Абу Джихад

Халиль аль-Вазир
خليل إبراهيم الوزير
Имя при рождении:	Халиль Ибрагим Махмуд аль-Вазир
Псевдонимы:	Абу Джихад
Дата рождения:	10 октября 1935(1935-10-10)
Место рождения:	Рамла, подмандатная Палестина
Дата смерти:	16 апреля 1988(1988-04-16) (52 года)
Место смерти:	Тунис
Вероисповедание:	ислам
Партия:	ФАТХ
Основные идеи:	Палестинский национализм
Род деятельности:	Руководитель военного крыла ФАТХ

Халиль Ибрагим Махмуд аль-Вазир (араб. خليل إبراهيم الوزير‎, более известен как Абу Джихад, араб. أبو جهاد‎)(10 октября 1935 года, Рамле, Палестина — 16 апреля 1988 года, Тунис) — палестинский националистический деятель, глава военного крыла организации «ФАТХ», заместитель Ясира Арафата, организатор многочисленных террористических актов.

Ранние годы

Родился в подмандатной Палестине в городе Рамле в 1935 году в семье владельца пекарни. В 1948 году после захвата Рамлы израильскими войсками его семья, вместе с тысячами других жителей города, была изгнана и осела в лагере беженцев Эль-Бурейдж в секторе Газа.

Обучался в средней школе, финансируемой БАПОР, и закончил её с отличием, после чего поступил в Александрийский университет. Одновременно с учёбой в университете проходил военную подготовку в Каире.

Ещё во время учёбы в школе начал организовывать отряды федаев, нападавших на израильские пограничные посты. Вступил в запрещённую в Египте организацию «Братья-мусульмане», за что попал на некоторое время в тюрьму. В египетской тюрьме начал изучать иврит и историю сионизма. В 1957 году снова был арестован за вылазки на израильскую территорию и выслан в Саудовскую Аравию, где нашёл работу в качестве учителя. В 1959 году перебрался в Кувейт, где занимался преподавательской работой до 1963 года.

Первые годы ФАТХ

Находясь в Кувейте, где обосновались многие палестинские беженцы, вместе с Ясиром Арафатом стал одним из основателей военно-политической организации «ФАТХ». В первые годы своей деятельности в этой организации был редактором партийной газеты «Филастинуна», а затем был направлен в Алжир, где создал первый филиал «ФАТХ» и первый тренировочный лагерь для палестинских боевиков. Он также отвечал за налаживание отношений с социалистическими странами. В 1964 году побывал с визитом в КНР, после чего стал употреблять термин «народно-освободительная война», хотя и был далёк от коммунизма как идеологии. В Северном Вьетнаме и КНДР получил высшее военное образование.

В первой половине 1960-х годов женился на своей дальней родственнице Интиссар аль-Вазир. После рождения первенца он взял имя «Абу-Джихад», а Интиссар аль-Вазир — «Умм-Джихад».

1 января 1965 года диверсанты «ФАТХ» под его руководством попытались проникнуть на территорию Израиля с целью уничтожения Южного Государственного водовода, снабжающего водой южные районы страны. Диверсия не удалась, так как диверсантов задержали египетские и иорданские пограничники, однако традиционно считается «началом вооружённой борьбы» «ФАТХ».

В том же году вместе с другими лидерами «ФАТХ» перебрался в Сирию, чьё руководство поддерживало доктрину «народно-освободительной войны». Однако уже в феврале 1966 года вместе с Арафатом он был арестован по обвинению в убийстве лидера палестинских баасистов Юсефа Ураби. Возможно, что их спасло только заступничество министра обороны Сирии, будущего президента страны Хафеза Асада. На время их ареста Умм-Джихад была действующим руководителем организации.

После Шестидневной Войны

После Шестидневной войны 1967 года Абу Джихад, снискавший себе репутацию эксперта «народно-освободительной войны», которая, после поражения арабских регулярных армий казалась единственной возможностью военного противостояния Израилю, оказался на самой вершине власти в Организации освобождения Палестины. Он возглавил боевое крыло «ФАТХ» «Аль-Асифа» и занял высокие должности в ЦК ФАТХ и Палестинском национальном совете.

