Дороги инков

Кхапак-Ньян — дорожная система в Андах*
Qhapaq Ñan, Andean Road System**
Всемирное наследие ЮНЕСКО
Схема дорог
Страна	Аргентина Аргентина Боливия Боливия Колумбия Колумбия Перу Перу Чили Чили Эквадор Эквадор
Тип	Культурный
Критерии	ii, iii, iv, vi
Ссылка	[whc.unesco.org/en/list/1459 1459]
Регион***	Латинская Америка и Карибские острова
Включение	2014  (38-я сессия)
* [whc.unesco.org/ru/list Название в официальном рус. списке] ** [whc.unesco.org/en/list Название в официальном англ. списке] *** [whc.unesco.org/en/list/?search=&search_by_country=&type=&media=&region=&order=region Регион по классификации ЮНЕСКО]

Дороги инков (кечуа Qhapaq Ñan — Кáпах-Ньан, «Королевская дорога») — сеть многочисленных мощёных дорог, проложенных на протяжении нескольких тысячелетий индейскими цивилизациями в Южной Америке в Андском регионе: Колумбия, Эквадор, Перу, Боливия, Чили, Аргентина, как на прибрежных равнинах в пустынях, так и в горах, через скалы и ущелья, с помощью навесных мостов и ступеней.

Главными строителями основных магистралей являлись инки; прекращено строительство было в XVI веке в связи с приходом завоевателей-испанцев, которые не владели местными технологиями и были не в состоянии даже поддерживать эти дороги в должном виде.

Главными являлись четыре дороги, пересекавшие крестом (с центром в городе Куско) всю империю инков. Протяженность самой длинной дороги составляла не менее 6600 километров (1200 лиг). Дороги соединяли все столицы провинций, из каждой выходило по нескольку путей. На каждой дороге были постоялые дворы через четко определённые расстояния, сами расстояния отмечались межевыми столбами и назывались — топо или тупу.

Общая протяжённость дорожной сети оценивается в 30 000 км. Сохранившиеся лучше других участки протяжённостью 6000 км. на территории шести стран, перечисленных выше, были внесены в 2014 году в список Всемирного наследия.

• Llamas Andhy.JPG

  Ламы на дорогах инков

• Incatrail in Peru.jpg

  Дорога инков в Мачу-Пикчу

Всемирное наследие ЮНЕСКО

Отрывок, характеризующий Дороги инков

Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.