Халл, Кларк Леонард

Кларк Леонард Халл
Clark Leonard Hull
Дата рождения:	24 мая 1884(1884-05-24)
Место рождения:	Экрон, штат Нью-Йорк
Дата смерти:	10 мая 1952(1952-05-10) (67 лет)
Место смерти:	Нью-Хейвен, штат Коннектикут
Страна:	США
Научная сфера:	психология
Место работы:	Йельский университет
Учёная степень:	доктор философии (PhD) по психологии
Учёное звание:	Стерлингский профессор психологии Йельского университета
Альма-матер:	Мичиганский университет
Известные ученики:	Нил Миллер Кеннет Спенс
Известен как:	автор гипотетико-дедуктивного метода автор теории научения
Награды и премии:	Медаль Уоррена Общества экспериментальных психологов

Кларк Леонард Халл (англ. Clark Leonard Hull; 24 мая 1884, Экрон, штат Нью-Йорк — 10 мая 1952, Нью-Хейвен, штат Коннектикут) — американский психолог, представитель необихевиоризма, профессор Йельского университета.

К. Халл разработал гипотетико-дедуктивный метод научного познания, а также является автором теории научения, считающейся одной из самых значительных теорий XX века.

Биография

Детство и юность

Кларк Леонард Халл родился 24-го мая 1884 года в семье бедного фермера близ Экрона, деревни, расположенной в нескольких милях от Ньюстеда — небольшого провинциального городка штата Нью-Йорк. Впоследствии этот путь ему приходилось ежедневно проделывать, чтобы попасть в школу. Полноценного школьного образования он не получил, поскольку был очень слаб здоровьем, часто болел и постоянно из-за этого пропускал занятия. Однако способности и трудолюбие позволили ему освоить школьную программу настолько, что в возрасте 17 лет ему было предложено попробовать себя в роли учителя. К. Халл мечтал сделать карьеру и выбиться из нищеты, а малооплачиваемая учительская должность в провинциальной школе часто оказывалась вакантной, и он воспользовался представившейся возможностью.

Образование

В 1902 году К. Халл поступил в Мичиганский университет и получил специальность горного инженера. Но, приступив к новой работе в 1908 году, в возрасте 24-х лет он заболел полиомиелитом, что навсегда сделало его инвалидом. Всю последующую жизнь он страдал частичным параличом, сильно хромал и был вынужден постоянно носить металлический корсет, который сам для себя и сконструировал, к тому же продолжала неуклонно прогрессировать врожденная близорукость. В результате ему пришлось выбрать для себя профессию, не предполагающую особой физической нагрузки. Ещё в юношеские годы он познакомился с «Основами психологии» Уильяма Джеймса и проникся глубоким интересом к этой науке, поэтому его выбор пал на психологию. Проработав два года учителем в своей старой школе, К. Халл продолжил образование в Мичиганском университете в избранном им направлении и в 1913 году получил степень бакалавра. Там он впервые заинтересовался проблемами научения и мышления. Прослушал курс логики, К. Халл создал логический аппарат, способный выявлять ошибки в традиционных силлогизмах.

Карьера

По окончании университета, проработав школьным учителем ещё в течение года, К. Халл в 1918 году защитил докторскую диссертацию, посвящённую формированию понятий, в Висконсинском университете в Мадисоне. Там же после получения докторской степени он занимался исследованием влияния табакокурения на эффективность трудовой деятельности и вёл курс медицинской и экспериментальной психологии, а также тестологии. С 1920 по 1922 год он проработал ассистент-профессором, а с 1922 по 1925 год — адъюнкт-профессором. В 1925 году К. Халл получил звание профессора.

В 1929 году К. Халл был приглашён на должность профессора Йельского университета. С 1929 по 1947 год учёный возглавлял Институт человеческих отношений, созданный на базе Институт психологии при Йельском университете. Его семинары по теории бихевиоризма были чрезвычайно популярны не только у студентов, среди которых были Нил Миллер и Кеннет Спенс, но и учёных-психологов, в частности Уоррена Мак-Каллока, а также психоаналитиков, антропологов, философов. В 1947 году К. Халл был удостоен почётного звания Стерлингского профессора психологии Йельского университета.

Участие в научных организациях

В 1936 году К. Халл был избран президентом Американской психологической ассоциации. Он также являлся членом Американской ассоциации содействия развитию науки.

