Анохин, Сергей Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сергей Николаевич Анохин
Дата рождения

19 марта (1 апреля) 1910(1910-04-01)

Место рождения

Москва, Российская империя

Дата смерти

15 апреля 1986(1986-04-15) (76 лет)

Место смерти

Москва, СССР

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

Авиация

Годы службы

1941—1964

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Награды и премии

Серге́й Никола́евич Ано́хин (19 марта [1 апреля1910, Москва, Российская империя15 апреля 1986, Москва, РСФСР, СССР) — советский лётчик-испытатель, полковник (1947), Герой Советского Союза (1953), заслуженный лётчик-испытатель СССР (1959), лауреат Сталинской премии второй степени (1953). С декабря 1945 г. по 1962 г. выполнял лётные испытания после потери левого глаза в авиационной аварии.





Биография

Родился 19 марта (1 апреля) 1910 года в семье бухгалтера. После окончания в 1926 году 7 классов средней школы № 3 в Замоскворечье, работал в Москве с мая 1928 рабочим-путеремонтником на Рязанско-Уральской железной дороге, с сентября 1929 чернорабочим Измайловской электроподстанции.
В 1928 году окончил автомобильные курсы и в январе 1929 — феврале 1932 работал водителем автобуса и контролёром Басманного и Ордынского автобусных парков.[1]

Подавал заявление в Ленинградскую военно-теоретическую школу ВВС, но не прошёл медкомиссию. В 1929 году начал летать на планере ИТ-4бис, построенном в кружке планеристов при клубе им.Кухмистерова. Учился без отрыва от работы. В 1930 окончил Московскую планерную школу. Продолжая работу в автобусном парке, занимается подготовкой планеристов в Московской планерной школе.[1]

В 1931 году закончил Высшую лётно-планерную школу (ВЛПШ) Осоавиахима в Коктебеле. С июня 1931 — курсант, с ноября 1931 — командир отряда в ВЛПШ.

Лётная карьера

1 сентября 1933 года на планерных состязаниях в Коктебеле впервые в термических потоках на планере обогнул гору Карадаг. 15 сентября того же года установил всесоюзный рекорд продолжительности полёта на одноместном планере — 15 часов 47 минут (на планере ПС-1).

В мае 1934 года участвовал в первом буксировочном перелёте трёх планеров Г-9 за самолётом Р-5 (пилоты планеров — С. Н. Анохин, Н. Я. Симонов, И. И. Шелест; пилот Р-5 — Н. Д. Федосеев). Аэропоезд стартовал из Москвы 22 мая 1934 года и с промежуточными посадками достиг Коктебеля.

2 октября 1934 года выполнил эксперимент по испытанию планера Рот Фронт-1 с преднамеренным разрушением его в воздухе[1].

18 октября 1934 года установил всесоюзный рекорд продолжительности полёта на планере (Г № 2) — 32 часа 11 минут. В октябре 1934 года выполнил экспериментальный прыжок с парашютом со сверхнизкой высоты методом срыва на планере «П. П. Постышев» и установил всесоюзный рекорд высоты полёта на планере (Г № 2) — 2340 метров.

В 1934 году в Феодосии написал (совместно с Н. Я. Симоновым) «Курс учебно-лётной подготовки ВЛПШ».

В 1934 году ему присвоено звание «Мастер планерного спорта СССР», в 1935 за большие заслуги в развитии планеризма удостоен Грамоты ЦИК СССР.

В 1935 году окончил Московскую парашютную школу. С апреля 1935 года по 1940 год — лётчик-инструктор, инструктор-парашютист Турецкого авиационного общества в Анкаре.

С января 1940 года — командир звена, с 31 марта — командир отряда, с 3 октября 1941 года — командир планерной эскадрильи Центрального аэроклуба им. В. П. Чкалова в Тушино.

В ноябре 1941 года присвоено звание «Мастер парашютного спорта СССР».

Военные годы

20 ноября 1941 года призван в армию и назначен командиром планерной группы, с 22 декабря — командир звена лётно-испытательного отряда Воздушно-десантных войск Калининского фронта. 28 декабря присвоено воинское звание старший лейтенант. Совершил около 200 боевых вылетов, в том числе в тыл врага.

