условиях, стал 4-серийный телефильм на тему войны «Следы апостолов» (Сергей Талыбов, 2013) (запуск картины осуществлён по результатам республиканского конкурса кинопроектов, проведённого Министерством культуры Беларуси весной 2012 года).

Альтернативный кинематограф

Независимое кино Белоруссии, как художественное или социальное событие в национальном искусстве, проявляется достаточно редко и несистематически.

Некоторые критики первым независимым белорусским фильмом считают «Случай с пацаном» (Сергей Лобан, 2000), получившим Гран-при на московском фестивале «Любить кино». Бюджет съёмок составил эквивалент 1000 долларов. В основе сюжета — история молодого человека, постепенно приходящего к выводу, что «лучшие варианты жизненного пути в Белоруссии — сотрудничество с КГБ или оппозицией, финансируемой из западных источников» (в редакции газеты «Московский комсомолец»).

Можно отметить спорный фильм «Оккупация. Мистерии» (Андрей Кудиненко, 2004), представленный на МКФ в 2004 году и 40-м фестивале в Карловых Варах. Взгляд режиссёра на события в западной Белоруссии времён войны отличается от сложившейся культурной традиции героизации партизанской борьбы народа с оккупантами. Пересмотр истории заранее исключает положительный приём фильма большинством зрителей стран бывшего СССР. Режиссёр так описывает свою позицию: «Тема оккупации для Белоруссии — основная тема её существования, потому что наша страна всегда была под оккупацией — польская оккупация, российская, немецкая, французская… Все белорусы — партизаны, и тема партизан и войны — это святая для Белоруссии тема». Белоруссия отозвала у картины прокатное удостоверение, а обозреватель «Российской газеты» высказался, что «фотокадры из фильма выглядят как типичная развесистая клюква с опереточными партизанами и жаркими постельными сценами».

В СМИ

• Передача «Синематека» канала Беларусь-24

См. также

• Беларусьфильм
• Союз кинематографистов БССР
• Музей истории белорусского кино (Минск)
• Список фильмов студии «Беларусьфильм»
• Список мультфильмов студии «Беларусьфильм»

Литература

• Игорь Авдеев, Лариса Зайцева. Все белорусские фильмы: каталог-справочник. Игровое кино (1926-1970). — Минск: Беларуская навука, 2001. — Т. 1. — 240 с. — ISBN 985-08-0023-2.
• Игорь Авдеев, Лариса Зайцева. Все белорусские фильмы: каталог-справочник. Игровое кино (1971-1983). — Минск: Беларуская навука, 2000. — Т. 2. — 299 с. — ISBN 985-08-0348-7.
• Гісторыя кінамастацтва Беларусі. У 4 т. — Мінск: Беларуская навука, 2000—2004.

Ссылки

• [slounik.org/157555.html Список фильмов студии «Беларусьфильм»]
• [web.archive.org/web/20140827064609/belarusfilm.by/studio/personas/ Алфавитный список персоналий Белорусского кинематографа] на сайте «Беларусфильм»
• [news.tut.by/culture/344182.html Где находился первый минский синематограф и о чем повествовали первые минские киноленты?] на сайте TUT.BY
• [news.rambler.ru/30105948/ Лукашенко потребовал снимать простые фильмы о Белоруссии] // [www.gazeta.ru/culture/news/2015/04/29/n_7154013.shtml|Газета.ру], 29 апреля 2015

Серия статей о
Белорусах
Культура
Литература Алфавит Изобразительное искусство Театр Кинематограф Архитектура Интернет Музыка Танец Кухня Костюм Обряды и обычаи
Этнические группы
Полещуки
Диаспора
Россия Украина Латвия Польша Литва Аргентина Казахстан США Чехия
Родственные народы
Русские Украинцы
Языки
белорусский, русский
Религии
Православие Католицизм Протестантизм
Этногенез • История • Национальное движение • Белорусизация  • Вайсрутенизация
Портал «Белоруссия»

Отрывок, характеризующий Кинематограф Белоруссии

Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.