Церковь Вознесения (Коломенское)

Церковь
Церковь Вознесения Господня в Коломенском
Церковь Вознесения, вид со стороны реки Москва
Страна	Россия
Город	Москва
Конфессия	Православие
Епархия	Московская
Тип здания	Церковь
Основатель	Василий III
Первое упоминание	1532
Строительство	1528—1532 годы
Статус	Объект культурного наследия РФ № 7710007015
Сайт	[www.mgomz.ru/ Официальный сайт]

Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 634 [whc.unesco.org/ru/list/634 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/634 англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/634 фр.]

Церковь Вознесения Господня в Коломенском — православный храм Даниловского благочиния Московской епархии.

Храм расположен в районе Нагатинский Затон, Южного административного округа города Москвы, в бывшем подмосковном селе Коломенское. Храм является шедевром мировой архитектуры, первым каменным шатровым храмом в России.

История

Возведена в Коломенском в 1528—1532 годах (предположительно итальянским архитектором Петром Францизском Анибале, по русским летописям Петром Фрязином или Петром Малым) на правом берегу Москвы-реки. Ктитор храма — великий князь Московский Василий III.

Легенда связывает строительство храма с рождением у Василия III долгожданного наследника великого князя Ивана Грозного. Из легенды можно почерпнуть лишь то, что храм каким-то образом был связан с рождением наследника, но возвести сооружение столь сложных конструкций и большого объёма за два года, прошедшие с сентября 1530 г. по август 1532 г. не могли. По мнению С. А. Гаврилова, закладка церкви состоялась на два года раньше рождения и церковь не могла быть заложенной в благодарность Богу за рождение наследника, то есть не могла быть обетной. Храм возведен как моленный, для моления о чадородии великокняжеской четы.

Сразу после окончания двухгодичного срока епитимьи, выпрошенной Василием III для очищения от греха двоеженства, к папе римскому явились послы великого князя. По его просьбе Климент VII отпустил в Москву архитектора Анибале для строительства моленных церквей в соответствии с моленной программой. В Москву архитектор приехал в начале лета 1528 года и через 2-3 недели уже приступил к работе.

Место для церкви Вознесения выбрали на крутом берегу, в основании которого бил ключ, считавшийся чудодейственным. Это соответствовало итальянским трактатам о выборе места, по ним ключ отнесен к особенно целебным, поскольку располагался на «зимнем востоке». Первоначально заложили «Т»-образный фундамент для храма без подклета, но трехпрестольный. Подобная планировка реализована в селах Острове и Беседах.

С западной стороны была заложена звонница, подобная дьяковской. Под разновысотные объёмы были заложены фундаменты разной глубины. По трактатам они должны были составлять одну шестую часть высоты объёмов здания. По глубине заложения фундаментов можно сделать гипотетическую реконструкцию. Высота основного храма определяется в 42,5 метра, высота приделов в 24,6 метров. Высота западного притвора в 14,4 метра.

Вероятно, осенью 1528 года фундамент был завершен. По завершении фундамента отказались от первоначального замысла, так как от родника церковь оказалась бы скрытой крутым берегом, а от церкви родник не виден. Для зрительной связи понадобилось храм поставить на высокий подклет. Это повлекло за собой кардинальную переработку макета. В связи с появлением подклета отказались от боковых приделов и от западного варианта звонницы. Для захода на второй ярус потребовались лестницы. С осени 1528 до весны 1529 года, вероятно, переделывали макет.

В 1529 году по уточненному замыслу делали подклет. В начале лета стали выкладывать звонницу, совмещенную с северным крыльцом, но от второго варианта отказались, как и от первого западного варианта. Возможно, ещё не решена была общая планировка усадьбы. К середине лета 1529 года все общие решения были приняты. Деревянная дьяковская церковь с престолами Зачатия Иоанна Предтечи, Зачатия Анны и Константина и Елены уже стояла почти готовая (была освящена, первой из всех моленных церквей, до конца 1529 года). Только с конца 1529 г., когда появилась первая моленная церковь Зачатия Иоанна Предтечи, в которой стали совершаться моления о чадородии, можно было подумать о появлении наследника. На дьяковскую церковь сориентировали нижний марш южного крыльца церкви Вознесения, отвернув ось крыльца от оси церкви Вознесения на 4 градуса. На этой главной оси и поставили звонницу окончательно.

