Чертков, Александр Дмитриевич

Александр Дмитриевич Чертков
Научная сфера:	историк, археолог, общественный деятель
Учёное звание:	член-корреспондент СПбАН
Альма-матер:	университет
Награды и премии:	Полная Демидовская премия

Алекса́ндр Дми́триевич Чертко́в (19 июня (1 июля) 1789, Воронеж — 10 (22) ноября 1858, Москва) — русский учёный, археолог, историк, нумизмат, книжный коллекционер. Проводил исследования в области этрускологии и славистики.

Основатель Чертковской библиотеки, председатель Московского общества истории и древностей Российских, один из учредителей Московской (общедоступной) школы художеств. Губернский предводитель московского дворянства, участник Отечественной войны 1812 года и русско-турецкой войны 1828–1829 годов.

Член-корреспондент Петербургской академии наук (1842), почётный член Московского археологического общества, тайный советник.

Происхождение

Сын воронежского помещика Дмитрия Васильевича Черткова (1758—1831), сильно разбогатевшего благодаря браку с дочерью и наследницей Степана Тевяшова. В начале XIX века провинциальный род Чертковых взялся за покорение столиц. Его представители вступали в браки со Строгановыми, Чернышёвыми, Шуваловыми — самыми «сливками» высшей аристократии. Высокого положения достигли братья Александра Дмитриевича:

• Николай Дмитриевич (1794–1852) — генерал-лейтенант, меценат, основатель Воронежского (Михайловского) кадетского корпуса;
• Иван Дмитриевич (1796–1865) — полковник, шталмейстер, действительный тайный советник, основатель первого в России детского приюта (1837), создатель первого Устава сберегательных касс (1840).

Биография

Александр Дмитриевич служил в конном лейб-гвардии полку; участвовал в Отечественной войне 1812 года. Принимал участие в Заграничных походах русской армии, особенно отличился в Кульмском сражении и был награждён.

Выйдя 18 ноября 1822 года в отставку, Чертков два года провёл в Австрии, Швейцарии и Италии, где заинтересовался историей. Находясь во Флоренции, Чертков сблизился с итальянским учёным и священником Себастьяно Чьямпи, благодаря чему пристрастился к изучению итальянских древностей. По возвращении в Россию, Чертков поселился в Москве, но открытая в 1827 году турецкая кампания снова вызвала его на военное поприще, и он, 15 июня 1827 года, поступил в гусарский полк эрцгерцога Фердинанда, служа в котором, командовал резервными эскадронами полка (с 4 марта 1828 года).

Выйдя 22 июля 1829 года по болезни в отставку, Чертков выбрал себе постоянным местом жительства Москву, и лишь иногда уезжал за границу в свои имения. С тех пор он окончательно посвятил себя изучению русской истории и древностям.

Научные труды

Возвратившись на родину после путешествия по Европе, он стал собирать коллекции русских древностей и монет с целью изучить и классифицировать их в соответствии с современным состоянием науки. Одной из первых работ на этом поприще стало «Описание древних русских монет» (М., 1834), с «Прибавлениями» (1837, 1839 и 1841 годы). Оно было первым, отвечавшим требованиям науки, и положило начало точному, систематическому описанию наших древних монет. Этот труд был удостоен от Академии наук полной Демидовской премии, от которой Чертков отказался, передав её на напечатание «Остромирова Евангелия». До появления «Описания», русская литература по нумизматике была крайне бедна и заключала в себе небольшое число статей, посвящённых отдельным отраслям этой науки. К числу этих статей относятся, например: «Опыт исторического исследования о древности монеты в Российском государстве» Мальгина (1810), «Критические разыскания о древних русских монетах», изданные Императорской академией наук (1807), «Опыт о кожаных деньгах» (1835), и др. Но несмотря, однако, и на эти труды, можно сказать, что до Черткова нумизматики как науки не существовало. Даже такие учёные, как, например, Н. М. Карамзин, деливший все монеты на четыре разряда: 1) с изображением разных зверей без надписи, 2) с татарской надписью, 3) с русской и татарской надписями и 4) с одною русской надписью, были вполне несведущими людьми в области наших древних монет. Чертков, разобрав надписи, разделил монеты по княжествам и отнёс их к именам князей, в княжение которых они были выпущены. Владея обширным собранием древнейших русских монет, он, вместе с графом С. Г. Строгановым, принимал активное участие в пресечении распространившихся тогда подделок древних русских монет.

