Мачта

Ма́чта (нидерл. mast) — вертикально стоящая конструкция на судне (корабле), обычно поддерживаемая растяжками, т. н. вáнтами, часть парусного вооружения на яхтах и парусниках.

Мачты современных судов

На современных непарусных кораблях и судах мачты утеряли роль основы для установки парусного вооружения, постов наблюдения и служат:

• для несения опознавательных знаков страны, пароходства, компании, наличия лоцмана на борту и прочее путём поднятия флагов государства, компании, а также вымпелов и сигнальных флагов;
• для несения опознавательных знаков о состоянии судна днём путём поднятия специальных флагов и фигур — лоцман на борту, карантин, учебная тревога, пожар на борту, прохожу транзитом, мои машины работают на задний ход, я не управляюсь держитесь в стороне от меня и так далее;
• для несения опознавательных знаков о состоянии судна ночью путём включения набора специальных огней на мачте ночью — набор специальных огней называют термином «ёлка»;
• для отдачи дани уважения государству, в водах которого судно находится, или личности прибывшей на судно — путём поднятия государственного флага этой страны или флага, вымпела этой личности;
• для приветствия проходящего мимо судна — путём приспускания флага своего государства и обратного подъёма флага;
• для визуальной связи путём поднятия флагов, вымпелов, сигнальных фигур;
• для установки звуковых сигнальных устройств для связи и обозначения состояния судна и его действий;
• для установки переднего и заднего топовых навигационных огней;
• для световой связи азбукой морзе или по договорённости используя сигнальную лампу на клотике (верхней точке мачты);
• для установки прожекторов для палубного освещения (чем выше прожектор, тем большую площадь он освещает);
• поддержки растянутых между мачтой(-ами) и конструкциями судна радиоантенн большой площади (с появлением спутниковой связи эта функция почти утрачена);
• установки на мачтах, как наиболее высокого места на судне, антенн различных видов радиосвязи, антенн радиолокаторов и антенн прочих навигационных приборов;
• для поддержания грузовых устройств (грузовых стрел, в частности), но эта функция сегодня уже мало применяется в связи с большим использованием кранов;
• для отдания последней дани уважения находящемуся на судне покойнику и обозначения, что на судне покойник — приспускается государственный флаг.

Мачты парусных судов

Первоначально мачта представляла собой цельный деревянный столб, укреплённый в гнезде палубы и поддерживаемый растяжками — поперечными вантами и продольными штагами. С увеличением числа парусов мачта стала составной (см. стеньга), с переходом на тепловые двигатели обрела форму треноги, ажурной или пустотелой металлической башни. Нижняя часть мачты называется «шпор», верхняя — «топ» .

Мачты малых старинных судов обычно изготовляли из одного целого ствола дерева — мачты однодревки. Нижняя часть мачты, соединённая непосредственно с судном — нижняя мачта.

Обычно для парусных судов изготовляли из пихты или других лёгких смолистых пород деревьев: пинии, американской смолистой сосны и т. п.

Приблизительно до XIX века нижние мачты парусных судов и бушприт изготовляли из нескольких брусьев, сблоченных друг с другом и стянутых бандажами — вулингами (5-6 шлагов троса, положенного вокруг мачты), а с XVIII века — железными обручами — бугелями (могли быть и деревянными). Надевали их на мачту в горячем состоянии. Такой рангоут называли составным.

Виды мачт

Фок-мачта

Первая, считая от носа к корме, мачта на судне с двумя или более мачтами.