Вероятно, в 1530 году строили четверик. В следующем году делали кокошники и восьмерик. В завершающий 1532 год сделали шатёр. Вероятно, только по окончании шатра поставили столбы 2-го яруса папертей с резными капителями, паперти покрыли тесовыми кровлями, на южном крыльце поставили звонницу, настелили полы по мотиву руста из треугольных керамических плиток в церкви и из квадратных плиток на папертях. Все эти работы были завершены к концу лета 1532 года. По летописным источникам освящение церкви произошло 3 сентября 1532 года митрополитом Даниилом в присутствии князя Василия III, княгини Елены и сына Ивана.

С начала 1530 года стали готовиться к появлению на свет наследника. В связи с рождением Ивана Грозного в августе 1530 г. было создано «царское место» на белокаменном овальном основании. На место его поставили в 1532 году вместе с настилкой пола на паперти. При установке «царского места» для его резной спинки в уже готовой стене четверика пришлось сделать выемку в полкирпича.

Первоначальное убранство интерьера церкви не сохранилось. О росписи интерьера церкви не известно. Упоминаемое в XVII веке поновление «стенного письма», возможно, относится к росписи восточного фасада церкви возле «царского места». Первоначальный пол церкви из керамических треугольных белых и серых плиток утрачен в 1570-е годы. При ремонте XVI века первоначальные плитки были перевернуты поврежденной лицевой стороной вниз, обнажились не политые белым ангобом задние стороны. Именно так и тогда в интерьере появились «красные» плитки. Дополнительно к плиткам, использованным вторично, были сделаны более толстые плитки серого и чёрного цвета. Одновременно с ремонтом пола появились, сохранившиеся до настоящего времени, царские врата. Вероятно, тогда же был утрачен керамический пол на папертях. С. А. Гаврилов предполагает, что обнаруженные при археологических работах серые квадратные плитки с ковчегом могли снять с пола папертей церкви Вознесения.

В XVII веке поновляют иконы в иконостасе и небольшую фреску на восточном фасаде над «царским местом». По упоминаниям разных лет трудно представить, какая роспись была здесь первоначально. Упоминаются образа Вселенских святых, Московских чудотворцев, Саваофа. Роспись сохранялась нетронутой до 1884 года, когда фрески были уничтожены, а на их месте, на стене, обитой цинковыми листами, появилась масляная живопись.

Следующий большой ремонт, вероятно, проводили одновременно со строительством дворца Екатерины II, перестройкой и надстройкой ансамбля Передних ворот под руководством и по чертежам князя П. В. Макулова в 1766—1767 годах. Во время этого ремонта были сняты ренессансные белокаменные резные капители со столбов второго яруса галерей, были сделаны парапеты с ширинками (до сих пор публикуются реконструкции «первоначального» вида церкви с этими парапетами). Тогда же появился кирпичный пол «в ёлку» и в основание сени «царского места» были уложены верхом вниз наиболее сохранившиеся резные блоки от капителей. На ренессансных капителях водрузили новый кирпичный парапет с белокаменными гранеными столбиками и плоской крышкой, не заслонявшей оконного проема над «царским местом».

В 1836 году по рисунку архитектора Е. Д. Тюрина над «царским местом» появилась бочка с гипсовым орлом, кованая решётка и гипсовые детали на парапете. Бочка закрыла половину окна, скрыв первоначальный замысел.

