Чанад

Чанад/Csanád
Административный центр (1910)	Мако
Площадь (1910)	1 714 км²
Население (1910)	145 200
Современная принадлежность	Венгрия, Румыния

Чанад (венг. Csanád) — небольшой исторический комитат в южной части Венгерского королевства, к северу от нижнего течения реки Марош. В настоящее время эта территория входит в состав медье Чонград и Бекеш Венгерской республики, а небольшая часть — в состав жудца Арад Румынии. Административным центром комитата Чанад был город Мако.

География

Чанад лежит в южной части Среднедунайской равнины, к востоку от нижнего течения Тиса. Вся территория комитата представляла собой плоскую низменность, покрытую степной растительностью. Лесов в Чанаде практически не было. Крупнейшая река комитата — Марош, образующий южную границу Чанада. Вдоль северо-западной границы протекала река Сараз, которая, также как и Муреш, являлась левым притоком Тисы. Площадь комитата составляла 1 714 км² (по состоянию на 1910 г.). Чанад граничил со следующими комитатами Венгрии: Чонград, Бекеш, Арад и Торонтал. Крупнейшим населённым пунктом Чанада являлся его административный центр город Мако (около 33 000 жителей), расположенный на берегу Муреша. Кроме того важными региональными центрами были Надьлак (Нэдлак в современной Румынии), вверх по течению Муреша, и Баттонья, в восточной части Чанада, на реке Сараз.

Экономика комитата носила практически исключительно аграрный характер. Плодородная почва южного Альфёльда благоприятствовала развитию земледелия: в Чанаде выращивались зерновые культуры (пшеница, рожь), а также кукуруза, перец овощной, лук, конопля и табак. Большое значение также имело животноводство. Промышленность на территории комитата была представлена лишь небольшими предприятиями по переработки сельскохозяйственной продукции.

История

Чанад был одним из первых комитатов Венгерского королевства, образованных в начале XI века при короле Иштване I Святом. Своё название он получил от одного из сподвижников короля Иштвана I, его племянника Чанада, который разбил и убил главного врага короля Айтоня, пытавшегося создать собственное княжество в юго-восточной Венгрии. Владения Айтоня перешли к Чанаду. Видимо первоначальная территория комитата, охватывющая обширные земли от Сараза до Дуная и от Тисы до Карпат (бо́льшая часть исторической области Банат), примерно соответствовала владениям Айтоня и Чанада. Однако уже к XIII веку территория Чанада сильно уменьшилась: из его состава были выделены комитаты Арад, Темеш, Крашшо, Кеве, а позднее — Торонтал. В первой половине XVI века территория Чанада была завоёван турками и вошла в состав Темешварского пашалыка Османской империи. Турецкая оккупация продолжалась до конца XVII века. После освобождения Чанада часть его южных земель вдоль реки Марош вошла в состав Тисо-Марошской Военной Границы, особой военизированной территории, подчинённой непосредственно Вене. Военная Граница была ликвидирована в 1751 г. и ей земли вернулись в состав комитата Чанад.

После поражения Австро-Венгрии в Первой мировой войне в 1918 г. юго-восточная часть комитата Чанад вокруг города Надьлак, среди населения которой преобладали словаки и румыны, была передана Румынии. Остальная территория комитата осталась в составе Венгерской республики, войдя вместе с небольшими частями бывших комитатов Арад и Торонтал в медье Чанад-Арад-Торонтал. Этот раздел был подтверждён условиями Трианонского договора 1920 г.

После Второй мировой войны медье Чанад-Арад-Торонтал было упразднено, а его территория разделена между медье Чонград и Бекеш. В результате южная часть Чанада с городом Мако в настоящее время входит в состав Чонграда, а северная, включая Баттонью и долину Сараза, — в состав Бекеша. Румынская часть бывшего комитата Чанад входит в состав жудца Арад республики Румыния.

Население

Согласно переписи 1910 г. на территории комитата Чанад проживало 145 248 жителей, чей этнический состав распределялся следующим образом (в соответствии с данными о родном языке опрошенных):

• венгры: 108 621 чел. (74,8%);
• словаки: 17 133 чел. (11,8%);
• румыны: 14 046 чел. (9,7%);
• сербы: 3 967 чел. (2,7%).

Немецкоязычное меньшинство составляло не более 1%. Относительно большая доля словацкого населения в комитате объяснялась массовой иммиграцией словаков в XVIII веке на земли Чанада, обезлюдевшие во время турецких вторжений. Особенно много этнических словаков было в округе Надьлак, большая часть которого в 1918 г. отошла к Румынии. Нэдлак (современное название этого города) до настоящего времени является центром культуры и общественной жизни румынских словаков. Сербы в Чанаде населяли территорию вокруг города Баттонья.

Среди религий, исповедуемых жителями Чанада, наибольшее значение имел католицизм, приверженцы которого составляли более 52% населения комитата. Около 17% жителей относило себя к реформатской церкви, а 13% (в основном, словаки) — к лютеранской. Доля православных (главным образом, румыны) составляла около 12%. Еврейская прослойка среди населения была незначительной и не превышала 2,5%.

Административное деление

В начале XX века в состав комитата входили следующие округа:

Округа
Округ	Адм. центр
Баттонья	Баттонья
Кёзпонт	Мако
Мезёковачхаза	Мезёковачхаза
Надьлак	Надьлак (Нэдлак)
Муниципалитет
Мако

Литература

• История Венгрии, М., 1971

Ссылки

• [www.talmamedia.com/php/district/district.php?county=Csan%E1d Данные переписи 1910 г. по комитату Чанад]
• [lazarus.elte.hu/hun/maps/1910/csanad.jpg Карта комитата Чанад на 1911 г.]
• [parizs.tripod.com/trianon/trianon.html Территориальный раздел Венгрии по Трианонскому договору]

Отрывок, характеризующий Чанад

– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.