Чанка (Перу)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Чанка — народность в Перу, существование которой засвидетельствовано историческими источниками для позднего промежуточного периода (XIV - XV вв.). Враждовали с инками. Проживали в основном в районе современного г. Андауайлас, регион Апуримак.

Чанка делились на три этнических группы: «ханан-чанка» («верхние», проживали в Андауайлас), «хурин-чанка» («нижние», проживали в Уранмарка) и вилька или ханкоуалло (проживали в Вилькасуамане).

В войне против инков были союзниками народа покра.

Язык, на котором чанка говорили в древности, неизвестен (существует предположении о родстве языка чанка с языком пукина. Позднее чанка перешли на кечуа, и в настоящее время потомки народа чанка говорят на языке чанка-кечуа (аякучанский диалект кечуа).

Напишите отзыв о статье "Чанка (Перу)"



Ссылки

  • [www.andahuaylasperu.com/html/historia.html]

Отрывок, характеризующий Чанка (Перу)



На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.