Грот-мачта

Обычно вторая мачта, считая от носа судна. На двухмачтовых судах наиболее высокая мачта вне зависимости от её местоположения. На трехмачтовом корабле первая от носа корабля мачта называется фок-мачтой, вторая — грот-мачтой, третья — бизань-мачтой. На четырёх- и более мачтовых судах — вторая, третья и т. д. мачты между первой (фок-мачтой) и кормовой (бизань-мачтой). Во избежание путаницы при работе различаются порядковыми номерами («первая грот-мачта», «вторая грот-мачта» и т. д.), считая от носа к корме. Например, российский учебный четырёхмачтовый барк «Крузенштерн» имеет фок-мачту, первую грот-мачту, вторую грот-мачту и бизань-мачту. Грот-мачта может быть и единственной (суда с парусным вооружением «шлюп», «тендер» и др.)

Бизань-мачта

Биза́нь-ма́чта (нидерл. bezaansmast) — название кормовой мачты на трёх- и более мачтовом судне. На трёхмачтовых судах бизань всегда третья, на многомачтовых — последняя, а все мачты между бизань-мачтой и фок-мачтой называются грот-мачтами и различаются порядковым номером. Кормовая мачта на двухмачтовом судне также может называться бизань-мачтой, если носовая значительно её больше и находится в середине судна.

Приставка «крюйс» означает принадлежность элемента рангоута или такелажа к бизань-мачте, например, «крюйс-стеньга».

Техника изготовления

Вокруг нескольких главных брусьев — шпинделей, проходящих по всей длине мачты, накладывается ряд сегментов — фиш. Пустые пространства заполняли заделками — чиксами, а весь блок скрепляли при помощи бугелей. С XVIII века вначале в военном, а потом и в торговом флоте мачты стали подкреплять дополнительными наделками — шкало, также скреплёнными с мачтой вулингами.

Выбор места расположения

Выбор места расположения мачт существенно влияет на оптимальное использование парусов, поэтому ведущие мореходные державы накопили свой ценный опыт который и являлся своеобразным стандартом при постройке новых кораблей. Для британских военных судов (англ. Royal Navy) Д. Стил со ссылкой на «Морской словарь» и «Новый морской словарь» Фалконера приводит следующие правила для положения центров нижних концов мачт: фок-мачту ставить на 1/9 длины орлопдека (нижней палубы), грот-мачту на 5/9 и бизань-мачту — на 17/26.

Х. Л. Дюмальде Монсо для французских судов указывает, что фок-мачта своим передним краем должна стоять на нижнем конце кницы штевня (приблизительно на 1/10 длины судна, считая с носа).

Положение грот-мачты определяли, исходя из расчёта 7,5…8 линий на каждый фут длины судна позади миделя, либо отсчитывая 4 линии на каждый фут длины судна позади миделя.

Для бизань-мачты Монсо приводит случай, когда её передний край был установлен между пятой и шестой частями длины судна, причём её кормовой край находился в 2/3 наибольшей ширины судна (считая по нижней палубе от шпунта архштевня).

Для судов торгового флота таких строгостей не придерживались: в большинстве случаев грот-мачта находилась вблизи миделя, а фок- и бизань-мачты ставили произвольно.

Наклон нижних мачт зависел от дифферента судна, однако в большинстве случаев мачты были наклонены назад. Судостроители полагали, что на коротких и широких судах мачте, стоящей вблизи середины стоит давать больший наклон назад, а на длинных судах лучше иметь мачты стоящие вертикально, так как наклонённые мачты своим весом нагружают пяртнерсы, вследствие чего возникала опасность, что под действием ветра они расколются или сломаются.

Бриги и другие суда с двумя мачтами имели грот-мачту, удалённую от головы штевня примерно на 2/3 их общей длины. Фок-мачта находилась на 3/20 этой длины. Наклон грот-мачты устанавливался в 3/4 дюйма на ярд длины мачты от киля до стень-эзельгофта, у фок-мачты — 1/8 дюйма на ярд длины мачты.

На тендерах и других судах с одной мачтой наклон составлял 1,5 дюйма на ярд длины мачты, а бушприт стоял почти горизонтально.

