I съезд КПК

I съезд Коммунистической партии Китая проходил нелегально с 23 июля по 5 августа 1921 года года в Шанхае. На съезде присутствовало 13 делегатов от 7 кружков: Бао Хуэйсэн (Гуанчжоу), Ван Цзиньмэй (Цзинань), Дун Биу (Ухань), Дэн Эньмин (Цзинань), Ли Да (Шанхай), Ли Ханьцзюнь (Шанхай), Лю Жэньцзин (Пекин), Мао Цзэдун (Чанша), Чжан Готао (Пекин), Чжоу Фохай (Токио), Чэнь Гунбо (Гуанчжоу), Чэнь Таньцю (Ухань), Хэ Шухэн (Чанша). Общая численность представленных кружков составляла 53 человека.

Организация и проведение съезда

Председателем съезда являлся Чжан Готао, секретарём был Чжоу Фохай. В работе съезда активное участие принимали голландский коммунист Г. Маринг (представитель Коминтерна) и Никольский (псевдоним Владимира Абрамовича Неймана, уполномоченного Дальневосточного секретариата Исполкома Коминтерна). Учредительный съезд КПК прошёл нелегально. Вечером 30 июля во время 6-го заседания неожиданно в помещение ворвался незнакомый человек. Делегаты прекратили заседание и немедленно покинули место собрания. Заседание было продолжено на лодке на озере Наньху в г. Цзясин (провинция Чжэцзян), на нём не присутствовали Маринг и Никольский.

Обсуждаемые вопросы

Основным вопросом являлось создание единой Коммунистической партии Китая и характер её политической платформы. По последнему вопросу мнения разделились: большинство съезда во главе с Чжан Готао выступало за создание партии ленинского типа, сплочённой и организованной, тогда как меньшинство под руководством Ли Ханьцзюня предлагало пропаганду и изучение марксизма в рамках легальной политической партии. Съезд назвал установление диктатуры пролетариата непосредственной задачей пролетариата и провозгласил построение в Китае социализма конечной целью вновь созданной Коммунистической партии. Среди целей была названа отмена частной собственности, конфискация всех средств производства и передача их в общественную собственность

Съезд определил название партии как «Коммунистической партии Китая», принял первую программу партии и «Резолюцию о текущей практической партийной работе», в которой отмечена необходимость для коммунистов организовать рабочий класс и возглавить рабочее движение. Было избрано Временное бюро в составе: Чэнь Дусю (секретарь), Чжан Готао и Ли Да.

Последствия

В короткий срок после съезда коммунисты Китая приняли активное участие в рабочем движении страны. Коммунисты были инициаторами создания Всекитайского секретариата профсоюзов (июль 1921), участвовали в руководстве множества стачек, в том числе и в известной стачке моряков в Гонконге в 1922 году, стачечном движении в Шанхае. Вместе с тем, решения, принятые на съезде, не вполне соответствовали уровню развития пролетариата в Китае, страдая, таким образом, левым уклоном.

См. также

• Дом-музей первого съезда КПК

Источники

• Коммунистическая партия Китая // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• История Китая; Учебник / Под редакцией А. В. Меликсетова. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Изд-во МГУ, Изд-во «Высшая школа», 2002. — 736 с.
• [russian.cpc.people.com.cn/84053/6274190.html Российские и монгольские учёные помогли найти фотографии и архивные документы, касающиеся 15-го участника 1-го съезда КПК]
• [russian.cpc.people.com.cn/5774791.html russian.cpc.people.com.cn/5774791.html]

Отрывок, характеризующий I съезд КПК

Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.