В 1866—1867 годах проводился ремонт под руководством архитектора Н. А. Шохина. Тогда впервые в южной грани верхнего восьмерика был сделан пролом и монтирована дверь. Легенда о существовании там в древности помещения не подтвердилась, но продолжает повторяться почти во всех публикациях по церкви Вознесения. При Шохине была разобрана первоначальная белокаменная глава и сделана более плоская из металла по железному каркасу. Первоначальная глава была сделана из трех рядов белокаменных блоков. Она была более выпуклой, но не намного. По обмеру Шохина, глава была выше всего примерно на 30 см. Тогда же лестница-стремянка была снята с основания креста и пропущена через новый пролом внутрь верхнего восьмерика.

При архитекторе Н. Ф. Кольбе в 1873 году были перелицованы новым кирпичом (клейма «ШМ») стены подклета, настелены новые полы на папертях из больших аршинных белокаменных плит. Одновременно были переделаны крыши над папертями. В качестве материала использовали доски и брус взятый от разобранного в 1872 году дворца Александра I. При строительстве дворца Александра I в 1825 году материал использовали от разборки дворца Екатерины II, в который также попали материалы от разборки дворца Алексея Михайловича.

В 1840 году началось строительство каменной Георгиевской церкви, а иконостас от предыдущей деревянной поставили на западной паперти церкви Вознесения. Однако престола на паперти здесь никогда не было.

Архитектура

В храме наряду с шатром были применены пристенные пилоны, что позволило построить огромное здание невиданных пропорций, с «летящей» архитектоникой. Постройка была осуществлена с размахом и значительными материальными затратами. В истории русского зодчества храм остался произведением, с точки зрения его формального совершенства, единственным и неповторимым.

Церковь выполнена из кирпича с многочисленными белокаменными элементами декора в виде центрического храма-башни; её высота составляет 62 метра. План представляет собой равноконечный крест. Внутреннее пространство храма сравнительно невелико — чуть более 100 квадратных метров. Вокруг храма расположена двухъярусная галерея-гульбище с тремя высокими лестницами-всходами. На фасадах углы церкви оформлены вытянутыми плоскими пилястрами с капителями в духе раннего Возрождения. Между ренессансными пилястрами сделаны остроконечные готические вимперги. На основной крестообразный объём церкви поставлен восьмерик, в нижней части оформленный рядами больших килевидных арок в традиционном московском стиле, а выше украшенный сдвоенными ренессансными пилястрами. Храм перекрыт шатром с чётко выделенными рёбрами.

Как показал С. С. Подъяпольский, в здании имели место многочисленные «ренессансные» элементы (ордера, порталы с прямыми архитравными перекрытиями проемов, «ренессансная» прорисовка готических вимпергов и пр.). В отношении готических элементов (общей столпообразности и многих элементов декора, прежде всего самих вимпергов) исследователь полагал, что Петрок Малый применил их как стилизацию под «местную» архитектуру, так как уловил в предшествовавшем ему древнерусском зодчестве дух готики.

На галерее располагается монументальный трон, снаружи приставленный к восточной стене церкви и повернутый спиной к алтарю.

Исследование памятника и реставрация

Первую попытку историко-архитектурной оценки церкви сделал архитектор Н. А. Шохин по завершении ремонтных работ 1866—1867 годов в публикации 1872 г. Он ошибочно отнес второй ярус галерей к поздним перестройкам и эта ошибка держалась целое столетие.

Проводивший в 1914—1916 годах первые реставрационные работы на памятнике, архитектор Б. Н. Засыпкин впервые провёл археологическую разведку территории, выполнил обмеры фрагментов памятника, фотофиксацию деталей и работ, в 1915 году впервые раскрыл ценные архитектурные детали церкви: северный портал и «царское место». Тогда же памятник в целом обмерял архитектор И. В. Рыльский. Во время ремонта церкви в 1914—1916 годах под руководством архитектора Б. Н. Засыпкина был новым, специально изготовленным большемерным кирпичом (с клеймами «1914») перелицован шатер.

