Чане

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Чане
Самоназвание

Chané

Численность и ареал

Всего: 1 500
Боливия, Аргентина, Парагвай

Религия

христианство, традиционные верования.

Чане, исп. Chané — когда-то крупная этническая группа в составе араваков, проживавшая на равнинах между Чако и Андами на севере современной Аргентины и юге Боливии. Мигрировали в регион Большого Конуса вместе с рядом других аравакских народов около 500 г. до н. э. В настоящее время существуют небольшие общины, подвергшиеся сильному влиянию гуарани.





История

Создали неолитическую культуру с плотно населёнными деревнями, культивировали кукурузу, арахис, хлопок и тыкву, создали оригинальную керамику, а также графические изображения, обнаруженные археологами в окрестностях современных городов Санта-Крус-де-ла-Сьерра, Самайпаты, Портачуэло, Валье-Абахо, Окинава, Котока, Эль-Пари, Матарал и Варнес[1]. Также создавали деревянные маски и одежду из ткани.

Чане представляли собой мирную культуру, торговали с носителями языка кечуа (сформировавшими позднее империю инков) и с другими аравакскими племенами. Империя инков и чане заключили пакт для совместной борьбы против южных соседей — племён гуарани, которых инки называли «чиригуано». Гуарани постоянно совершали набеги на земли чане, и ещё до испанской конкисты они разгромили объединённые силы чане и инков и захватили территорию, где проживали чане, вплоть до Сибирского хребта[2]. Часть чане была обращена в рабство, другая часть мигрировала на менее плодородные земли к юго-востоку от прежних земель обитания. Многие женщины из племени чане были взяты в жёны индейцами-гуарани, и это положило начало ассимиляции чане. В колониальный период чане, в том числе и перешедшие на язык гуарани, подверглись ассимиляции европейцами.

Распространение

В настоящее время существуют две небольшие общины чане — в Боливии в регионе Исосог (Izozog) близ города Санта-Крус-де-ла-Сьерра, и в Аргентине в округах Якуи (Yacui) и Че-Ренда близ г. Тартагаль[3]. В обоих случаях чане подверглись влиянию носителей языков и культур гуарани, однако до сих пор сохраняют свою идентичность. Прочие потомки чане были ассимилированы сначала гуарани, затем испанцами и европейскими переселенцами последующих волн.

См. также

Напишите отзыв о статье "Чане"

Примечания

  1. Tras la Huella de los Chané, El Deber, June 1, 2003
  2. AutoBiografías y Memorias: Nueva Biblioteca de Autores Españoles, por Marcelino Meléndez y Pelayo, 1902
  3. [eprints.rclis.org/13555/1/Glosario_pueblos_indigenas.pdf Glosario de lenguas indígenas sudamericanas, Edgardo Civallero, Universidad Nacional de Córdoba]

Отрывок, характеризующий Чане

– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?