Дальнейшие труды Черткова, по большей части печатавшиеся первоначально в изданиях московского Общества истории и древностей Российских: «О древних вещах, найденных в 1838 году в Московской губернии, Звенигородском уезде» (М., 1838); «Описание посольства, отправленного в 1650 году от царя Алексея Михайловича к Фердинанду II, великому герцогу Тосканскому» (М., 1840); «О переводе Манассииной летописи на славянский язык, с очерком истории болгар», доведенной до XII в. (М., 1842); «Описание войны великого князя Святополка Игоревича против болгар и греков в 967–971 годах» (1843); «О числе русского войска, завоевавшего Болгарию и сражавшегося с греками во Фракии и Македонии» («Записки Одесского общества истории и древностей Российских», 1842); «О Белобережье и семи островах, на которых, по словам Димешки, жили руссы-разбойники» (1845); «Фракийские племена, жившие в Малой Азии» (1852); «Пелазго-фракийские племена, населявшие Италию» (1853); «О языке пелазгов, населявших Италию и сравнение его с древлесловенским» (1855–57), и др.

Кроме отечественной, Чертков занимался общеславянской историей, отыскивая в греческих, римских и византийских источниках забытые имена и дела славян. Свои догадки о древности и повсеместности славян на юге Европы он простирал иногда до того, что в этрусках и древнейших римлянах видел следы первых славян. В таком духе и с такою целью им изданы следующие сочинения: 1) «О переселении фракийских племен за Дунай и далее на север, к Балтийскому морю и к нам на Русь, то есть очерк древнейшей истории протословен», во «Временнике» 1851 год, кн. 10-я, исследования, стр. 1–134 и VIII рис., и отдельно М., 1851; 2) «Фракийские племена, жившие в Малой Азии», там же, 1852 год, кн. 13-я, исследование, стр. 1–140 и 1–40; 3) «Пелазго-фракийские племена, населявшие Италию и оттуда перешедшие в Ретию, Венделикию и далее на север до реки Майна», там же 1853 год, кн. 46-я, исследования, стр. 1–102 и 1–46; 4) «О языке Пелазгов, населявших Италию, и сравнение его с древлесловенским», там же, 1857 год, кн. 23-я, исследования, стр. 1–193; 5) «Продолжение опыта Пелазгийского словаря», там же, 1857 год, кн. 25-я, исследования, стр. 1–50, и отдельно, М., 1857. Среди древних рукописей, собранных Чертковым, значатся: Вологодско-Пермская летопись (XVI век), Владимирский летописец (XVI век), Летописец Устюжский (XVIII век), Летописец города Курска (XVIII век). Знавший Черткова в 1851 году С. М. Загоскин, вспоминал:

В числе богатых москвичей, занимавших видное общественное положение, находился А. Д. Чертков. Он обладал большой, прекрасной библиотекой, в которой проводил почти весь день и даже спал. Он был добрейший старик, но крайне рассеянный: мысли его где-то витали, и даже нередко он не узнавал в лицо своих знакомых. Посвящая много времени своим служебным и учёным занятиям, он мало находился со своим семейством, забегая только довольно часто к своему сыну, имевшему помещение рядом с библиотекой отца. Он не любил общества, мало выезжал, и только поневоле, как предводитель дворянства, принимал множество лиц, имевших до него какую-либо надобность.

С 24 октября 1847 года и по день смерти Чертков состоял почётным членом Московского археологического общества. Похоронен на Ваганьковском кладбище. В послереволюционное время могила была утрачена. Историческая библиотека Черткова по его желанию в 1863 году была открыта для публичного пользования.

Семья

С 28 мая 1828 года был женат на графине Елизавете Григорьевне Чернышёвой (1805–1858), дочери графа Г. И. Чернышёва от его брака с фрейлиной Е. П. Квашниной-Самариной; сестре А. Г. Муравьевой. По словам современника, в молодости Елизавета Григорьевна была «замечательной красавицей и хорошей певицей, с обширным сопрано». В браке имели детей:

• Елизавета Александровна (1829–1894), с 1850 года замужем за князем Александром Николаевичем Голицыным (1830–1911), известным библиофилом;
• Софья Александровна (1831–1903), с 1852 года замужем за Севером Алексеевичем Ермоловым (1824–1894);
• Григорий Александрович (1832–1900), егермейстер, московский уездный предводитель дворянства; женат на своей двоюродной сестре Софье Николаевне Муравьевой (1840–1883), дочери Н. Н. Муравьева и графини Н. Г. Чернышёвой; у них сын Григорий.
• Александра Александровна (1834–между 1868 и 1891), замужем за Петром Александровичем Винтуловым (1835 - 1891).

