Кинематограф Латвии

Кинематограф Латвии начался в 1910 году с кинохроники о приезде в Ригу Императора Николая II и открытия памятника Петру I, снятых оператором Александром Станке, а первое представление «живых фотографий» братьев Люмьер случилось 28 мая 1896 года.

Спустя два года в 1898 году в Риге родился всемирно известный режиссёр Сергей Эйзенштейн.

Первый кинотеатр был построен в 1901 году. Он назывался «The Royal Vio» и имел 888 зрительских мест в зале и 312 на балконе.

В 1913—1914 гг. было снято три художественных фильма: «Где правда?» (в Вентспилсе), «Слушай, Израэль!», «Сапожник Лейб» (в Риге), но плёнки не сохранились. Эдуард Тиссэ, ставший впоследствии выдающимся оператором, в 1913 году снимал в Лиепае виды города и его жителей, а в 1914 году он снял нападение судов германского военного флота на Лиепаю. Сохранились кадры защиты Даугавпилса во время Первой мировой войны.

Начиная с 1913 года в Риге снимали игровое кино — немые мелодрамы. К 1914 году во всех больших городах Латвии имелись кинотеатры, демонстрирующие новостные, документальные и короткометражные фильмы.

Первая республика

Не сохранилась одна из первых лент игрового кино «Я ушел на войну» (1920) режиссёра В. Сеглиньша, повествующего о Первой мировой войне и борьбе за независимость, а также две последующие киноленты, снятые режиссёром-эмигрантом из России Петром Чардыниным.

Однако до нас дошли «культурфильмы» (научно-популярные, рекламные и документальные фильмы), такие как пленки о Райнисе и его работе над постановкой оперы Яниса Мединьша «Спридитис».

В 1920 году П. Чардыниным и В. Сеглиньшем было учреждено акционерное общество «Latvju filma», которое организовало в 1921 году первые курсы киноактёров, снимало кинохроники и игровые ленты, такие как «В вихре времени», «Фриц на взморье», «Волкам брошенная жертва» (все в 1920) и «Психея» (1921) Большой художественной ценности фильмы не имели, а в 1923 году, после возвращения П. Чардынина в Россию, общество обанкротилось.

В 20-е актёр и режиссёр Р. Визбулис снял короткометражные комедии «Пилтенские музыканты», «Радости и огорчения Уступевса» с участием популярной комической актрисы Э. Якобсоне.

В декабре 1923 года в Риге открылся суперсовременный кинотеатр «Splendid Palace» (нынешний кинотеатр «Рига»), построенный с эклектичной роскошью на деньги петербургского кинопромышленника Василия Емельянова. Сам Емельянов в июне 1941 года был арестован сотрудниками НКВД и приговорён к десяти годам лагерей.

Вехой в истории немого кино стал фильм в стиле национального романтизма «Лачплесис» (1930), а в 1933 году был снят первый звуковой культурно-исторический фильм «Матушка Даугава», а в 1934 году и 1935 году — видовые фильмы «Даугава» и «Гауя», (последний произведён на деньги Василия Емельянова), этнографический фильм «Родина зовет» режиссёров А. Рустейкиса и Я. Мунциса, в озвучивании которого впервые была использована аппаратура местного производства — завода ВЭФ.

Во второй половине 1930-х годов, одним из ведущих режиссёров документального кино Волдемаром Пуце, был снят ряд фильмов, в том числе и признанная критикой лучшей латвийской научно-популярной лентой, картина «Наш серый драгоценный камень» о месторождениях известняка, его добыче и использовании.

Вершиной же довоенного кино является экранизация романа Вилиса Лациса «Сын рыбака» (1940) режиссёра Вилиса Лапениекса (латыш. Vilis Lapenieks), который эмигрировал после ввода Советских войск в Латвию и продолжил карьеру в Голливуде.

В составе СССР

В 1940 году на базе частных кинокомпаний были созданы «Рижская киностудия художественных фильмов» и «Рижская киностудия документальных фильмов».