Награды и премии

За свои заслуги К. Халл в 1945 году получил Медаль Уоррена от Общества экспериментальных психологов. В награде значилось:

Присуждается Кларку Л. Халлу за его кропотливый труд по развитию систематической теории поведения. Эта теория явилась стимулом для проведения множества исследований и была разработана в точной и поддающейся измерению форме, дающей возможность прогнозирования поведения, которое затем можно было бы проверить опытным путём. Таким образом, теория со держит в себе ростки собственного окончательного подтверждения и своего собственного возможного заключительного опровержения. Воистину уникальное достижение в истории психологии на настоящий момент.

Последние годы жизни

В 1948 году у К. Халла случился инсульт. Он скончался в Нью-Хейвене, четыре года спустя, 10 мая 1952 года. В своей последней работе «Система поведения» он выразил сожаление о том, что третьей книге, которую он собирался написать, так и не суждено увидеть свет.

Научная деятельность

К. Халл внимательно следил за достижениями мировой научной мысли. По его приглашению в 1924 году США посетил немецкий психолог Курт Коффка, который познакомил американских коллег с основами гештальтпсихологии. В 1927 году К. Халл познакомился с книгой И. П. Павлова «Условные рефлексы». Он называл эту работу великой и намеревался сам провести научные исследования в этом направлении, однако столкнулся с неожиданным препятствием. Дело в том, что опыты над животными вызывали у К. Халла отвращение. Он не выносил запаха, исходившего из вивария, где помещались подопытные крысы — универсальные испытуемые бихевиористов. Однако в Йельском университете, куда в 1929 году он был приглашен на должность профессора, оказалась отлично оснащенная и исключительно чистая лаборатория, и К. Халл согласился, что мог бы проводить здесь эксперименты. В 1930 году учёному попали в руки ньютоновские «Математические начала натуральной философии», и он с энтузиазмом принялся приводить свою психологию к гипотетико-дедуктивной форме, излюбленной физиками, чьи теории уже доказали свою научность. К. Халл привлек к своему проекту математиков и логиков и пытался разработать концепцию, которая будет опираться не только на поведение крыс в лабиринтах, но и охватит поведение всех животных и человека. Самое полное и уверенное изложение этой концепции было опубликовано в 1943 году в его книге «Принципы поведения».

По мнению одного из его биографов А. Стилла

К. Халл представлял собой тип энергичного и многостороннего экспериментатора, который, казалось, был способен взяться за любую проблему и сделать из неё книгу.

Основные этапы

В научной деятельности К. Халла можно отметить три основных этапа:

1. Тестирование способностей
2. Научные изыскания в области гипноза
3. Исследование процесса научения

Тестирование способностей было одним из первых профессиональных интересов К. Халла. Он собирал материалы по этой теме, когда читал лекции по тестологии в Висконсинском университете. В 1928 году была опубликована его первая книга под названием «Тестирование способностей».

Другой темой, сильно интересовавшей Халла, был гипноз, и после длительного изучения гипнотического процесса им была написана книга под названием «Гипноз и внушаемость», вышедшая в 1933 году.

Однако, работой, благодаря которой К. Халл приобрел известность, явилось исследование процесса научения. Его первый большой труд под названием «Принципы поведения», опубликованный в 1943 году, радикально изменил подход к пониманию этой проблематики. Это было первая попытка применить научную теорию к изучению сложного психологического феномена. Теория К. Халла, в том виде, в котором она была представлена в 1943 году, была затем более полно раскрыта в 1952 году в его работе «Система поведения».

К. Халл считал, что его теория является неполной. Тем не менее, она внесла огромный вклад и оказала глубокое влияние на развитие теории научения во всем мире. Так, Кеннет Спенс указывал на то, что 40 % всех экспериментальных работ в «Журнале экспериментальной психологии» (англ. Journal of Experimental Psychology) и «Журнале сравнительной и физиологической психологии» (англ. Journal of Comparative and Physiological Psychology), изданных в период между 1941 и 1950 годами ссылаются на различные аспекты работ К. Халла.