С апреля 1942 года — командир отряда Опытного испытательного полигона, с ноября — командир звена и отряда отдельной испытательной авиаэскадрильи ВДВ РККА. Проводил испытания десантной техники на Опытно-испытательном полигоне ВДВ РККА в Медвежьих Озёрах.

В ночь на 17 марта 1943 года С. Анохиным и лётчиком А. В. Жилютовым был выполнен единственный за время Великой Отечественной войны взлёт планера с партизанского аэродрома (был произведён взлёт планера Г-11 на коротком тросе за самолётом СБ). За этот подвиг С. Анохин получил свою первую награду — орден Красного Знамени.

В июне 1943 года по личному распоряжению члена ГКО Г. М. Маленкова был откомандирован в ЛИИ для проведения испытаний самолёта «302», одного из первых истребителей-перехватчиков с ЖРД (самолёт был испытан лишь в планерном варианте). С сентября 1943 переведён в Москву в опытный лётный отряд, проводил испытания планера А-40, предназначенного для десантирования по воздуху лёгкого танка Т-60 методом буксировки за самолётом (танк с приделанными крыльями).

С 14 октября 1943 года — лётчик-испытатель п/я 12 (ЛИИ им. Громова).

В марте 1944 года присвоена квалификация «лётчик-испытатель 3-го класса», в июле 1945 года — «лётчик-испытатель 2-го класса».

15 мая 1944 года выполнил первый полёт и потом провёл испытания самолёта Як-7Б. В это же время проводил лётные исследования по влиянию перегрузки на организм и работоспособность лётчика в полёте: выполнил ряд испытательных полётов на высотном самолёте-перехватчике Як-3ПД на высотах более 13000 метров (сложность полётов заключалась в отсутствии герметичной кабины на самолёте).

Послевоенная карьера

15 мая 1945 года при контрольных испытаниях истребителя Як-3 на прочность произошло разрушение самолёта, Анохин получил тяжёлые ранения и потерял левый глаз. После усиленных тренировок разработал глубинное зрение (зрительное восприятие трёхмерности пространства). Уже в декабре 1945 возвратился к лётно-испытательной работе в ЛИИ.

В 1947—1948 годах совместно с С. Амет-Ханом и Н. С. Рыбко проводил испытания летающих лабораторий ЛЛ-1 (с прямым крылом) и ЛЛ-2 (с крылом обратной стреловидности в 30°) конструкции П. В. Цыбина. В полётах на ЛЛ-2 была достигнута максимальная скорость, равная М=0,87. Во время испытаний был получен большой экспериментальный материал по измерению аэродинамических характеристик, распределению давления по крылу и оперению на околозвуковых скоростях, перемещению скачков уплотнения по крылу.

С 8 мая 1947 года лётчик-испытатель 1-го класса, с 1949 — полковник.

С 1947 года прикомандирован к ОКБ А. С. Яковлева. С ноября 1947 года выполнил первые полёты и провёл испытания Як-25 и Як-16.
В 1948 г. летал на Як-30 , И-215, Ла-174.
С 1949 года испытал Як-23УТИ, Як-50, Як-19 и Як-20.
В 1950 году участвовал в испытаниях самолёта И-320 («Р-2»). 22 марта 1950 года на самолёте Як-50 Анохиным была достигнута рекордная в стране скорость у земли — 1170 км/час (М=0,98). Принимал участие в испытаниях Як-11У и Як-18У (1951 г.).

Одновременно с работой в ОКБ А. С. Яковлева проводил испытания 2-го и 3-го экземпляров МиГ-15 (в 1948 г.), а также Су-11, Су-15 (в 1949). Летом 1949 года провёл скоростные рулёжки первого отечественного сверхзвукового (по расчётам) самолёта Су-17Р.

В феврале 1951 года был представлен к званию Героя Советского Союза, однако представление не было реализовано.

В 1951 году принял участие в испытаниях системы «Бурлаки». Эта система была разработана для увеличения дальности полёта истребителей сопровождения стратегических бомбардировщиков (пилот МиГ-15бис в полёте производил сцепку со специальным тросом, который выпускал Ту-4, затем выключал двигатель и продолжал полёт в безмоторном режиме).

