Гебхардт, Карл Франц

Карл Франц Гебхардт
Karl Franz Gebhardt
Род деятельности:	врач
Дата рождения:	23 ноября 1897(1897-11-23)
Место рождения:	Хаг, Германская империя
Гражданство:	Германская империя Германская империя Веймарская республика Веймарская республика Третий рейх Третий рейх Германия Германия
Дата смерти:	2 июня 1948(1948-06-02) (50 лет)
Место смерти:	Ландсберг-на-Лехе
Награды и премии:

Карл Франц Гебхардт (нем. Karl Franz Gebhardt ) (23 ноября 1897, Хаг (Верхняя Бавария) — 2 июня 1948, Ландсберг-на-Лехе) — личный врач и школьный друг рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, один из главных организаторов и участников медицинских экспериментов над заключёнными концлагерей во время Второй мировой войны. По приговору Нюрнбергского процесса над врачами, повешен. Группенфюрер СС и генерал-лейтенант Войск СС (30 января 1943).

Биография

Карл Гебхардт родился 23 ноября 1897 года в городе Хаг (Верхняя Бавария). Ещё в школе подружился с будущим рейхсфюрером СС Гиммлером. В 1919 году начал изучать медицину в Мюнхене, в 1937 стал профессором и получил лицензию хирурга. Участвовал в «пивном путче» 9 ноября 1923 года. 1 мая 1933 году Гебхардт вступил в NSDAP, через 2 года — в СС. До начала Второй мировой войны был главным врачом в клинике Уккермарка, переоборудованной по его приказу из клиники для больных туберкулёзом в ортопедический центр. В 1938 году Гебхардт стал личным врачом Генриха Гиммлера и 20 апреля получил звание оберфюрера СС. С началом войны активно занимался экспериментами над заключёнными Аушвица и Равенсбрюка, а также занимал пост президента немецкого Красного креста. С 1943 года — главный клинический врач при имперском враче СС в составе Личного штаба рейхсфюрера СС. В 1944 году Гебхардту было поручено лечение Альберта Шпеера. В апреле 1945 года находился в бункере Гитлера, пытался вывезти оттуда детей Геббельса по линии Красного креста, но получил отказ. По окончании войны сопровождал скрывающегося Гиммлера. Был схвачен 21 или 22 мая 1945 года.

Преступления

Руководил различными экспериментами над людьми в концентрационных лагерях.

Изучение сульфаниламида

После покушения 27 мая 1942 года на руководителя протектората Богемии и Моравии Гейдриха Гебхардт вылетел в Прагу для его лечения. У Гейдриха было диагностировано повреждение селезёнки и диафрагмы. Гейдриху была проведена операция, однако смерть наступила через 8 дней от развития раневой инфекции.

Личный врач Гитлера Теодор Морелль высказал предположение о том, что Гейдриха можно было бы спасти, применив сульфаниламид. В результате под руководством Гебхардта в концлагерях была проведена серия экспериментов (в числе непосредственных исполнителей была ещё одна обвиняемая в Нюрнбергском процессе над врачами Герта Оберхойзер) по изучению эффективности сульфаниламида. Подопытным наносились раны, в которые имплантировались различные инородные тела: стекло, земля, опилки, грязь и т. д. После этого их лечили с применением различных препаратов, в том числе и сульфаниламида.

Лечение Шпеера

Занимаясь лечением рейхсминистра вооружений и военной промышленности Альберта Шпеера, по свидетельствам последнего, описанных в его Воспоминаниях пытался его убить.