Материал

В качестве основного материала для изготовления мачт применялась ель, массово произраставшая в лесах Восточной Европы и Северной Америки. А. Рисс указывал, что до войны за независимость все большие мачты английских судов (в первую очередь боевых кораблей) изготовлялись из сосны Новой Англии, как наиболее высокой и пригодной для данной цели. После того, как поставки прекратились, английский флот стал применять мачты из рижской сосны. Учитывая что самые большие деревья редко были толще 24 дюймов, в основном 19…21, составные мачты изготавливали из большего количества частей, что вкупе с большим весом восточно-европейской древесины утяжеляло мачту почти на четверть веса, что в свою очередь требовало большей остойчивости судна. В результате, мачты предварительно тщательно проектировали на чертёжной доске.

Мачты по конструкции

Различают мачты-однодревки и составные.

Мачты-однодревки

Мачты-однодревки изготавливались из ствола одного дерева, быстрее рассыхались и растрескивались, поэтому их ставили на малых судах либо только как стеньгу на больших. Их крепили железными бугелями (как и составные мачты), и по своему исполнению (фиши и т. п.) они повторяли составные мачты.

Иногда на малых судах, таких как тендеры и им подобные, нижняя мачта и стеньга выполнялась из одной штуки дерева, с чиксами, «стопом» и четырёхугольным топом, причём верхняя треть или четверть мачты представляла стеньгу.

Иногда мачта таких судов состояла из нижней мачты и стеньги и имела и салинг марса и стень-эзельгофт.

Составные мачты

Составная мачта обладает большей, по сравнению с мачтой-однодревкой, эластичностью и позволяет изготовить её соответствующей длины.

Изготовление мачты

Изготовление мачты начинали с осевой части, называемой шпинделем. Шпиндель состоял из двух штук, которые врезали друг в друга и через каждые пять футов скрепляли болтами. Боковые штуки больших мачт (пластины) также выполняли из двух штук. Пластины врезали через каждые десять футов и соединяли, как и шпиндель, болтами. Таким образом, получали мачту необходимой длины и толщины.

Для скрепления мачты использовались вулинги — шлаги троса, положенные тесно рядом друг с другом на мачте. Число вулингов зависело от величины судна и было различным. Стилл указывает, что на больших судах на грот-мачте их было 11, на малых фрегатах по 9 (по другим источникам от 6 до 9). Каждый вулинг (по Стиллу) состоял из 13 шлагов, каждый из которых крепили к мачте вулинг-нагелем. Чтобы предотвратить перерезание троса, под головки нагелей подкладывали кожаные шайбы. Выше и ниже вулингов к мачте крепили нагелями деревянные обручи, которые были несколько толще тросовых шлагов и ширина которых составляла примерно 1,5 дюйма.

После 1730 года бизань-мачту также стали снабжать вулингами; обычно на ней было на два вулинга меньше, чем на фок-мачте. Бизань-мачты малых судов и в конце столетия не имели ни вулингов, ни железных бугелей, хотя некоторые большие суда несли их с 1700 года а, возможно, и раньше.

Для придания собранной мачте большей прочности, на неё надевали железные обручи — бугели. Первоначально (примерно до 1750 года), бугели использовались лишь на топах мачт; остальную часть мачты крепили либо используя только тросовые вулинги, либо используя вулинги совместно с бугелями. После примерно 1800 года, бугели полностью вытеснили вулинги.

Чтобы придать мачте круглую форму, её переднюю и заднюю стороны накрывали длинными планками (фишами), врезая их через каждые десять футов. Планки для закрывания передней части называются фор-фиша, для задней части мачты — ахтерфиша.

Над железными бугелями устанавливали ещё одну закруглённую фишу, прикрывающую всю переднюю часть мачты и служащую для предохранения собственно мачты от трения при подъёме и опускании реев и парусов, Фронт-фишу. На английских военных кораблях эту фишу ставили начиная с 1775 года (на некоторых кораблях она встречается с середины века). Фронт-фиша не-английских кораблей была меньше и заканчивалась над верхней палубой.