В 1951—1953 годах совместно с С. Амет-Ханом, Ф. И. Бурцевым и В. Г. Павловым проводил испытания пилотируемого аналога крылатой ракеты КС («Комета»).
За проведение этих испытаний С. Н. Анохину 3 февраля 1953 года было присвоено звание Героя Советского Союза (медаль «Золотая Звезда» № 10865). Он также был удостоен Сталинской премии 2-й степени.

Руководил планерной секцией Совета ДОСААФ, участвовал во Всесоюзных планерных состязаниях. За выдающиеся достижения в авиационном спорте 20 июня 1950 года присвоено звание «Заслуженный мастер спорта СССР», в 1951 году — звание «Судья всесоюзной категории по планеризму», в 1956 году удостоен диплома Поля Тиссандье, присуждаемого ФАИ.

В 1953 году провёл испытания самолётов МиГ-21Ф на штопор и МиГ-19 на динамический потолок, в 1956 — Ту-104 и Як-26, в 1958 — Як-28.

В 1957 году совместно с Г. М. Шияновым провёл испытания СМ-30 (системы запуска самолёта МиГ-19 с наземной катапульты). В 1958 году — испытания Ту-104 на устойчивость и управляемость, в 1959 году — испытания Ту-16 на срыв и сваливание.

У самого Анохина на Ту-16 тоже было необычайное приключение. При испытаниях с имитацией невесомости требовалось проверить возможность запуска двигателя блока «Л» перед нашими очередными пусками по Венере. Блок «Л» не запустился, но загорелся. Анохин приказал экипажу покинуть самолёт: авария была неизбежной. Фонари на штатных местах почему-то не открывались. Люди бросились в хвост и прыгали из хвостовой точки. Анохин пытался спасти горящий самолёт, но, убедившись, что это невозможно, ухитрился его отогнать «куда подальше» и тоже покинул. Его искали несколько суток. Сочли уже погибшим если не от увечий при аварии, то от 30-градусного мороза. Но он не замёрз, а отыскал в лесу избушку, в которой зимовал лесник, имевший большие запасы крепких напитков. В этой избушке Анохин провёл несколько суток. Только отдохнув и отоспавшись, он распрощался со своим гостеприимным собутыльником, добрался до большой дороги и вернулся «с того света» к постоянному месту службы.[2].

17 февраля 1959 года Анохину в числе первых 10 лётчиков присвоено звание «Заслуженный лётчик-испытатель СССР» и вручён знак № 1. В феврале 1959 года проводил работу по определению возможности вывода самолёта из перевёрнутого штопора вслепую (испытания проводились на самолёте МиГ-15УТИ). В 1960 году выполнил несколько десятков полётов на летающей лаборатории Ту-104, созданной для исследования режима невесомости.

Параллельно с испытаниями самолётов проводил испытания планеров А-13 (1958 г.), А-15 (первый вылет — 26.03.1960), «Амур» (1961 г.), принимает участие в испытаниях планера КАИ-17 (1962 г.).

В августе 1962 г. по здоровью списан с лётно-испытательной работы в транспортную авиацию. После этого работал заместителем начальника лётно-испытательного комплекса ЛИИ по методическим вопросам. В феврале 1964 вышел в отставку, в марте уволился из ЛИИ.

С 5 мая 1964 года и. о. начальника методического отдела в ОКБ-1 (НПО Энергия).

23 мая 1966 года включён в группу кандидатов в космонавты по программе «Союз», командир группы. Прошёл курс подготовки к космическим полётам, в августе 1967 включён в группу кандидатов в космонавты (ЦКБЭМ) по программе Н1—Л3 (высадка на Луну), в 1967-68 проходил подготовку в составе группы. В сентябре 1968 года прекратил подготовку, но остался командиром отряда гражданских космонавтов. С октября 1973 года — начальник отдела ЦКБЭМ, с марта 1974 года — начальник сектора, с 27 ноября 1978 года — зам. командира отряда космонавтов-испытателей, с марта 1982 года — ведущий инженер в ЦКБЭМ.