О результатах исследования памятника П. Д. Барановским в 1930-е гг. ничего не известно. Возможно, под его руководством были догипсованы спинка «царского места» и правая колонка северного портала. В. Н. Подключников, на основе своих наблюдений, а также данных Б. Н. Засыпкина и И. В. Рыльского, в 1941 г. защитил диссертацию, посвященную монографическому исследованию архитектуры этого храма. Однако не только никто из исследователей не усомнился в правильности выводов Н. А. Шохина о позднем происхождении второго яруса, но добавили ошибку о позднем происхождении и первого яруса папертей (галерей).

Серьёзное изучение памятника стало возможным с началом реставрационных работ, проводившихся в 1970-80 гг. С 1972 г. по 1982 г. их вел Н. Н. Свешников, с ним работали: А. Г. Кудрявцев в 1975-80 гг. и в 1974-82 гг. — С. А. Гаврилов, продолживший исследования в 1983-90 годах. Результаты работы этого коллектива кардинально изменили представление о памятнике, и прежде всего, о его папертях и крыльцах, которые ошибочно принято было относить к поздним перестройкам, искажающим первоначальный облик памятника.

При кратком обследовании крыши папертей в 1979 году обнаружили доски с большими фрагментами обоев и брус с различными врубками от разобранных коломенских дворцов. В 1985 году завершено исследование пола и анализ историко-архивных материалов с графической реконструкцией иконостаса XVI века. С XVI века по 1867 год иконостас располагался от северной двери до южной. Н. Шохин сделал новый иконостас между пилястрами, сократив ширину иконостаса примерно вдвое. Во время исследования 1986—1987 годов на южном крыльце была обнаружена нижняя часть звонницы церкви Вознесения, просуществовавшей до XVIII века.

В комплексе с архитектурным исследованием проводилось археологическое исследование территории памятника под руководством археолога Л. А. Беляева. В 1970-е годы вокруг церкви Вознесения был снят культурный слой высотой до метра. В 1990-м году были вырыты 3 археологических шурфа, в которых обнаружили свыше 400 фрагментов резьбы от капителей столбов и от порталов церкви. Всего в 1986—1997-е годы архитектором С. А. Гавриловым атрибутированы свыше 2,2 тысяч фрагментов резьбы с привязкой их к декору церкви. Им же были атрибутированы находки Б. Н. Засыпкина. В публикациях упоминалась «резьба от более ранней церкви, стоявшей на месте церкви Вознесения». Однако, это утверждение опровергнуто исследованием всех архитектурных деталей, поднятых из культурного слоя и хранящихся в фондах музея-заповедника. Никаких следов от более раннего храма археологическое исследование территории церкви Вознесения не обнаружило.

Современное состояние памятника

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Серьёзное опасение вызывает состояние памятника, стоящего на оползневом берегу. В 1970-е годы под видом укрепления берега строили бетонную набережную для повышения уровня воды в целях судоходства, засыпали грунтом древние родники. Берег заболотился, образовались промоины на 2 метра выше родников. Наиболее крупные оползни под церковью Вознесения произошли в 1981 и 1987 годах. Вместо серьёзного изучения оползневого берега и противооползневых мероприятий в конце 1980-х противооползневое наблюдение было ликвидировано.

Весь объём церкви Вознесения расколот осевыми трещинами на четыре блока (по наблюдениям архитекторов Б. Н. Засыпкина в 1914—1916 годы и архитектора С. А. Гаврилова в 1970—1990-е годы). Вместо серьёзного изучения состояния памятника решили залицевать трещины кирпичом. По сведениям главного архитектора музейного объединения О. Ягунова в 2003—2007 годах для перелицовки было использовано 40 тысяч штук кирпича. Со слов О.Ягунова, самоцелью восстановление первоначального облика не было, так, например, крыши над галереями сохранили, открытыми делать не стали.. Вся информация о работах на церкви Вознесения за 2001—2007 годы полностью закрыта. Научные исследования церкви генпроектировщиком ЦНРПМ были перепоручены фирме КРЕАЛ.