В первые 20 лет XVIII века длина топа мачты составляла 4 дюйма на каждый ярд длины мачты, затем, до 1775 года, 5 дюймов для грот-мачты, 4¾ — для фок-мачты и 3¾ — для бизань-мачты. В последней четверти она составляла 5 дюймов для обеих больших мачт и 4 для бизань-мачты.

Для французских судов Мансо приводит 4 дюйма.

Изготовление мачты заканчивалось установкой выделяющихся боковых наделок — «мачтовых щёк» (нем. Mastwangen). «Щёки» служили для установки салинга марса и образовывали бо́льшую часть четырёхугольного топа. Их выполняли из дуба, затем в конце века из ели. Эти планки имели длину 9/20 (если из дуба, то 3/7) длины мачты. К 1750 году они имели только половину этой длины. Позднее, «щёки» увеличились до 1/3 длины мачты, но к 1775 году снова достигли первоначальной длины.

Боковые наделки у топа мачты по нем. Mastwangen — мачтовые щёки. Дополнительные крепления на них под салингом марса — чиксы, от англ. cheek, щека по нем. Mastenbacken, что также означает «мачтовая щека».

Не выступающая за мачту, или «закрытая», чикса называлась нем. feste Mastbacken; выступающая — «открытая», нем. lose Mastbacken, Hummer (омар) или Ohr (ухо).

«Мачтовые щёки», расположенные непосредственно под салингами марса, были усилены чиксами, длина которых составляла 7/15 длины топа мачты. Для дополнительного подкрепления салингов использовали «открытые» чиксы, которые болтами толщиной ¾…1" соединяли с «закрытыми». «Открытые» чиксы изготавливали из вяза; их толщина 3…5", длина 9/10 длины «закрытых» и ширина 6/15 «закрытых». Чтобы лучше закрепится на «закрытых» чиксах, задние края «открытых» чиксов имели выступы, а передние имели вид S-образной кривой.

Конструкция мачт английских судов отличалась от других европейских: топ выполнялся четырёхугольным а не круглым; их фронт-фиша заканчивалась над верхней палубой; на других европейских судах того времени не было мачтовых щёк.

Чтобы предотвратить повреждения такелажа и топа от трения, над чиксами на железные бугели часто ставили доски — «мачт-латы». Обычно их количество составляло восемь лат длиной 3/5 длины топа, шириной 1/8 его диаметра и толщиной 1/2 его ширины.

На чиксах лежали салинги, которые образовывали опору для платформы марса. Продольные опоры — лонга-салинги, поперечные — краспицы.

По российской терминологии, салинг находится на топе стеньги, а брам-салинг на топе брам-стеньги. Салинги нижних мачт вместе с площадками называют марсами, которые называются фока-, грота- и бизань-салингами в отличие от фор-, грот- и крюйс-салингов, которые находятся на топах соответствующих стеньг.

Размер лонга-салингов: длина 1/4 длины стеньги, высота 1/2 диаметра стеньги, ширина 2/3 высоты. Стороны лонга-салингов были прямые и параллельные друг другу. Их концы, если смотреть сверху, закруглены, если сбоку — скошены. Этот скос ограничивался нижней половиной салинга и простирался по длине спереди на 1,5 высоты лонга-салинга, а сзади на 1 высоту. Нижний внешний край слегка скошен по всей длине, а с внутренней стороны скос был только между краспицами. На не-английских судах скос салинга был длиннее и частично закруглён.

Краспицы представляли собой четырёхугольные бруски длина которых составляла 1/3 длины стеньги за вычетом 6", ширина равнялась лонга-салингу, а высота составляла 2/3 ширины. По нижней стороне к концам по обеим внешним четвертям размер краспицы был уменьшен на 1/2 нормальной толщины. Концы, ели смотреть сверху, были закруглены так же как у лонга-салингов. Нижние края тоже скошены.

