Давай, Джонни, давай!
Давай, Джонни, давай! | |
Go, Johnny, Go! | |
Жанр | |
---|---|
Режиссёр |
Пол Лэндрес |
Продюсер |
Алан Фрид |
Автор сценария |
Гари Александр |
В главных ролях |
Алан Фрид |
Оператор |
Джек Этра |
Композитор |
Лео Клатскин |
Кинокомпания |
Hal Roach Studios |
Длительность |
75 мин |
Страна | |
Язык | |
Год | |
IMDb | |
«Давай, Джонни, давай!» (англ. Go, Johnny, Go!) — американская музыкальная кинокомедия 1959 года, снятая режиссёром Полом Лэндерсом за пять дней[1].
Вторая роль в кино известного итальянского актёра и певца Адриано Челентано, который снялся в камео. Однако сцены с участием Челентано были добавлены к фильму итальянскими прокатчиками и в оригинальной американской версии не присутствуют[2]. Слоган фильма:
Вы знаете, я думаю — это выход! (англ. You know — like I mean — it’s way out!) |
Содержание
Сюжет
Главный герой — Джонни, юноша-сирота, не знающий своих родителей, живёт в приюте. Однажды он принимает решение стать певцом, с надеждой как можно быстрее приобрести популярность. За свой счёт он записывает первый альбом и отправляет его Алану, организатору музыкальных конкурсов. После того, как Алан услышал альбом, он понимает, что у юноши есть неоспоримый талант для мира рока.
В ролях
- Алан Фрид;
- Сэнди Стюарт;
- Чак Берри;
- Джеки Уилсон;
- Ричи Валенс;
- Джо-Энн Кэмпбелл;
- Харви Фьюкуа;
- Эдди Кохрэн;
- Джимми Кавалло;
- Херб Вигран;
- Фрэнк Уилкокс;
- Милтон Фром;
- Джо Крэнстон;
- Инга Болинг;
- Марта Вентворт;
- Фил Арнольд;
- Уильям Фоусет;
- Джейк Кэри;
- Зик Кэри;
- Эрл Кэрролл;
- Адриано Челентано;
- Дик Эллиотт;
- Джо Флинн;
- Томми Хант;
- Нат Нельсон;
- Майкл Петерсон.
Съёмочная группа
- Режиссёр — Пол Ландрес;
- Сценарист — Гари Александр;
- Кинооператоры — Джек Этра, Эдди Фицджералд;
- Композитор — Лео Клатскин;
- Продюсеры — Алан Фрид, Джек Хук, Хэл Роач-младший.
Напишите отзыв о статье "Давай, Джонни, давай!"
Примечания
Ссылки
- «Давай, Джонни, давай!» (англ.) на сайте Internet Movie Database
Это заготовка статьи об американском кинофильме. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
|
Отрывок, характеризующий Давай, Джонни, давай!
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.