Тупак Амару

Ту́пак Ама́ру I<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Тупак Амару I</td></tr>
Инка
Рождение:	1545(1545)
Смерть:	24 сентября 1572(1572-09-24)

Ту́пак Ама́ру (кечуа Thupaq Amaru, исп. Túpac Amaru, 1545 — 24 сентября 1572), последний правитель Инка, народа Перу. Сын Титу Куси Юпанки (также известного как Манко Капак II), был жрецом и хранителем тела своего отца.

Приход к власти

После того, как его брат, Сапа Инка (Титу Куси), умер в 1571, Тупак Амару стал правителем империи инков. В народе инков распространились слухи, что испанские священники, которых Титу Куси принимал в Вилькабамбе, отравили его. Священники были схвачены и казнены, приграничные территории между Перу и Испанскими владениями были заняты инками. К этому времени испанцы ещё не знали о смерти предыдущего Сапа Инка и послали двух послов для проведения переговоров. Они оба были убиты одним из командиров инков.

Используя как повод к войне то, что инки «нарушили закон, соблюдаемый всеми народами мира о безопасности послов» новый вице-король, Франсиско де Толедо, граф Оропеса, решил атаковать инков и захватить Вилькабамбу. Он объявил войну 14 апреля 1572 года. В течение двух недель небольшая группа испанских солдат захватила ключевой мост на границе и это стало началом вторжения.

Решающая битва с Испанией

1 июня начались первые боевые действия в долине Вилькабамба. Несмотря на то, что инки были гораздо хуже вооружены, они были настроены на победу. Инки атаковали первыми. Раз за разом они пытались снять осаду испанцев и их союзников, но были вынуждены отступить. 23 июня форт Гайана Пукара загорелся в результате артиллерийского обстрела. Армия инков вынуждена была оставить последний город и отступить в джунгли. 24 июня испанцы вошли в Вилькабамбу, но обнаружили её опустошенной. Сапа Инка исчез. Город был полностью разрушен, а империя инков официально перестала существовать.

За день до этого Тупак Амару с сотней воинов ушёл на запад в джунгли. Его группа, состоящая из военачальников и членов семьи, разделилась на более мелкие с целью избежать захвата.

Три группы испанских солдат преследовали их. Одна из групп захватила сына и жену Титу Куси. Вторая группа вернулась с военнопленными, а также захватила золото, серебро, драгоценные камни. Третья группа взяла в плен двух братьев Тупака Амару, других членов семей и нескольких военачальников. Сапа Инка и его главнокомандующий остались на свободе.

Рейд из Вилькабамбы

После описанных событий испанцы сформировали отряд из 40 лучших солдат для поисков Тупака Амару. Они прошли реку Масауай и через 170 миль обнаружили склад инков с большим количеством золота и столовых приборов для сервировки императорского стола. Испанцы захватили группу индейцев Чунко, которые сообщили о том, что видели Сапа Инку. Испанцы узнали, что Тупак Амару спустился по реке на лодке в местность под названием Момори. Испанцы связали плоты и последовали за ним.

В Момори они обнаружили, что Тупак Амару ушёл дальше. Испанцы воспользовались помощью местных индейцев, которые указали им путь и сообщили, что Тупак Амару задержался в их краях из-за родов жены. Пройдя 50 миль, преследователи увидели огонь костра. Они обнаружили Сапу Инка Тупака Амару и его жену у этого костра. Испанцы гарантировали безопасность Тупаку Амару и его жене. Тупак Амару был арестован.

Пленники были проведены к руинам Вилькабамбы, а оттуда были доставлены в Куско вместе с остальными захваченными индейцами 21 сентября. Победители захватили также мумифицированные тела Манко Капака и Титу Куси Юпанки, золотую статую Пунчао, а также другие реликвии, в том числе остатки сердец умерших Сапа Инка. Впоследствии они были уничтожены.

Казнь

Священники предприняли попытку обратить Тупака Амару в христианство, но эти предложения были отклонены человеком, который был готов встретить свою судьбу. Над пятью пленными военачальниками инков прошёл суд, но никто ничего не сказал в их защиту. Они были приговорены к виселице. Тела тех из них, кто умер ранее от пыток, были также повешены.

Процесс над Сапа Инкой начался несколькими днями позже. Тупак Амару был обвинён в убийстве священников в Вилькабамбе, к которому скорее всего не имел отношения. Тупак Амару был приговорён к смертной казни. Многочисленные источники свидетельствуют, что многие католические священники, верившие в невиновность Тупака Амару, напрасно просили стоя на коленях отменить казнь, говоря, что Инка был послан Испании для процесса, но не для казни.

Существует точка зрения, что исполнение несправедливого приговора над Тупаком Амару в 1571 стало большим пятном на репутации Вице-короля Толедо. Есть и противоположные позиции — что Тупак Амару принимал участие в восстании и что Франциско де Толедо предпринимал попытки мирного решения разногласий, что трое его послов к инкам были убиты, и что Тупак Амару впоследствии руководил войсками, сопротивляясь колониальной армии. С этих точек зрения казнь Тупака Амару не является несправедливым или неправильным решением. Король Испании Филипп II, тем не менее отнёсся к казни с осуждением.

Очевидцы сообщают, что видели в день казни его верхом на муле с руками, связанными за спиной и петлей на шее. Другие очевидцы сообщают, что собралась большая толпа и Сапа Инка охраняли сотни человек, вооруженных копьями. Перед главным собором на центральной площади Куско был установлен драпированный чёрной материей эшафот. Источники называют от 10 000 до 15 000 человек, присутствовавших на казни.

Тупак Амару взошёл на эшафот, сопровождаемый епископом Куско. Очевидцы сообщали: «множество индейцев, которые заполнили площадь, наблюдали это грустное зрелище [и знали, что] их правитель и Инка должен умереть, они взывали к небесам, все заглушали их крики и плачи» (Murúa 271).

