Холкери, Харри

Харри Холкери Harri Holkeri<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Финляндии
30 апреля 1987 — 26 апреля 1991
Президент:	Мауно Койвисто
Предшественник:	Калеви Сорса
Преемник:	Эско Ахо
Председатель Генеральной Ассамблеи ООН
5 сентября 2000 года — 27 июня 2001 года
Предшественник:	Тео-Бен Гурираб
Преемник:	Хан Сен Су
Рождение:	6 января 1937(1937-01-06) Орипяа, Финляндия
Смерть:	7 августа 2011(2011-08-07) (74 года) Хельсинки, Финляндия
Награды:

Харри Херманни Холкери (фин. Harri Hermanni Holkeri; 6 января 1937, Орипяя — 7 августа 2011, Хельсинки) — финский политический деятель, премьер-министр Финляндии (1987—1991), председатель Генеральной Ассамблеи ООН (2000—2001), глава UNMIK, председатель финской партии «Национальная коалиция» (1971—1979).

Биография

Родился в финско-шведской семье Антти Холкери и Майре Альгрен в коммуне Орипяя. Вскоре семья переехала в город Тояла, где Холкери получал образование и стал активистом скаутского движения.

Окончил политологический факультет Хельсинкского университета. В 1970 году Холкери избран в парламент Финляндии.

Баллотировался в президенты Финляндии дважды — в 1982 и 1988 годах.

Внёс большой вклад в международную миротворческую деятельность. В частности, он был автором мирного плана Северной Ирландии в конце 1990-х годов. Королева Великобритании Елизавета II наградила его рыцарским орденом Британской империи.

Председатель Генеральной Ассамблеи ООН 5 сентября 2000 — 27 июня 2001.

В 2003 году он возглавил администрацию ООН в Косово.

Скончался после продолжительной болезни 7 августа 2011 года. Похоронен 27 августа после панихиды, совершённой в Кафедральном соборе Хельсинки.

Личная жизнь

В 1960 году Холкери женился на Марье-Лийсе Лепистё (фин. Marja-Liisa Lepistö), у них родилось двое детей — Юкка (Jukka, род. 1962) и Катью (Katju, род. 1964).

Отрывок, характеризующий Холкери, Харри

– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.