Теория научения

На К. Халла, как и на большинство теоретиков-функционалистов, изучающих процесс научения, заметное влияние оказали труды Чарльза Дарвина. Учёный стремился понять механизм адаптивного поведения и выявить факторы, оказывающие на него воздействие. Он опирался на те требования к методологии построения теории и эксперимента, которые были разработаны в естественных науках, прежде всего в математике. К. Халл, как и его современник Эдвард Толмен, исходил из необходимости введения между элементами классического бихевиоризма «стимул — реакция» определенных «промежуточных переменных», то есть условий, опосредующих двигательную реакцию (зависимая переменная) на раздражитель (независимая переменная), в качестве которых предлагал рассматривать потребность, потенциал реакции, силу навыка, цель. Этот подход в исследовании процесса научения получил название необихевиоризма. Учёного интересовало развитие такой теории, которая объяснила бы, каким образом телесные потребности, окружающая среда и поведение вступают во взаимодействие для увеличения вероятности выживания организма. Пытаясь подойти строго математически к анализу поведения, К. Халл вместе с тем не придавал существенного значения познавательным факторам и нейрофизиологическим механизмам.

К. Халл опирался в основном на учение И. П. Павлова об условных рефлексах, считая, что важнейшую роль при использовании этого понятия следует придать силе навыка. Для того чтобы эта сила проявилась, необходимы определенные физиологические потребности. Из всех факторов решающее влияние на силу навыка оказывает редукция потребности. Чем чаще потребность удовлетворяется (редуцируется), тем больше сила навыка. Величина редукции потребности определяется количеством и качеством подкреплений. Кроме того, сила навыка зависит от интервала между реакцией и её подкреплением, а также от интервала между условным раздражителем и реакцией. Используя понятие И. П. Павлова о подкреплении, К. Халл разделил первичное и вторичное подкрепление. Первичным подкреплением является, например, пища для голодного организма или удар электрическим током, вызывающий прыжок у крысы. Потребность соединена с раздражителями, реакция которых, в свою очередь, играет роль подкрепления, но уже вторичного. Изменение положения тела, связанное с последующим кормлением (первичное подкрепление), становится вторичным подкреплением.

К. Халл полагал, что можно строго научно объяснить поведение организма без обращения к психическим образам, понятиям и другим интеллектуальным компонентам. По его мнению, для различения объектов достаточно такого образования как потребность. Если в одном из коридоров лабиринта животное может найти пищу, а в другом — воду, то характер его движений однозначно определяется только потребностью и больше ничем.

К. Халл первым поставил вопрос о возможности моделирования условнорефлекторной деятельности, высказав предположение о том, что если бы удалось сконструировать из неорганического материала устройство, способное воспроизвести все существенные функции условного рефлекса, то, организовав из таких устройств системы, можно было бы продемонстрировать настоящее научение методом «проб и ошибок». Тем самым предвосхищались будущие кибернетические модели саморегуляции поведения. Учёный создал большую школу, стимулировавшую разработку применительно к теории поведения физико-математических методов, использования аппарата математической логики и построения моделей, на которых проверялись гипотезы о различных способах приобретения навыков.

Гипотетико-дедуктивный метод

Подход К. Халла к построению своей теории заключался в следующем. В качестве первого шага он подверг рассмотрению то, что было известно о научении к настоящему времени. Затем учёный сделал попытку подвести итог этим изысканиям. И наконец, К. Халл попытался сделать выводы относительно эмпирически проверяемых результатов этих обобщенных положений. Такой метод построения теории впоследствии был назван гипотетико-дедуктивным, или логико-дедуктивным.

Следуя естественно-научной модели, учёный-бихевиорист разрабатывает систему аксиом, или первичных принципов, и использует их в качестве исходного условия для выведения заключений, по законам формальной логики, в виде гипотез или теорем, касающихся феноменов поведения. <…>Эти аксиомы часто включают в себя гипотетические объекты (промежуточные переменные), введённые учёным для организации своих умозаключений относительно взаимодействия между экспериментальными действиями и измерениями (зависимыми и независимыми переменными), имеющими отношение к рассматриваемым феноменам поведения. Затем может быть дана оценка теории посредством переноса теоретических заключений и выводов в эксперимент, и можно увидеть, насколько успешной она является в стенах лаборатории.

Такое построения теории создает динамическую систему с открытым конечным результатом. Бесконечно появляются новые гипотезы, некоторые из которых подтверждаются результатами экспериментов, а некоторые — нет. Когда эксперимент проходит и заканчивается в соответствии с прогнозом, то вся теория, включая её аксиомы и теоремы, усиливается. Если эксперименты не проходят так, как предполагалось, теория теряет силу и должна быть пересмотрена. Теория, таким образом, должна постоянно обновляться в соответствии с результатами эмпирических исследований.