В Иордании сыграл важную роль во время событий сентября 1970 года («Чёрный сентябрь»), организовав снабжение осаждённых палестинских опорных пунктов Джарашa и Аджлуна. После поражения ООП вместе с другими лидерами ООП перебрался в Ливан, где создал разветвлённую инфраструктуру, фактически государство в государстве. Официальное правительство Ливана фактически потеряло контроль над южными районами страны, контролируемыми ООП. Также Абу Джихад руководил созданием подпольных ячеек на Западном берегу Иордана и в секторе Газа. С помощью стран социалистического лагеря добился перевооружения вооружённых сил ООП и превращения их в настоящую армию.

В эти годы Абу Джихад организует многочисленные атаки на территории Израиля с моря и с территории Ливана. Среди наиболее известных нападений, подготовленных им:

• Рейд в Нагарию 24 июня 1974 года; отряд боевиков, прибывших морем из Ливана, убил четверых и ранил ещё восемь израильтян.
• Захват гостиницы «Савой» в Тель-Авиве 5 марта 1975 года; палестинские боевики высадились с моря, захватили гостиницу с постояльцами и потребовали освобождения палестинских заключённых из израильских тюрем. В процессе захвата и последующего штурма израильским спецназом погибли 18 мирных граждан.
• Взрыв заминированного холодильника в Иерусалиме 4 июля 1975 года. Часовое устройство сработало в канун субботы на людной площади а-Цион, 13 человек погибли и около 60 получили ранения.
• Теракт на Прибрежном шоссе Израиля 11 марта 1978 года; 11 боевиков высадились с моря в районе Зихрон-Яакова, захватили автобус с заложниками и направились на нём в сторону Тель-Авива, ведя огонь по встречным машинам. Автобус был остановлен около Герцлии. В процессе захвата заложников и последующего штурма автобуса погибли 39 граждан Израиля.
• Теракт в Хевроне 8 мая 1980 года; группу израильтян, направлявшихся на молитву в пещеру Праотцов, боевики обстреляли из автоматов и забросали гранатами. Погибли 6 израильтян, ещё 16 были ранены.

В 1975 году боевики ООП захватили также посольство Египта в Мадриде и взяли в заложники египетских дипломатов, выдвинув требование о денонсации Египтом условий соглашений о прекращении огня с Израилем.

Многочисленные теракты были предотвращены израильскими службами безопасности, перехватывавшими боевиков ещё в море и на границе. Так, в сентябре 1978 года был предотвращён крупный теракт в Эйлате: арендованное судно, гружённое взрывчаткой, которое планировалось взорвать в эйлатском порту, было перехвачено по пути.

После Ливанской войны

Израильское вторжение в Ливан в 1982 году и военное поражение заставило боевиков ООП покинуть страну и передислоцироваться в Тунис. После этих событий военная доктрина ООП изменилась: разуверившись в возможности уничтожить Израиль извне, была сделана ставку на партизанское движение на оккупированных Израилем территориях. Абу-Джихад стал главным организатором и вдохновителем процессов, завершившихся первой палестинской интифадой.

В 1985 году между ним и Арафатом возник конфликт. В то время как Арафат выступил с заявлением о прекращении атак на израильские объекты за границей, Абу Джихад не был согласен с такой сменой стратегии; не желая идти на прямую конфронтацию с лидером ООП, он начал вести собственную деятельность с помощью других организаций, таких, как «Исламский джихад» и Организация Абу Нидаля. Тем не менее его позиции в ООП пошатнулись, у него появились конкуренты в виде личной гвардии Арафата «Отряд-17» и Группы по специальным операциям, ведших террористическую деятельность в рамках «ФАТХ» без согласования с ним.

В марте 1988 года трое боевиков, проникших с территории Египта, захватили автобус с работниками атомной станции в Димоне, направлявшимися на работу из Беэр-Шевы; девять из одиннадцати заложников были женщинами, матерями, начинавшими работу после того, как отвели детей в детский сад, и в прессе этот инцидент получил название «Автобус матерей». Автобус был взят штурмом, погибли трое заложников (по словам других заложников, как минимум один был застрелен террористами до начала штурма) и все три террориста. ООП взяла на себя ответственность за теракт, подготовленный, по-видимому, Абу Джихадом. Как полагают исследователи Раби и Тейтельбаум, это заставило Израиль отказаться от принятой практики, согласно которой лидеры ООП были неприкосновенны.