• Ivan Dmitr Chertkov.jpg

  На акварели П. Ф. Соколова, 1830-е

• Evdokia Chertkova.jpg

  Евдокия Степановна, мать

• Lisa Chertkova.jpg

  Елизавета Григорьевна, супруга

• Golitsyna and Vinyulova.jpg

  Елизавета и Александра, дочери

Литература

Список произведений

• «[books.google.ru/books?id=XwgXAAAAYAAJ&printsec=frontcover&dq=inauthor:%22%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80+%D0%94%D0%BC%D0%B8%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87+%D0%A7%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%BA%D0%BE%D0%B2%22&source=bl&ots=0yRjZMZl5G&sig=wZnirySG3C2BjnPZP3eJG4EKfno&hl=ru&ei=HkR6TcjdOYmhOpeqofsG&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CBsQ6AEwAA Описание древних русских монет]» (М., 1834) и «Прибавления» (т.т. 1–3, М., 1837–42)
• «[books.google.ru/books?id=D2cvAAAAYAAJ&printsec=frontcover&dq=inauthor:%22%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80+%D0%94%D0%BC%D0%B8%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87+%D0%A7%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%BA%D0%BE%D0%B2%22&source=bl&ots=btyRQgyWMi&sig=DiRBH2SSEzp1cDv3BU8Sh4mLHOY&hl=ru&ei=HkR6TcjdOYmhOpeqofsG&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=4&ved=0CCYQ6AEwAw Воспоминания о Сицилии]» (М., 1835–1836)
• «О древних вещах, найденных в 1838 году в Московской губернии, Звенигородского уезда» (М., 1838)
• «[books.google.ru/books?id=tcYGAAAAQAAJ&printsec=frontcover&dq=inauthor:%22%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80+%D0%94%D0%BC%D0%B8%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87+%D0%A7%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%BA%D0%BE%D0%B2%22&source=bl&ots=2VxQVb43fC&sig=OQaL_JyXHhnzHpyNf_Js11-355c&hl=ru&ei=HkR6TcjdOYmhOpeqofsG&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=5&ved=0CCkQ6AEwBA Описание посольства, отправленного в 1650 году от царя Алексея Михайловича к Фердинанду II, великому герцогу Тосканскому]» (М., 1840)
• «[books.google.ru/books?id=o5c_AAAAYAAJ&printsec=frontcover&dq=inauthor:%22%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80+%D0%94%D0%BC%D0%B8%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87+%D0%A7%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%BA%D0%BE%D0%B2%22&source=bl&ots=mJC5KxMumK&sig=TTpUH2UgPQ5oNKuSE-hKRBt-LA8&hl=ru&ei=HkR6TcjdOYmhOpeqofsG&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=3&ved=0CCEQ6AEwAg О переводе Манассииной летописи на славянский язык, с очерком истории болгар, доведенной до XII века]». (М., 1842)
• «Описание войны великого князя Святослава Игоревича против болгар и греков в 967–971 годах». — 1-е изд. — М.: В Тип. А. Семёна, 1843. — 283 с.
• «О числе русского войска, завоевавшего Болгарию и сражавшегося с греками во Фракии и Македонии» («Записки Одесского общества истории и древностей Российских» за 1842 год)
• «О Белобережье и семи островах, на которых, по словам Димешки, жили руссы-разбойники» (1845)
• «О переселении Фракийских племён за Дунай и далее на север, к Балтийскому морю, и к нам на Русь» // Глава вторая. Фраки, жившие собственно во Фракии (Фмировой), или Фракии и Македонии (Страбоновых). — 1-е изд. — М.: В Унив. Тип., 1851. — 133 с. — (Очерк древнейшей истории прото-словен).
• «Фракийские племена, жившие в Малой Азии». — 1-е изд. — М.: В Унив. Тип., 1853. — 140, прим. 32 с.
• «Пелазго-фракийские племена, населившие Италию и оттуда перешедшие в Ретию, Венделикию и далее на север, до реки Майна». — 1-е изд. — М.: В Унив. Тип., 1853. — 102, прим. 46 с.
• «О языке пелазгов, населивших Италию, и сравнение его с древле-словенским». — 1-е изд. — М.: В Унив. Тип., 1855. — 193 с.
• «О языке пелазгов, населивших Италию. Продолжение первое». — 1-е изд. — М.: В Унив. Тип., 1857. — 150 с.
• «Продолжение опыта Пелазгийского словаря» (1857 год, кн. 25-я, исследования, с.с. 1–50, и отдельно, М., 1857)
• «[books.google.ru/books?id=zDEPAAAAIAAJ&printsec=frontcover&dq=inauthor:%22%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80+%D0%94%D0%BC%D0%B8%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87+%D0%A7%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%BA%D0%BE%D0%B2%22&source=bl&ots=62AFAgxt2U&sig=6W1IvFHkq3c1PcJhmr7nPG6F8Bk&hl=ru&ei=HkR6TcjdOYmhOpeqofsG&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=2&ved=0CB4Q6AEwAQ Всеобщая библиотека России, или Каталог книг для изучения нашего отечества во всех отношениях и подробностях]» (М., 1838–1845, с прибавлениями, издание второе, М., 1863–1864)
• «Дневники 1813 - 1814 гг.» // «1812 - 1814: Секретная переписка генерала П.И. Багратиона. Личные письма генерала Н.Н. Раевского. Записки генерала М.С. Воронцова. Дневники офицеров Русской армии». — 1-е изд. — М.: «Терра», 1992. — 583 с. — 8000 экз. — ISBN 5-85255-153-8.
• «Журнал моего путешествия по Австрии, Италии, Сицилии, Швейцарии и проч. в 1823 - 1825 годах». — 1-е изд. — М.: Русскiй Мiръ, 2012. — 786 с. — 2000 экз. — ISBN 978-5-89577-146-4.