Все детали салинга, лонга-салинги и краспицы, сединены в раму. Глубина выреза на логнга-салинге была на 1 дюйм меньше, чем высота краспицы. Недостающий дюйм вырезали на нижней стороне краспицы. Собранную раму скрепляли болтами. В качестве основного материала для изготовления салинга применялся дуб.

При креплении салинга с мачтой требовалось, чтобы середина лонга-салинга находилась приблизительно у переднего края мачты. При этом учитывался наклон мачты, так как лонга-салинги должны быть расположены горизонтально. Для этого вырезали верхний край чикс, называемый «стоп».

Чтобы избежать трения шлагтова о салинг, на лонга-салингах, сразу позади выреза для передней краспицы, устанавливали железную плиту толщиной 3/4", длиной 3/4 длины отверстия для стеньги и шириной 2/5 ширины салинга.

В отличие от английских, лонга-салинги прочих европейских судов были прямые, а не закруглённые а краспицы имели загиб назад. Другим отличием, на которое указывают Э. Пари и Рёдинг, были вырезы в лонга-салингах в месте крепления к топу мачты — из-за того что марс больше свешивался назад, лонга-салинги также были больше протянуты к корме. По Пари, длина лонга-салингов составляла 86/1000 длины судна, длина краспиц — 47,3/1000 ширины судна, толщина салинга — 5/72 его длины.

Чтобы движение мачты не повредило салинг, для отвода вант от мачт нагелями по обеим сторонам мачты на лонга-салингах крепились штуки, изготавливаемые из ели — калвы. С внешней стороны они были закруглённой формы. Их длина выбиралась из соображения не мешать ни задней краспице, ни шлагтову спереди; по ширине они на 1,5" или больше выдавались за салинг, высота калва равнялась его ширине. Прежде, чем ставить такелаж, калвы закрывали старой парусиной, сложенной в несколько слоёв и затем хорошо протированной.

На нижнем салинге находится марс. Главное предназначение марса — дать стень-вантам достаточно большой разнос для удержания стеньги. Для этого для путенс-вант стень-вант по внешнему краю марса были прорезаны четырёхугольные отверстия. Кроме того, марсы использовались при обслуживании и ремонте парусов, а во время боя были позицией для стрелков для чего задняя сторона марса имела релинги, которые вместе с боковыми вантами удерживали большое количество принайовленных гамаков, служащих для стрелков бруствером. В обычном состоянии релинг был обтянут сеткой с натянутой на ней парусиной.

Марс представляет собой платформу сперва круглой формы (которую он потерял уже к началу XVIII века) которая получила сзади спрямление с закруглёнными краями спереди оставаясь полукруглой. В 20-е годы начинается постепенное скругление передней части, из которой она становится элипсоидальной; к середине века задние углы ещё слегка скруглены, а по сторонам марса поставлены балки служащие подставками для фальконетов.

Стил приводит следующие размеры марса: ширина 1/3 длины стеньги, длина 3/4 ширины стеньги, ширина отверстия 2/5 ширины марса, длина отверстия 13/14 его ширины. Задняя сторона марса, считая от кормового края марса вперёд, находится в 1/5 длины марса.

Доски обшивки марса по обеим сторонам мачты укладывали в направлении диаметральной плоскости судна, а спереди и сзади — поперёк судна. В качестве материала использовались доски их вяза толщиной 3". Продольные и поперечные доски в местах пересечения были утоньшены, так что общая толщина перекрытых частей тоже не превышала 3". После того, как доски были тщательно уложены и закреплены нагелями, а передняя часть закруглена, на внешнюю сторону платформы нагелями крепили бортик, также изготовляемый из вяза, толщиной 1 1/8", шириной 7…8"; он возвышался над краем обшивки на 4 дюйма.