Убийство Абу Джихада

В последние годы жизни на Абу Джихада были совершены три неудачных покушения. Израильская разведка обладала полной информацией о его местонахождении. План ликвидации, по некоторым данным, отрабатывался на подробном макете его виллы в 20 километрах от Туниса.

15 апреля 1988 года трое неизвестных под фиктивными именами арендовали в Тунисе два легковых автомобиля и микроавтобус. В субботу, 16 апреля, поздним вечером в эти машины пересели высадившиеся с моря израильские спецназовцы. В половине первого ночи в Сиди бу Саид (пригороде Туниса, где находились дома и виллы многих палестинцев) и местном полицейском участке была отключена телефонная связь. После получения подтверждения, что Абу Джихад в доме, его вилла была окружена, и в 1:30 ночи начался штурм. В нападении участвовали 7 мужчин и женщина, одетые в форму тунисского спецподразделения.

Сначала были убиты трое телохранителей Абу Джихада. Ворвавшись внутрь виллы, спецназовцы обнаружили её хозяина с пистолетом в руке и Умм-Джихад с детьми. Абу Джихад был расстрелян в упор, при этом нападавшие не тронули его семью. По некоторым данным, в теле убитого позже были обнаружены свыше 70 пулевых ранений. На стрельбу и крики Умм-Джихад никто из соседей не отозвался. Нападавшие покинули виллу через пять минут после начала штурма, захватив с собой бумаги, над которыми работал Абу Джихад, и ушли морем, бросив на берегу арендованные машины.

Государственный департамент США осудил это убийство. Израиль встретил сообщение о его смерти словами восхищения по поводу организации убийства, но официально отверг обвинения в причастности к нему. Израильский премьер-министр Ицхак Шамир заявил, что о происшедшем узнал из сообщения по радио. Израиль официально признал свою причастность к убийству только в 2012 году.

События после смерти

Вдова Абу Джихада, Интиссар аль-Вазир (Умм-Джихад), в 80-е годы была членом ЦК ФАТХ и генеральным секретарём Союза палестинских женщин, вернулась в сектор Газа в 1995 году. В том же году возглавила министерство социального обеспечения Палестинской автономии. С 1996 года представляла город Газа в Палестинском законодательном совете.

Сын, Джихад аль-Вазир, получивший докторскую степень по бизнесу и финансам в Университете Лохборо (Великобритания), возглавлял ряд палестинских экономических учреждений и организаций, включая основанный им Палестинский Всемирный торговый центр. Он был заместителем министра планирования и международного сотрудничества Палестинской автономии, а затем возглавил Палестинское ведомство по регулированию денежного обращения (англ. Palestinian Monetary Authority).

20 апреля 2010 года центральная улица в Рамалле была названа именем Абу Джихада. На церемонии присутствовало всё руководство ПНА, включая председателя Абу-Мазена. Премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху осудил этот шаг, заявив что он равнозначен признанию в поддержке терроризма.

Ссылки

• Александр Брасс. «Халиль аль-Вазир - Абу Джихад» // [books.google.ru/books?id=s-AqOAAACAAJ Кто есть кто в мире террора]. — М.: Русь-Олимп: Астрель: ACT, 2007. — С. 37—48. — 344 с. — ISBN 9851604429, 9789851604421, 5-9648-0100-5, 5-9648-0100-5 , 5-9648-0100-5.
• [www.zman.com/news/2012/03/22/122955-print.html Операция по уничтожению супертеррориста Абу-Джихада]
• [www.palestinehistory.com/biography/palestine/palbio32.htm Халиль аль-Вазир] на сайте [www.palestinehistory.com/index.php Palestine History]  (англ.)
• [www.jig.ru/antiterror/001.html Халиль аль-Вазир «Абу Джихад»]: публикация в Международной Еврейской Газете

Отрывок, характеризующий Абу Джихад

Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?