Библиография

• Гарский В. Чертков, Александр Дмитриевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Фролова М. М. Александр Дмитриевич Чертков (1789—1858). — М.: Изд-во Главархива Москвы: Московские учебники, 2007. — 589, [2] с., [8] л. цв. ил., портр., факс. — Библиогр. в примеч.: с. 560—588. — ISBN 978-5-7853-0937-1.
• Немировский А. И. Александр Дмитриевич Чертков : Опыт научной биографии // Вопросы истории. — 1988. — № 10. — С. 44-59.
• Шульгина Э. В. А. Д. Чертков и история его библиотеки / Шульгина Э. В., Черниловская М. М.// Труды ГИМ. — Вып. 65. — С. 106—113.
• Шикман А. П. Улица Кирова, 7. — М.: Моск. рабочий, 1989. — 61 с.: ил. — (Биография московского дома).
• Датиева Н. С. Дом Чертковых на Мясницкой улице // Русская усадьба. — Вып. 3(19). — М., 1997. — С. 255—280.
• Голутва Г. В. Князь Александр Николаевич Голицын и Александр Дмитриевич Чертков // Хозяева и гости усадьбы Вязёмы: материалы VI Голицын. чтений, 23-24 янв. 1999 г. — Большие Вязёмы, 1999. — С. 213—224.
• Шапошников К. А. Из истории Чертковской библиотеки. Архивные документы о передаче Чертковской библиотеки в собственность Московского городского общественного управления (1871—1873 г.г.) // Научные и технические библиотеки. — 2012. — № 9. — С. 69-84.
• Шапошников К. А. Из истории Чертковской библиотеки. Архивные документы о Московской городской публичной Чертковской библиотеке (1873—1887 гг.) // Научные и технические библиотеки. — 2013. — № 5. — С. 96-112.
• Шапошников К. А. «Потребность в отечествоведении… Из истории Чертковской библиотеки» // Первое сентября. История. — 2013. — № 9. — С. 44-49.
• Шапошников К. А. Памятник бескорыстному собирательству: Страницы истории Чертковской библиотеки // Библиотечное дело. — 2014. — № 3. — С. 6-9.
• Из истории Чертковской библиотеки, 1863—1887 гг. : сборник документов / авт.-сост. К. А. Шапошников; науч. ред. М. Д. Афанасьев; Гос. публ. ист. б-ка России. — М., 2013. — 586 с. — (К 150-летию открытия Чертковской библиотеки). — ISBN 978-5-85209-319-6.
• Чертков, Александр Дмитриевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-52697.ln-ru Профиль Александра Дмитриевича Черткова] на официальном сайте РАН
• [www.megabook.ru/Article.asp?AID=686748 Статья из Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия]
• [www.bolesmir.ru/index.php?content=books&name=dictionary_item&dictionary=author&item_id=152 Некоторые работы в формате DjVu]

Отрывок, характеризующий Чертков, Александр Дмитриевич

Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.