Гражданское время
Гражданское время — система счёта времени, в основе которого лежат средние солнечные сутки с началом в местную среднюю полночь[1].
До 1925 года за начало средних суток принимался момент верхней кульминации среднего Солнца, то есть время суток отсчитывалось от среднего полдня — этим временем пользовались астрономы при наблюдениях, чтобы не делить ночь на две даты[2]. Такие сутки назывались астрономическими сутками.
В гражданской жизни использовалось или местное среднее солнечное время, или поясное время, получившее к тому моменту значительное распространение, но за начало суток принималась средняя полночь. Такие сутки назывались гражданскими сутками. Среднее солнечное время, отсчитываемое от полночи, называлось гражданским средним временем. Получалось, например, что 6 часов утра понедельника по гражданскому времени соответствовало 18 часам воскресенья по астрономическому счёту времени[3].
Наряду с гражданским и астрономическим счётом времени, вплоть до 19 века существовал навигационный, или морской (англ. nautical), счёт времени, тоже, как и в астрономии, с началом суток в полдень. Такие сутки назывались навигационными, или морскими, сутками. Они были сдвинуты на 1 день относительно астрономического счёта времени. Однако к концу 19 века моряки многих стран отказались от применения морских суток в пользу гражданских суток[3].
В 1925 году по международному соглашению астрономы приняли для своих работ гражданское среднее время. Таким образом, время суток, отсчитываемое от среднего полдня, утратило своё значение[4].
По нынешним представлениям гражданское время соответствует понятию стандартное время (англ. standard time) или местное время, а также понятию летнее время (если таковое применяется). Иногда используют словосочетание официальное время или административное время.
См. также
Напишите отзыв о статье "Гражданское время"
Примечания
- ↑ Гражданское время // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
- ↑ Дерек Хауз. Гринвичское время и открытие долготы. [12apr.su/books/item/f00/s00/z0000006/st009.shtml Гринвичское время для всего мира]
- ↑ 1 2 Дерек Хауз. Гринвичское время и открытие долготы. [12apr.su/books/item/f00/s00/z0000006/st008.shtml Нулевой меридиан]
- ↑ [flot.com/publications/books/shelf/shipnavigation/56.htm?print=Y Измерение времени]
</ol>
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Это заготовка статьи о времени. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Гражданское время
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
