Quel punto
| Quel punto | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
 | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Студийный альбом Адриано Челентано | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Дата выпуска | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Записан |
1993—1994 | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Жанры | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Длительность |
56:54 </td></tr> | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Продюсер | </td></tr> | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Страна | </td></tr> | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Язык песен | </td></tr> | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Лейбл | </td></tr> | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Профессиональные рецензии | </tr>|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| </td></tr> | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Хронология Адриано Челентано | </tr>|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Синглы из Quel punto | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
</tr> </td></tr> </table>К:Альбомы 1994 года Quel punto (рус. То место) — студийный альбом итальянского певца и киноактёра Адриано Челентано, выпущенный в 1994 году лейблом BMG Ariola[1]. Диск стал первым студийным альбомом исполнителя после трёхлетнего перерыва[2]. СодержаниеСодержание альбомаПремьера диска состоялась в телепередаче Scommettiamo che…?, где Адриано Челентано присутствовал вместе с супругой, Клаудией Мори, и спел две песни из нового альбома — «Quel punto» и «Attraverso me». В альбом вошло тринадцать композиций, из которых пять («Quel punto», «La casa dell’amore», «Attraverso me», «La trappola», «Ja tebia liubliu») — новые. В альбоме также присутствуют ремейки более ранних композиций (например, «I want to know» и «La camera 21», ранее исполненных Челентано на альбоме Svalutation 1976 года). Композиция «Attraverso me» была выпущена отдельно в качестве сингла[3]. Кроме того, диск включает в себя ремикс на основную музыкальную тему кинофильма «Бинго-Бонго», где Челентано сыграл главную роль. Песня «Il seme del rap» — это итальянская версия композиции «Prisencolinensinainciusol». Последние два трека альбома («Rifugio bianco» и «Sanmatio») исполняют миланский хор Crodaioli и хор «Альпийская звезда» (итал. Coro Stella Alpina) под руководством Джузеппе (Бепи) Де Марци (итал. Giuseppe (Bepi) De Marzi). Художественные особенностиАльбом занял особое место в творчестве артиста благодаря оригинальной, хорошо продуманной и многожанровой музыке, которая представлена такими направлениями как поп, рок, рэп и шансон. Тексты песен, из которых несколько написаны самим Челентано, затрагивают различные социальные темы: проблемы сексуальных меньшинств[4] («Quel punto»), любовь («Attraverso me», «Ja tebia liubliu», «La casa dell’amore», «La trappola»), отсутствие понимания между людьми («Il seme del rap»). В альбоме присутствует своеобразная «фишка» — в конце каждой песни слышны шумовые эффекты (звуки поезда и др.). Звучание тромбона в пяти песнях придало им некую джазовую интонацию. Англоязычная композиция «Rap» исполнена американским рэпером Ронни Ли. В припеве композиции «Ja tebia liubliu» (рус. Я тебя люблю), Адриано поёт эту фразу на четырёх языках: на русском, французском, английском и немецком. Благодаря этому песня стала очень популярной у русскоязычных слушателей. Название песни является итальянской транскрипцией фразы на русском языке. Оформление и изданияОбложка альбома представляет собой фотографию босого Челентано, который стоит на поляне с граблями, изображая игру на гитаре. Вместе с ним на фото изображены трое мужчин пожилого возраста, держащие в руках сельскохозяйственные инструменты — косу, грабли и вилы. Сценка с этими же мужчинами была разыграна живьём в начале программы Scommettiamo che…?, где и состоялась премьера диска. Поскольку первое издание диска содержало ремикс композиции «Uh… uh…», диджей, создавший этот трек, заявил о нарушении авторских прав, из-за чего диск на некоторое время был изъят из продажи[5]. Это изрядно помешало продажам альбома, которые, по официальным заявлениям Клаудии Мори, составляли порядка 250 000 экземпляров. Первый вариант альбома издавался в картонном диджипаке с двумя разными вариантами оформления внутреннего содержимого (первая версия была зелёного цвета, а вторая — белого, с фото Адриано, использованным также для обложки Svalutation). Год спустя Адриано сменил лейбл звукозаписи, после чего диск был переиздан BMG в обычной упаковке, в пластике. В этой версии ремикс «Uh… uh…» был заменён на оригинальную версию песни 1982 года[2]. Плагиат
Песня «Шуга» российской исполнительницы Глюкозы является переделанной композицией «Quel punto», в которой итальянский текст заменён на русский[6][7]. Примечательно, что ни сама исполнительница, ни её продюсер, Максим Фадеев, никакой связи с «Quel punto» не подтверждали. Факт плагиата был обнародован на церемонии «Серебряная калоша» в 2004 году. В 1994 году в альбоме «Это всё...» российской группы ДДТ была выпущена песня «Ветер», которая необычайно схожа с композицией «Attraverso me» несколькими гитарными ходами и аранжировкой. Более того, обе песни написаны в одной тональности. Это сходство также было подмечено на церемонии «Серебряная калоша» в 2000 году[8]. Однако участник группы ДДТ Вадим Курылёв факт плагиата в одном из своих интервью опровергнул:
Список композиций
Создатели альбома
Напишите отзыв о статье "Quel punto"Примечания
Литература
Ссылки
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Quel punto
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.
Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