В 1961 году была построена «Рижская киностудия» — на тот момент крупнейшая в Прибалтике и Северной Европе. Со времени постройки киностудии, там производилось по 10-15 картин в год. В разные годы на киностудии работали такие режиссёры, как Алоиз Бренч, Роланд Калныньш, Ада Неретниеце, Гунар Цилинский и др.

Снявшись в 1957 году на Киностудии им. А. Довженко в фильме режиссёра Владимира Брауна «Мальва», исполнительница главной роли, латвийская актриса Дзидра Ритенберга получила приз Венецианского кинофестиваля.

В Латвии снимались такие советские фильмы как:

«Райнис» (1949), «За лебединой стаей облаков» (1956), «Сын рыбака» (1957), «Армия „Трясогузки“» (1964) и "«Армия „Трясогузки“ снова в бою» (1968), «Я всё помню, Ричард» (1966), «Слуги дьявола» (1970) и «Слуги дьявола на чертовой мельнице», (1972) «Стрелы Робин Гуда» (1975), «Вей, ветерок» (1974), «Долгая дорога в дюнах» (1981, телефильм), «Человек свиты», «Театр» (1978), «Мой друг — человек несерьёзный», «Лимузин цвета белой ночи», «Помнить или забыть», «Чужие страсти», «Незаконченный ужин», «Двойной капкан», «Шах королеве бриллиантов», «Семнадцать мгновений весны», «Старомодная комедия», «Узник замка Иф», «Мираж», «Богач, бедняк…», «Красная капелла», «Европейская история», «Инспектор Гулл», «Чисто английское убийство», «Смерть под парусом», «Подарки по телефону» и документальные фильмы «На десять минут старше» (1978) и «Высший суд» (1987) Герца Франка, «Ветер с моря» (1979) и «Сердце Даугавы» (1987) Родриго Рикардса, «Длинный день» (1981) Евгения Пашкевича, а также знаковые ленты «Легко ли быть молодым?» (1986) Юриса Подниекса и «Улица Поперечная» (1989) Ивара Селецкиса.

С 1977 года проводится главный национальный кинофестиваль «Большой Кристап». В 1986 году впервые открылся кинофестиваль «Арсенал», теперь проходящий раз в два года.

В 1988 году был основан «Рижский музей кино», с 2010 года ставший подразделением Академии культуры.

В 1990 году основана Латвийская Академия Культуры.

Кино Латвийской республики

После продолжительного затишья, связанного с нехваткой финансирования, среди прочих достижений следует отметить анимационный фильм режиссёра Нильса Скапана «Летаем» из сериала «Мунк и Лемми», получивший фигурку «Берлинского медведя» − большой приз детского жюри в рамках 45-го международного кинофестиваля в Берлине. Документальные фильмы Лайлы Пакалнини «Почта» и «Паром» были показаны на Каннском кинофестивале и получили премию ФИПРЕССИ в 1995 году.

Значительным событием в кинематографической жизни Латвии является фестиваль «Большой Кристап», посвященный достижениям национального кино. Среди других кинематографических мероприятий — Фестиваль фантазийного кино, фестиваль детских фильмов «Кино Беримора», кинофестиваль «Арсенал» в Риге, фестиваль анимационного кино «Бимини» и международный фестиваль актёров кино «Балтийская жемчужина», также проводятся Дни кино Северных стран.

К народным хитам последнего времени относятся «Прощай, XX век!» (2006) режиссёра Улдиса Браунса, «Стражи Риги» (2007) режиссёра Айгарса Грауба, «Куда пропал Элвис?» (2008) режиссёра Уна Целма, «Наследие Рудольфа» (2010) режиссёра Яниса Стрейча.

Для масштабных съемок построен киногородок «Cinevilla», который называют латвийским двойником Болливуда.

В 2011 году ожидаются премьеры 6—8 полнометражных фильмов, 20 документальных и 10 мультфильмов.

Ссылки

• [www.filmas.lv Сайт Национального Киноцентра]  (латыш.)
• [www.forumcinemas.lv Интернет форум о кино]  (латыш.)

Литература

• Большая советская энциклопедия, статья «Латвийская ССР», раздел «Кино».

Отрывок, характеризующий Кинематограф Латвии

Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее: