Сообщение кипукамайоков

Сообщение кипукамайоков
Discurso sobre la Descendencia y Gobierno de los Incas
Автор:	Хуан де Бетансос, Франсиско де Вильякастин, кипукамайоки Кальапиньа, Супно и др.
Жанр:	хроника, история
Язык оригинала:	испанский
Оригинал издан:	1892 (Мадрид, Испания), 2004 (Мадрид, Испания), 2013 (Киев, Украина)
Переводчик:	Куприенко С.А.
Серия:	Перуанские хроники
Издатель:	Tipografia de Manuel Gines Hernandez Ediciones Polifemo [kuprienko.info Видавець Купрієнко С.А.]
Выпуск:	2013 (Украина)
Страниц:	38
ISBN:	978-617-7085-03-3
[kuprienko.info/relacion-de-quipucamayos-por-callapina-y-supno-y-otros-1542-al-ruso/ Электронная версия]

«Сообщение кипукамайоков» (исп. Relación de Quipucamayos) — первая сохранившаяся до наших дней индейская хроника Перу, рассказывающая об истории инков; составлена на основании сведений местной, непонятой испанскими завоевателями, системы кодирования информации — кипу, до сих пор оставшейся до конца не дешифрованной. Рукопись датируется 1542 годом. Входит в состав документа «Сообщение о Происхождении и Правлении Инков» («Discurso sobre la Descendencia y Gobierno de los Incas», 11 марта 1608 года). Документ обнаружил в Национальной Библиотеке Мадрида Маркос Хименес де ла Эспада, он же и опубликовал его в 1892 году под названием «Una antigualla Peruana» («Перуанская старина»), с посвящением политику и великому оратору Эмилио Кастелару.

Издания документа

Было сделано ещё два издания документа. Одно было осуществлено в 1921 году перуанским историком Орасио Уртеагой и оно находится во Второй серии Colección de Documentos Referentes a la Historia del Perú, том III. Затем, в 1974 году, тоже перуанский историк Хуан Хосе Вега осуществил новую публикацию, вышедшую в свет в Изданиях Университетской Библиотеки под названием Relación de la Descendencia, Gobierno y Conquista de los Incas (Сообщение о Происхождении, Правлении и Завоевании Инков). Это издание идентично предыдущим, за исключением расположения кратких подзаголовков; ему предшествует пролог, в котором Вега исследует давних и последних правителей Империи, вместе с Паульу Тупаком Инкой, Манко Инкой II, индейцами-союзниками, а также авторов Сообщения. Также он включает в произведение послесловие, в котором проясняется, кем же были кипукамайоки.

Рукопись монаха Антонио

На протяжении длительного времени рукопись находилась в каталоге Национальной Библиотеки Мадрида под номером J.133 (она принадлежала Андресу Гонсалесу Барсия), но в настоящее время этот номер заменён на № 2010. В саму рукопись включено 17 документов, все они относятся к XVI и XVII векам; три из них, связанные с Перу, были собраны в Лиме Антонио Баутиста Саласаром. В эти бумаги включена хроника кипукамайоков, заканчивающаяся письмом собственноручно написанным и отредактированным в Куско неким монахом Антонио, почерком, отличающимся от остального текста; оно подписано 11 мая 1608 года в некоем монастыре и адресовано ревизору Педро Ибаньесу. Поскольку об этом монахе нет никаких сведений, можно предположить, что это был сам Антонио Баутиста Саласар, человек образованный, знаток классической культуры, и основательно интересовавшийся историей Перу либо это был известный хронист XVII века — Антонио де ла Каланча.

Составители документа

Кипукамайоки

Хотя Discurso sobre la Descendencia y Gobierno de los Incas не является обширным томом, в нём собраны бесценные сведения, столь важные для изучения андских культур, поскольку было составлено на основании сведений индейских мудрецов региона Куско и Пакаритамбо и связанных с доиспанским обществом, и при этом с наиболее ранней датой составления хроники — 1542 год. Как следует из заявлений губернатора Вака де Кастро, в тот год те люди всё ещё сохраняли свежими в своей памяти многие даты своей истории. С другой стороны, это первая индейская хроника легендарного Перу, сохранившаяся до наших дней.

Хуан де Бетансос

Отмеченные черты, и, прежде всего, тот факт, что в составлении хроники в качестве переводчика и писаря принял участие Хуан де Бетансос (как указано в самом тексте), а также то, что иногда ощущается стиль, похожий на стиль этого хрониста, то всё это придаёт документу особую важность. Бетансос был знатоком языка кечуа, был женат на инкской принцессе Аньяс (после крещения — Анхелина), сестре Атавальпы и наложнице-вдове маркиза Франсиско Писарро; вице-короли поручали ему важные задания и очень высоко ценили его услуги. Так, он участвовал в дипломатических переговорах, начатых в 1557 году доном Андресом Уртадо де Мендоса, маркизом де Каньете, для приведения к покорности Сайри Тупака, первородного сына и наследника Манко Капака II, восставшего и создавшего инкское государство в непроходимых горах Анд, в конце концов таки вышедшего оттуда и начавшего жить с испанцами. После этого последовали трудные и неудачные переговоры о выходе из Вилькабамбы Куси Титу Юпанки, брата Сайри Тупака. Вице-король Антонио де Мендоса выбрал Бетансоса и приказал ему, чтобы он поскорее написал и закончил свою книгу, озаглавленную Suma y narracion de los Incas, как видно из посвящения этой книги этому же вице-королю. Из этого посвящения также известно, что он составил свою другую книгу — Doctrina cristiana (Христианское учение) на языке кечуа вместе с двумя Словарями: один состоящий из слов, второй — из сообщений, молитв, диалогов и исповедей. Это произведение утрачено.

Франсиско де Вильякастин

Второй из упомянутых в хронике испанцев — Франсиско де Вильякастин — являлся одним из первых конкистадоров и наиболее влиятельным жителем Куско. Его энкомьендой было селение Айавире. Он отличился на службе у братьев Писарро и в борьбе против альмагристов (сторонников Диего де Альмагро), приняв участие на стороне первых в битве у лас Салинас. Узнав в Куско о смерти маркиза Франсиско Писарро, он покинул тот город, чтобы убежать от сторонников Диего де Альмагро Младшего и соединиться с теми, кто примкнул к Вака де Кастро (назначенного испанским королём фактическим губернатором Перу). Но его взгляды были писарристскими, и после восстания Гонсало Писарро, он присоединился к нему; и в походе Алонсо де Торо, заместителя губернатора Куско, против роялиста Диего Сентено, он был «маэстро-де-кампо» в его войске. Но невзирая на победы своего предводителя и прочие успешные действия он покинул его, перейдя на сторону де ла Гаска (очередного испанского губернатора, назначенного королём). Он был женат на одной из четырёх законнорожденных дочерей Вайна Капака, но её имя осталось неизвестным; предположительно, именно за несколько лет до 1542 года Вака де Кастро собрал и оказал покровительство этим принцессам или ньюстам. Известно, что на сестре жены Вильякастина донье Беатрис Вайльас Юпанки был женат Мансио Сьерра де Легисамо, и у них был сын.

В документе также использованы более поздние сведения и доклады, но для них не приводятся источники, что затрудняет установить их датировку и не позволяет их идентифицировать.

Цель составления документа

В отрывке из этого «Сообщения кипукамайоков», опубликованном в книге «Свидетельства индейцев» (издательство «Библиотека Айякучо») редактор издания совершенно справедливо отмечает, что документ «стремится, прежде всего, подчеркнуть генеалогические достоинства Паульу Инки, брата Манко II, и его вклад в окончательное завоевание Перу… Рукопись, в которой оно (то есть „Сообщение кипукамайоков“) содержится в настоящее время, имеет дату 1608 г. Согласно Х. Х. Вега в высшей степени вероятно, что она призвана была поддержать усилия, которые Мельчор Карлос Инка, внук Паульу, предпринимал тогда при испанском Дворе с целью достижения ряда дворянских привилегий. Примитивное „Сообщение кипукамайоков“, с этой точки зрения, было только опорой, на которой основывается расцвеченное повествование потомков Паульу Инки». Можно, впрочем, предположить, что и авторы первоначального «Сообщения» были отнюдь не случайно встреченными в горах беглецами, а лицами, специально отобранными Паульу Тупак Инкой, и свидетельствовавшими в его интересах. Возможно, к чести для этого человека, его «заслуги» в разрушении Тауантинсуйу были всё-таки меньшими, чем старается представить «Сообщение» (хотя, 12 тысяч песо годовой ренты от Писарро и ещё долю от Гаски он навряд ли получил бы за «просто так»).

Библиография

• Куприенко С.А. [books.google.ru/books?id=vnYVTrJ2PVoC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Источники XVI-XVII веков по истории инков: хроники, документы, письма] / Под ред. С.А. Куприенко.. — К.: Видавець Купрієнко С.А., 2013. — 418 с. — ISBN 978-617-7085-03-3.
• Талах В.Н., Куприенко С.А. [kuprienko.info/talah-v-n-kuprienko-s-a-amerika-pervonachal-naya-istochniki-po-istorii-majya-naua-astekov-i-inkov/ Америка первоначальная. Источники по истории майя, науа (астеков) и инков] / Ред. В. Н. Талах, С. А. Куприенко.. — К.: Видавець Купрієнко С.А., 2013. — 370 с. — ISBN 978-617-7085-00-2.
• «Una antigualla peruana». — Tipografia de Manuel Gines Hernandez, Madrid, 1892, pp.1-47.
• Juan de Betanzos. Suma y Narracion de los Incas. — Madrid, Ediciones Polifemo, 2004. Edicion, introduccion y notas: Maria del Carmen Martin Rubio. ISBN 84-86547-71-7

Отрывок, характеризующий Сообщение кипукамайоков

От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.