По сообщениям Балтазара де Окампа и монаха-доминиканца из Куско Габриэля де Овьедо, они оба были очевидцами того как Сапа Инка поднял руки, чтобы толпа замолчала и его последними словами были;

«Ccollanan Pachacamac ricuy auccacunac yahuarniy hichascancuta».

«Мать Земля, будь свидетелем как враги проливают мою кровь».

Последствия

В Куско в 1589, Дон Манцио Серра де Легуисамо — последний оставшихся в живых из первых завоевателей Перу — писал о правителях инков следующее:

Мы обнаружили эти государства в очень хорошем состоянии, и упомянутые Инка управляли ими так мудро, что среди них не было ни воров, ни порочных мужчин, ни неверных жен, ни распутных женщин, ни безнравственных людей. У мужчин были честные и полезные профессии. Земли, леса, шахты, пастбища, дома и все продукты труда были распределены таким образом, что каждый знал свою собственность, и ни один человек не претендовал на неё и не пытался захватить её, местные законы не поощряли это… причина, которая обязывает меня об этом писать — очищение моей совести, поскольку я чувствую себя виновным. Мы уничтожили все это своим плохим примером, народ который имел такое правительство и был счастливой нацией. Они не знали преступлений или казней, как мужчины так и женщины, индеец, имеющий на 100,000 песо золота или серебра в своем доме, мог оставить его открытым, оставив маленькую палочку напротив двери, которая говорила о том, что он был хозяином этого имущества. Если он сделал это, по их традиции, никто ничего не мог взять там. Когда они увидели, что мы вешаем на двери замки и закрываем их на ключ, они решили, что мы боимся, что они могут убить нас, но они не верили, что кто-нибудь может украсть имущество другого. Когда они обнаружили воров среди нас, и людей, которые пытались соблазнить их дочерей, они стали презирать нас."

Потомки

Захват Перу продолжался в течение около сорока лет, с момента казни императора Атауальпы, до момента казни его племянника. Испанские вице-короли выслали всех потомков династии правителей инков. Несколько десятков их, включая трехлетнего сына Тупака Амару, выслали в Мексику, Чили, Панаму и другие колонии. Некоторые из них вернулись, и прапраправнук Тупака Амару, Тупак Амару II, возглавил восстание индейцев против испанского присутствия в Перу в 1780.

См. также

• Куско
• Империя Инков
• Полководцы инков
• История Перу
• Тупак Амару II
• Тупак Катари

Библиография

• James Q. Jacobs, Tupac Amaru, The Life, Times, and Execution of the Last Inca
• Cobo, Bernabe, Historia del Nuevo Mundo, bk 12.
• Colección de documentos inéditos relativos al descubrimiento, conquista y organización de las antiquas posesiónes españoles de Ultramar, ed. Angel de Altolaguirre y Duvale and Adolfo Bonilla y San Martin, 25 vols., Madrid, 1885—1932, vol. 15. In Hemming.
• García de Castro, Lope, Despatch, Lima, 6 March 1565, Gobernantes del Perú, cartas y papeles, Siglo XVI, Documentos del Archivo de Indias, Coleción de Publicaciones Históricas de la Biblioteca del Congreso Argentino, ed. Roberto Levillier, 14 vols., Madrid, 1921-6. In Hemming.
• Guillen Guillen, Edmundo, La Guerra de Reconquista Inca, Histórica épica de como Los Incas lucharon en Defensa de la Soberanía del Perú ó Tawantinsuyu entre 1536 y 1572, Primera edición, ímpeso en Lima, El Perú.
• Hemming, John, The Conquest of the Incas, Harcourt, Brace, Jovanovich, Inc., New York, 1970.
• Markham, Sir Clements, The Incas of Peru, Second Edition, John Murray, London, 1912.
• Métraux, Alfred, The History of the Incas, Translated from the French by George Ordish, Pantheon Books, New York, 1969.
• Mura, Martín de, Historia General del Perú, Orígen y descendencia de los Incas (1590—1611), ed. Manuel Ballesteros-Gaibrois, 2 vols., Madrid, 1962, 1964. In Hemming.
• Ocampa, Baltasar de, Descripción de la Provincia de Sant Francisco de la Victoria de Vilcabampa (1610). Trans, C. R. Markham, The Hakluyt Society, Second Series, vol. 22, 1907. In Hemming.
• Salazar, Antonio Bautista de, Relación sobre el periodo del gobierno de los Virreyes Don Francisco de Toledo y Don García Hurtado de Mendoza (1596), Coleción de documentos inéditos relativos al descubrimiento, conquista y colonization de las posesiones espanolas en América y Oceanía sacadas en su mayor parte de Real Archivo de Indias, 42 vols., Madrid, 1864-84. In Hemming.
• Titu Cusi Yupanqui, Inca Diego del Castro, Relación de la conquista del Perú y hechos del Inca Manco II; Instrución el muy Ille. Señor Ldo. Lope García de Castro, Gobernador que fue destos rreynos del Pirú (1570), Coleción de libros y documentos referentes a la historia del Perú, ed. Carlos A. Romero and Horacio H. Urteaga, two series, 22 vols., Lima, 1916-35. In Hemming.
• Valladolid, 29 April 1549, Colección de documentos para la historia de la formación social de Hispano-América, ed. Richard Konetzke, 4 vols., Madrid, 1953. In Hemming.
• Vargas Ugarte, Ruben, Historia del Perú, Virreinato (1551—1600), Lima, 1949, p. 258.

Перу   Южная Америка   История   Инки   Индейцы   Персоналии

Отрывок, характеризующий Тупак Амару

Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.