По данным, приводимым Пари и Рёдингом, платформа французских марсов за мачтой шире, чем на английских, и что полукруг платформы впереди мачты на протяжении мачтовой дыры иногда спрямлён. Однако, на рисунке 64-пушечного судна «Le Proteceur» 1793—1974 годов можно увидеть, что и в это время применяли невыпрямленную спереди полукруглую часть марса.

Д. Левер утверждает, что торговые суда чаще имели полукруглый марс, покрытый дубовой решёткой — рустером, вместо сплошного покрытия использовавшегося на военных судах.

Топ нижней мачты заканчивали стень-эзельгофтом. На английских судах он представлял собой четырёхугольную штуку из вяза с двумя вертикальными отверстиями служивших для соединения мачты со стеньгой. Размеры были следующими:

• грот-мачта: длина 4 диаметра стеньги + 3"; ширина 2 диаметра стеньги + 2"; высота 4/9 ширины;
• фок-мачта: длина 4 диаметра стеньги + 2"; ширина 2 диаметра стеньги; высота 4/9 ширины;
• бизань-мачта: длина 4 диаметра стеньги + 1"; ширина 2 диаметра стеньги; высота 4/9 ширины.

Если эзельгофт изготавливали из двух штук дерева, то их врезали друг в друга и скрепляли при помощи шести болтов.

Отверстие для нижней мачты выполняли четырёхугольным, а для стеньги круглым. Отверстие для стеньги на 3/4" превышало её диаметр для установки кожаной манжеты, служившей для улучшения скольжения стеньги в отверстии. Расстояние между краями отверстия равнялось 2/5 диаметра отверстия для стеньги плюс половина сужения топа. Для подвески блоков топенантов и стень-вынтрепа, с нижней стороны эзельгофта устанавливались четыре мощных обуха толщиной 1 3/4".

Английский эзельгофт имел форму кирпича, французский, голландский и немецкий сверху часто были четырёхугольными, сбоку же половине эзельгофта, сидевшая на топе мачты, была полукруглой вверх, а на стороне стеньги плоской. Расположение отверстий соответствовало английским, только четырёхугольное отверстие для топа мачты было не сквозным.

Пари приводит следующие размеры эзельгофтов: длина и ширина равны трём диаметром мачты, толщина толстой части — диаметру мачты, тонкой — половине наибольшей.

С обеих сторон от отверстия для стеньги при необходимости сверлили по сквозному отверстию; от них в продольном направлении через полукруглую часть эзельгофта вплоть до его нижней стороны шли канавки, кипы. Эти отверстия и кипы служили для проводки фала нижнего рея.

Эзельгофты стеньг брам- и бом-брам-эзельгофты таких отверстий не имели. Стил указывает, что на яхтах и подобных судах рядом с отверстием для мачты с двух сторон в эзельгофтах были шкив-гаты со шкивами, через которые и проходил фал нижнего рея.

В средние века в Нидерландах переходят к английскому типу постройки судов и английскому парусному вооружению, что значительно повлияло на судостроение в соседних странах — так, Рёдинг в своей работе 1789 года говорит только об английском и французском типе эзельгофиа.

В последние десятилетия XVIII века европейский эзельгофт, кроме английского и французского, обычно не имел кипов и отверстий для фала, так как фал проводили через блоки на топе мачты.

На больших судах и особенно английских, под стень-эзельгофты перед стеньгой предпочитали ставить опору, которая уменьшала давление стеньги на свес эзельгофта. На английских судах с количеством пушек более 50, опоры ставили приблизительно вплоть до 1720 года.

Литература

• Морской словарь: В двух томах. — М.: Военное Издательство МО СССР, 1959.
• Морской энциклопедический словарь: В трёх томах. — Ленинград: Судостроение, 1991. — 53 000 экз. — ISBN 5-7355-0280-8
• К. Х. Марквард. Рангоут, такелаж и паруса судов XVIII века. — Ленинград: Судостроение, 1991. — 288 с ил. с. — 81 000 экз.— ISBN 5-7355-0131-3

Отрывок, характеризующий Мачта

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…