Последний раз поднялся в небо в 1983 году в возрасте 73 лет на мотодельтаплане в Коктебеле, на торжествах, посвящённых 60-летию советского планеризма.

Сергей Анохин, обычно молчаливый, казавшийся застенчивым, замкнутым, после первых стопок становился интереснейшим собеседником и бесхитростным рассказчиком необычайных лётных происшествий. Рассказывал Анохин с удивительной простотой, доходчиво и без всякой рисовки. У неискушённого слушателя, не знающего Анохина, создавалось впечатление, что работа лётчика-испытателя — дело простое, отнюдь не героическое и совсем непонятно, почему в мирное время погибают лётчики-испытатели.[2].

За время своей лётной деятельности освоил около 200 типов самолётов и планеров, провёл испытания 30 типов самолётов, выполнил 308 парашютных прыжков, из них 6 — вынужденных.

Умер 15 апреля 1986 года в Москве от рака желудка, похоронен на Новодевичьем кладбище (участок 7).

Награды

Семья

Жена — известная планеристка Маргарита Карловна Раценская (в своё время она была его ученицей в ВЛПШ), 1913 г.р. Сын — Анохин Сергей Сергеевич, 1937 г.р., ст.лаборант и курьер ЛИИ имени Громова Дочь — Анохина Мария Сергеевна (февраль 1941—1945) Дочь — Анохина Наталия Сергеевна, 1945 г.р.

Память

Его именем названа улица в Жуковском, малая планета, открытая 17 июля 1969 года и зарегистрированная в апреле 1996 года. На доме, где он жил (г. Москва, Кудринская площадь, дом 1), установлена мемориальная доска.

Документальное кино

  • [ru.milavia.soneta.ru/Letchiki-ispitateli-SSSR-Sergei-Anohin «Лётчики-испытатели СССР. Сергей Анохин.» — Студия Крылья России, 2008]
  • [magazin.wingstv.ru/product/test-pilots-heroes-of-the-soviet-union/ «Дороже золота. Лётчики-испытатели. Герои Советского Союза». Документальный фильм]. Студия «Крылья России». 2009. 130 минут.

Напишите отзыв о статье "Анохин, Сергей Николаевич"

Примечания

  1. 1 2 3 [scientist.ucoz.ru/_ld/0/8_amiryanz.pdf Амирьянц Г. А. «Лётчики-испытатели, Сергей Анохин со товарищи»], Издательство — М:Машиностроение, 2001. 448 с.: ил. ISBN 5-217-03081-X.
  2. 1 2 www.famhist.ru/famhist/korol/0018df25.htm Воспоминания Б.Чертока

Литература

  • Геннадий Ашотович Амирьянц «Лётчики-испытатели. Сергей Анохин со товарищи». — М.: Машиностроение, 2001. — 448 с.: ил. — ISBN 5-217-03081-X
  • Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
  • Советские и российские космонавты. 1960—2000. — М., ООО Информационно-издательский дом «Новости космонавтики», 2001. — 408с. ISBN 5-93345-003-0
  • Васин В. П., Симонов А. А. [www.testpilot.ru/review/isplii/index.htm Испытатели ЛИИ]. — Жуковский: Авиационный Печатный Двор, 2001. — С. 29. — 192 с. — ISBN 5-93705-008-8.
  • Симонов А. А. Заслуженные испытатели СССР. — Москва: Авиамир, 2009. — С. 23—24. — 384 с. — ISBN 978-5-904399-05-4.

Ссылки

  •  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=418 Анохин, Сергей Николаевич]. Сайт «Герои Страны».
  • [www.astronaut.ru/as_rusia/energia/text/anochin.htm?reload_coolmenus Анохин Сергей Николаевич]
  • [moscow-tombs.ru/1986/anohin_sn.htm Фото могилы]
  • [www.tsagi.ru/rus Сайт Центрального аэрогидродинамического института]
  • [aviapanorama.ru/2010/06/eto-byl-dejstvitelno-chelovek-ptica Это был действительно человек-птица] /// Г.Амирьянц, «Авиапанорама»

Отрывок, характеризующий Анохин, Сергей Николаевич

Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.