Эмпирическое наблюдение в дополнение к точному предположению является основным источником первичных принципов или аксиом науки. Подобные формулировки при рассмотрении их всех вместе в различных комбинациях с соответствующими априорными условиями вызывают появление заключений или теорем, из них некоторые могут согласовываться с эмпирическими результатами данных условий, а некоторые — нет. Первичные предположения, вызывающие логические умозаключения, последовательно согласующиеся с наблюдаемыми эмпирическими результатами, сохраняются, а от тех, которые не согласуются, отказываются или подвергают изменениям. По мере внимательного изучения этого процесса проб и ошибок постепенно выявляется небольшое количество первичных принципов, чьи совместные выводы постепенно с большей вероятностью станут согласовываться с соответствующими наблюдениями. Выводы на основании этих оставшихся аксиом, несмотря на то что они никогда не являются абсолютно точными, со временем становятся высокодостоверными. Именно в этом и заключается существующее на настоящий момент положение первичных принципов основных естественных наук.

Труды

Наиболее значительные работы К. Халла были опубликованы в 30-50-е годы. Самое полное изложение его теории бихевиоризма было опубликовано в книге «Принципы поведения» в 1943 году, обобщившей результаты многих экспериментальных исследований. Он продолжал развивать эту теорию вплоть до своей смерти. Последняя версия его системы представлена в книге «Система поведения», вышедшей в 1952 году.

• Hull C. L. Quantitative aspects of the evolution of concepts: An experimental study. — Psychological Review Company, 1920. — Psychological Monographs, 28, No. 123. — 85 p.
• Hull С. L. The influence of tobacco smoking on mental and motor efficiency. — Psychological Review Company, 1924. — Psychological Monographs, 33, No. 150. — 159 p.
• Hull C. L., Terman L. M. Aptitude Testing. — World Book Company, 1928. — 535 р.
• Hull С. L. A functional interpretation of the conditioned reflex. — Psychological Review Company, 1929. — 26, 498—511.
• Hull С. L. A mechanical parallel to the conditioned reflex. — Science, 1930. — 70, 14-15.
• Hull С. L. Knowledge and purpose as habit mechanisms. — Psychological Review Company, 1930. — 37, 511—525.
• Hull С. L. Goal attraction and directing ideas conceived as habit phenomena. — Psychological Review Company, 1931. — 38, 487—506.
• Hull С. L. Hypnosis and Suggestibility. — Appleton-Century-Crofts, 1933.
• Hull С. L. The conflicting psychologies of learning — a way out. — Psychological Review Company, 1935. — 42, 491—516.
• Hull С. L. Mind, mechanism, and adaptive behavior. — Psychological Review Company, 1937. — 44, 1-32.
• Hull С. L., Hovland C. I., Ross R. T., Hall M., Perkins D. T., Fitch F. B. Mathematico-Deductive Theory of Rote Learning. — Yale University Press, 1940
• Hull С. L. Principles of Behavior. — NY: Appleton-Century-Crofts, 1943. — 422 р.
• Hull С. L. Essentials of Behavior. — Yale University Press, 1951.
• Hull С. L. A Behavior System. — Yale University Press, 1952.

Литература

• Халл Кларк Леонард // Большая советская энциклопедия: в 30 тт. — М.: Советская энциклопедия, 1969-1978.
• Халл Кларк Леонард // История психологии в лицах: персоналии / Под ред. А. В. Петровского, Л. А. Карпенко.. — М.: ПЕР СЭ, 2005. — 784 с. — ISBN 5-9292-0136-6.
• Халл Кларк Леонард // Краткий психологический словарь / Под. ред. А. В. Петровского, М. Г. Ярошевского; сост. Л. А. Карпенко.. — Ростов-на-Дону: ФЕНИКС, 1998.
• Халл Кларк Леонард // Психологическая энциклопедия / Под. ред. Р. Корсини, А. Ауэрбаха.. — СПб: Питер, 2006. — 1896 с. — ISBN 5-272-00018-8.
• Халл Кларк Леонард // Психология. Иллюстрированный словарь / Под. ред. И. М. Кондакова.. — СПб: Прайм-Еврознак, 2003. — 783 с. — ISBN 5-93878-262-7.

Ссылки

• [www.britannica.com/EBchecked/topic/275243/Clark-L-Hull Кларк Л. Халл]. Статья в энциклопедии «Британника»  (англ.)

Отрывок, характеризующий Халл, Кларк Леонард

Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.