Деревянные конструкции крыш над папертями (использованные от разобранных коломенских дворцов) были полностью уничтожены при последней реставрации в 2002—2005 годы без необходимого исследования и фотофиксации.

Статус

Здание входит в комплекс музея-заповедника «Коломенское»; Всемирное наследие ЮНЕСКО (с 1994 года).

Был вновь освящён 8 декабря 2000 года; с 1994 года в церковном отношении имеет статус храма Патриаршего подворья. В конце 2007 года была окончена реставрация, и подклетный ярус храма был открыт для посещений.

Разное

В подвале храма 2 марта 1917 года была обретена, согласно донесению митрополита Московского Тихона Святейшему Синоду, икона Божией Матери «Державная», с 1990 года находящаяся в соседнем Казанском храме.

В кинематографе

Нижняя часть церкви и её красивые лестницы-входы были прекрасно показаны во второй серии знаменитого сериала "Гардемарины, вперёд", где музей-заповедник Коломенское был изображен как монастырь игуменьи Леонидии - тёти Анастасии Ягужинской. В начале серии на одной из лестниц Ягужинская здоровается с тетушкой, затем прячется от прискакавших солдат министра Лестока, а на следующее утро, также на лестнице, просит у тёти благословения для отъезда в Париж.

Литература

• [www.rusarch.ru/gavrilov_s2.htm Гаврилов С. А. О начале строительства церкви Вознесения в Коломенском]
• [www.rusarch.ru/gavrilov_s1.htm Гаврилов С. А. Церковь Вознесения в Коломенском — исследования 1972—1990 годов]
• [www.rusarch.ru/gavrilov_s3.htm Гаврилов С. А. Иконостас церкви Вознесения в Коломенском — (на основе исторической справки 1996 г. в редакции 2010 г.)]
• [www.rusarch.ru/gavrilov_s4.htm Гаврилов С. А. Исследование пола, исследование иконостаса 1985—1996гг]
• [oiru.archeologia.ru/biblio033.htm Гаврилов С. А. Документы по церкви Вознесения в Коломенском — 1993—2003 годов]
• [www.rusarch.ru/zagraevsky19.htm Заграевский С. В. Первый каменный шатровый храм и происхождение шатрового зодчества]
• [www.rusarch.ru/podyapolsky6.htm Подъяпольский С. С. Архитектор Петрок Малой]
• Памятники архитектуры Москвы. Окрестности старой Москвы. Научный редактор издания А. И. Комеч. — Москва: «Искусство-XXI век», 2007. ISBN 978-5-98051-041-1

Ссылки

• [roskult.ru/atlas/object/699 Страница Церкви Вознесения Господня в Коломенском на портале Минкультуры России «Культура.рф»]
• [www.pravoslavie.ru/jurnal/060531130609.htm История церкви Вознесения на pravoslavie.ru]
• [sobory.ru/article/index.html?object=03324 Церковь Вознесения на sobory.ru]
• [www.krealist.ru/showinfo.php?id=36 Результаты исследования церкви Вознесения фирмой «КРЕАЛ»]
• [mgomz.ru/default.asp?ob_no=1967 Весь материал об исследовании и реставрации на сайте музея-заповедника]
• [target-tsel.ru/?page=2/88kol Вся информация фирмы «Таргет-цель» о реставрации церкви]
• [fotki.yandex.ru/users/sergeygav/album/95802/?p=0 Фотографии по церкви Вознесения в Коломенском]
• [album.foto.ru/photos/79830/ Внешний вид и внутреннее убранство церкви Вознесения. Фоторепортаж. Май 2011]
• [www.drevneru.ru/images/DRI_Idea&Obraz_Batalov.pdf А. Л. Баталов. О происхождении шатра в русском каменном зодчестве 16 века]

Отрывок, характеризующий Церковь Вознесения (Коломенское)

Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.