Профессор Гебхардт, группенфюрер СС и известнейший в европейском спортивном мире специалист по болезням коленного сустава, возглавлял больницу Красного Креста в Хоенлихене, примерно в ста километрах к северу от Берлина, расположившуюся прямо в лесу на берегу озера. (…) 20 дней я с загипсованной ногой лежал неподвижно на спине. (…) Когда мне впервые было позволено встать, через несколько часов у меня начались сильные боли в спине и грудной клетке, а кровавые отхаркивания указывали на эмболию лёгких. Профессор Гербхардт, однако, поставил диагноз ревматизма мышц, назначил мне растирание груди пчелиным ядом и прописал для приёма внутрь сульфаниламид, хинин и болеутоляющие. Ещё через два дня у меня был второй, очень острый приступ. Состояние моё становилось опасным, но Гебхардт настаивал на диагнозе мышечного ревматизма. (…) Брандт, личный врач Гитлера и «уполномоченный по вопросам здравоохранения и санитарии», возложил на Коха полную ответственность за моё лечение и запретил профессору Гебхардту принимать какие-либо медицинские решения. (…) Уже когда я выздоравливал, мой друг Роберт Франк пересказал мне один ночной, очень доверительный разговор с профессором Кохом. Рассказанное им было авантюрно: на пике угрожающего моего состояния Гербхардт потребовал от него проведения некоей процедуры, которая, по мнению терапевта, могла бы стоить мне жизни. Он, профессор Кох, поначалу просто не понял, чего от него хотят, а затем решительно воспротивился этой процедуре. Тогда Гебхардт дал задний ход и заявил, что он просто хотел его проверить. Франк заклинал меня ничего не предпринимать, потому что профессор Кох не без оснований опасается оказаться в концентрационном лагере, да и у него самого наверняка возникнут серьёзные проблемы с гестапо. (…) Уже только во время заключения в Шпандау Функ подробно рассказал мне об одном случае, о котором в 1944 г. он отважился только слегка намекнуть. Примерно осенью 1943 г. в штабе армии СС Зеппа Дитрих шла сильная попойка (…) И вот в этом кругу руководства СС Гебхардт заявил, что, по мнению Гиммлера, Шпеер представляет собой опасность и ему нужно исчезнуть. (…) 19 февраля я предпринял самые срочные шаги, чтобы подыскать себе новое пристанище. Гебхардт воспротивился, приведя ряд медицинских аргументов. (…) И только дней через десять, когда во время налёта американского 8-го воздушного флота сильно пострадало главное здание больницы, он заметил, что бомбардировка, вероятно, предназначалась мне. За ночь его мнение о моей транспортабельности полностью изменилось. (…) Уже под самый конец войны я спрашивал Коха, что же тогда произошло. Но и на этот раз он ограничился только подтверждением того, что из-за моего лечения у него был тяжёлый разговор с Гебхардтом и что тот тогда дал ему понять, что он, Кох, не просто врач, а «политический врач». И добавил, что Гебхардт старался задержать меня по возможности дольше в своей клинике.

Нюрнбергский процесс над врачами

В 1946 году Гебхардт предстал в качестве одного из главных обвиняемых на Нюрнбергском процессе над врачами. За преступления против человечности, военные преступления и участие в преступной организации (СС) был приговорён к смертной казни через повешение. Приговор был приведён в исполнение 2 июня 1948 года в тюрьме Ландсберг.

Присвоение званий

• Штурмбанфюрер СС (20 апреля 1935)
• Оберштурмбаннфюрер СС (15 сентября 1935)
• Штандартенфюрер СС (9 ноября 1936)
• Оберфюрер СС (20 апреля 1938)
• Бригадефюрер СС и генерал-майор войск СС (1 октября 1940)
• Группенфюрер СС (30 января 1943) и генерал-лейтенант войск СС (9 ноября 1943)

Награды

• Почётный крест ветерана войны
• Знак за ранение (1918) (чёрный)
• Крест военных заслуг 1-й степени с мечами
• Крест военных заслуг 2-й степени с мечами
• Рыцарский крест Креста военных заслуг с мечами (31.05.1944)
• Железный крест, 1-го класса (1914)
  • Пряжка к Железному кресту 1-го класса
• Железный крест, 2-го класса (1914)
  • Пряжка к Железному кресту 2-го класса
• Кольцо «Мёртвая голова»
• Почётная сабля рейхсфюрера СС

Литература

• Freya Klier: Die Kaninchen von Ravensbrück. Droemer-Knaur, München 1995, ISBN 3-426-77162-4.
• Alexander Mitscherlich, u.a. (Hrsg.): Medizin ohne Menschlichkeit. Fischer, Frankfurt/M. 1997, ISBN 3-596-22003-3 (kommentierte Dokumente des Nürnberger Ärzteprozesses).
• Peter Witte, u.a.: Der Dienstkalender Heinrich Himmlers 1941/42. Hans Christians Verlag, Hamburg 1999 ISBN 3-7672-1329-X.
• Judith Hahn: Grawitz / Genzken / Gebhardt. Drei Karrieren im Sanitätsdienst der SS. Münster 2008 [hsozkult.geschichte.hu-berlin.de/rezensionen/2009-2-230 Rezension]
• Stanislav Zámečník: (Hrsg. Comité International de Dachau): Das war Dachau. Luxemburg, 2002, ISBN 2-87996-948-4.

Ссылки

• [www.bis.uni-oldenburg.de/bisverlag/taaang98/kap12.pdf Отчёт Гербхардта о проведении опытов] (PDF-Datei; 47 kB) lang-de
• Schäfer, Silke [edocs.tu-berlin.de/diss/2002/schaefer_silke.pdf Лагерь Равенсбрюк] 131 S.; Dissertation 2002; TU Berlin. (PDF Datei, 741 kB). lang-de
• [individual.utoronto.ca/jarekg/Ravensbruck/GebhardtKarl.html Биография]
• [www.deathcamps.org/reinhard/himmlergebhardt_de.html Сопровождающий Гиммлера] lang-de

См. также

• Программа эвтаназии Т-4
• Холокост

Отрывок, характеризующий Гебхардт, Карл Франц

– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.